Харроу из Девятого дома
Часть 21 из 66 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Неопределенно? А я не могу их описать, сестренка. Когда мы первый раз наткнулись на орудия Зверя Воскрешения – и мы на них просто смотрели, они даже не приблизились к нам… Тогда я увидел, как ликтор, который до того никогда даже не вскрикивал, вопит, как ребенок с коликами. А еще двое, мир их праху, просто заблевали там все.
– Вестники и корпус у разных Зверей разные, – добавил бог. – Это куски трупов, которые центр перемолол вместе. Некоторые ликторы видят инсектоидов. Они чудовищны и смертоносны, и их часто бывают сотни или даже тысячи.
Когда-то давно ты начала бы задавать вопросы. Добротные, интересные, злые вопросы, сложные, которые продемонстрировали бы, что ты тоже кое-что знаешь и что на тебя можно положиться – ты отправишься туда, куда тебя направили вслепую. На этот раз ты предпочла хранить благословенное молчание.
– И это только половина проблемы, – сказал император, подтверждая твои опасения. – Они опасны, конечно. Если тебя сожрут Вестники, я не смогу тебя вернуть. Но с ними даже ты легко справишься, если у тебя будет клинок и возможность им воспользоваться… или некромантия. Но раз ты ликтор, твоя некромантия, разумеется, нужна в других местах.
– Джон, ты хочешь сам провести этот урок? – терпеливо спросил Августин.
– Нет, прости. Продолжай.
– Я хотел сказать, что мне нравится твой подвох. Я что-то не подумал напугать их до смерти. Они будут жрать вас живьем, начиная с ног.
– Извини! Продолжай!
Коротко улыбнувшись богу, Августин указал на схему.
– Та часть Зверя Воскрешения, которую мы можем уничтожить, находится в Реке, дамы. Самая важная часть призрака – там, где находится его душа, а самая важная часть Зверя – вот здесь. Вы покинете свои тела, которые равно будут вас защищать, потому что ваши старые добрые рыцари засели в ваших нейронах и миндалевидном теле как раз на такой случай, и они будут сражаться гораздо лучше вас, потому что не боятся Вестников. Я прожил на этом свете очень долго, но при виде Вестника с ума схожу от страха. А моему рыцарю плевать. Став ликтором, я убрал ту его часть, которая испытывала эмоции. Это главное мое преимущество. Ваши тела не смогут и не станут использовать некромантию без вас. Сила не течет в обе стороны.
– Но если мы будем в Реке, то привидения… – начала Ианта.
– Вы – проекция. Они не могут причинить вам вред, – пояснил Царь Неумирающий. – И вообще вы их даже не заметите, ни одно привидение не приблизится к Зверю.
Он откинулся на спинку кресла. Бог держался спокойно и расслабленно, прямо, если не считать чуть сгорбленных плеч, он был живым и подвижным. Он всегда казался более живым, чем все вокруг него, и все же был далек от самого понятия жизни. Затмение в форме человека.
– И вот с этим мы сражаемся, – просто сказал он. – Примерно так же, как со всем остальным.
– Вы накладываете заклинания, – пояснил Августин, – ломаете все, что может указать на вас. Иссушаете его ложную плоть. Как и мы, он имеет тело в Реке, и оно уязвимо так же, как мы. Нужно схватить его душу как следует и порвать эту хрень на кусочки. А потом, если удалось его вымотать, надо изгнать всю тварь целиком. Это просто призрак… призрак ада.
– Побежденного Зверя можно столкнуть в бездну, – сказал император. – В бездну, откуда он не сможет вернуться.
– Как мы надеемся, – подхватил Августин, – боже, на это – вся наша надежда.
17
Мерсиморн (ранее???) из Первого дома, святая радости (ирония?) Не откровенничает.
Когда ты прямо спросила Мерсиморн об имени ее дома, она уставилась на тебя с отвращением и удивлением, как на какашку, которая вдруг пустилась в пляс, и сказала:
– Вали.
К сожалению, Августин тоже не отличался особой откровенностью. Он не назвал имя Мерси, не вспомнил бы его, даже если бы мог, и вообще скорее всего немедленно забыл эту информацию ради чего-нибудь более важного – то есть буквально ради чего угодно.
В плохих отношениях с Августином.
– Может, у нее и вовсе нет имени, – сказал он, откладывая в сторону древнюю газету. – Не забывай, что наши святые воскрешения происходили не все сразу, и ушло несколько поколений, чтобы собрать нашу веселую компанию. Мы с Альфредом появились достаточно рано, чтобы застать двор Кониортоса в Пятом доме, но ликторы вроде Цит родились еще через много лет. И всю свою жизнь она страдала из-за дурацких теорий Седьмого дома о ценности наследственного рака… Мерси старше всех, кроме меня, и она колотилась в Восьмой дом еще до того, как на Воскрешении краска высохла.
Задиристый рыцарь.
Когда ты спросила бога, почему она – святая радости, он просто ответил:
– На самом деле эти титулы описывают рыцаря, Харрохак, а вовсе не ликтора. Альфред был терпелив, Пирра – верна долгу, Кристабель всегда радовалась. Мерси первая скажет тебе, что Кристабель Окт была прекрасна. – Он подумал. – Пожалуй, не упоминай ее имя при Августине.
Мерси вовсе не собиралась говорить, что Кристабель Окт была прекрасна. Услышав имя своего рыцаря, она застыла, как будто ее ударили. Потом святая радости повернулась к тебе, задыхаясь от гнева, и прохрипела, кривя губы:
– Не смей называть меня этим именем, бесполезная девчонка! Дерзкий эмбрион!
Что ж, это само по себе заслуживало внимания.
А вот Августин сказал горячо:
– Она была великолепна. Искрометна. Обожала детей и животных. Прекрасно обращалась с клинком. Правда, интеллектом она уступала среднему бутерброду или апельсину и в придачу была жуткой сукой. В Восьмом доме никогда не было ничего подобного.
Анатом.
Как еще можно было назвать силу Мерси? Ты, как ликтор, могла читать танергетическую и талергическую карту человеческого тела, как книгу. Правда, книгу с картинками, с закладочками, раскрывающуюся на самых интересных местах. А вот глядя на Ианту, ты не видела ничего. При попытке всмотреться в это ничто глаза начинали гореть, а мозг трястись. Конечно, иммунитета к теоремам у нее не было, но без ликторского зрения использовать их становилось куда сложнее. Ты могла бы прижать руку к груди Ианты, если бы захотела – а ты, конечно, не хотела – и постепенно понять, что происходит под грудиной. Но это потребовало бы усилий, близкого контакта и необходимости знать, что такое грудина.
Мерсиморн из Первого дома это знала. Она знала, что такое перикардиальный жир, какие секреты скрывают мягкие ткани средостения, какой формы вилочковая железа. Ты могла положить ладонь Ианте на грудь – могла-могла – и потратить несколько драгоценных секунд, чтобы найти кость и то, что скрывается за ней. Мерсиморн могла найти шишковидную железу, едва коснувшись черепа. И дело было не в особых ликторских силах, свойственных только ей, не в крутых некромантических теоремах. Бог объяснил, что за десять тысяч лет она просто механически выучила устройство тела. Она изучала мерки и их диапазон, а в тех редких случаях, когда ей нужно было уточнить, где что-то находится или как оно работает, ее предположения оказывались точными – благодаря десяти тысячам лет опыта. Император говорил, что если Мерси чего-то не знает о теле, то это знать не то что необязательно… если она чего-то не знает о теле, значит, этого просто не существует.
За ужином ты спросила у Августина, почему, если вопрос только в запоминании, он не сделал то же самое. Ианта закашлялась с полным ртом вареных кусочков теста в красном соусе.
– Господи, да я не помню, что ел на прошлой неделе! – ответил он. – И к тому же анатомия имеет слишком узкую область применения.
Мерсиморн открыла рот – ураган в глазах обещал обрушиться на берег – и сказала:
– Область применения!
А Августин лениво продолжил:
– Это может понадобиться, только чтобы убить ликтора, Харрохак. А все остальные никогда не проявляли к этому интереса.
Это слегка испортило ужин.
* * *
О последнем ликторе из этого трио ты могла бы написать многое. Информации было в достатке, ты тщательно запомнила ее и повторяла про себя день за днем, полагая, что это может спасти тебе жизнь. В каком-то смысле со святым долга ты сблизилась сильнее, чем с Августином или Мерсиморн.
Дело в том, что жизнь в Митреуме оказалась очень комфортной. Ты ни в чем не нуждалась. Хватало еды, тепла, воды, и ты не могла этого не ценить, потому что выросла в Дрербуре и постоянно думала, хватит ли тебе еды, тепла и воды, чтобы сохранить все уменьшающееся население. Ты жила в прекрасном памятнике тем, кто отдал Девяти домам свою храбрость, свои способности и самую жизнь, лучшим из лучших, чьи заслуги ныне подтверждались тем, что кости покоились в самом святом храме самой святой системы в самой святой части космоса. Доме бога. Храме Девяти воскрешений. У Первого владыки мертвых.
Объективно говоря, в твоей жизни было всего две проблемы. Во-первых, ты не была нормальным ликтором. Вторая проблема оказалась еще проще.
ОРТУС??? (В ПРОШЛОМ????) ИЗ ПЕРВОГО ДОМА, СВЯТОЙ РАДОСТИ
Хочет меня убить.
18
Телом занялся Ортус Нигенад. Вместе с Магнусом Куинном они обмыли его и уложили. Харрохак удивило, что Ортус это умеет – да еще и вызвался добровольно. В маленьком помещении у кухни, служившем одновременно моргом и кладовой, дыхание повисало в воздухе облачками. Она обнаружила, что с интересом смотрит на это все: как что-то закапывают в глаза, как подвязывают челюсть платком и завязывают его на темном затылке, как застегивают сияющие пуговицы уже не белого мундира Когорты. Харроу сомневалась в целесообразности происходящего, но Абигейл сказала, что раз пули достали из ран, надо, чтобы капитан Дейтерос выглядела достойно. В этом Харроу тоже сомневалась: тело было в очень плохом состоянии.
Пуль оказалось восемь. Харроу на листочке прикинула траектории и мощность выстрелов, которые так раздолбали осевой скелет. Леди Пент помогала. Густые темные волосы она забрала наверх и сдвинула на лоб очки, заменив их другой парой. Теперь она листала древнюю книгу с глянцевыми страницами, не забыв надеть перчатки, чтобы защитить старую бумагу от пота. Харроу поклялась избегать Пент любой ценой, но труп сделал это невозможным.
– Первая пуля попала прямо в сердце, – сказала Харрохак, – скорее всего выстрел был смертельным. Вторая ударила в ключицу. Третья прошла сквозь желудок и застряла в позвоночнике, ну и так далее. Важнее всего первая. Она уничтожила оба предсердия.
– И зачем было продолжать стрелять? – спросила Абигейл, откровенно удивляясь, и перевернула страницу.
– Паника, – предположил ее муж, отходя от трупа. Ортус все еще стирал засохшую кровь с раны на виске, но все же добавил:
– Или гнев. Я часто слышал, что он не проходит даже после убийства.
– Ага, вот оно. Взгляни, Преподобная дочь.
Харроу встала и подошла к адептке Пятого дома. Перегнулась через плечо. Ей показывали изображение пули. Харроу взяла со стола наименее деформированную и поднесла ее к странице, чтобы сравнить. И тут увидела рисунок на соседней странице: длинный приклад, толстый ствол, нагромождение каких-то курков, механизмов и выступов, о которых она не имела ни малейшего понятия. «Карабин», – гласила подпись. На мгновение она пожалела Юдифь Дейтерос. Быть убитой из такой древней, вытащенной из могилы штуки! Как пасть от рук призрака. Посмотрев на чертеж, она сразу обнаружила проблему.
– Это оружие может выпустить всего шесть пуль, а потом его надо пополнять…
– Перезарядить, – подсказала Абигейл.
– Вестники и корпус у разных Зверей разные, – добавил бог. – Это куски трупов, которые центр перемолол вместе. Некоторые ликторы видят инсектоидов. Они чудовищны и смертоносны, и их часто бывают сотни или даже тысячи.
Когда-то давно ты начала бы задавать вопросы. Добротные, интересные, злые вопросы, сложные, которые продемонстрировали бы, что ты тоже кое-что знаешь и что на тебя можно положиться – ты отправишься туда, куда тебя направили вслепую. На этот раз ты предпочла хранить благословенное молчание.
– И это только половина проблемы, – сказал император, подтверждая твои опасения. – Они опасны, конечно. Если тебя сожрут Вестники, я не смогу тебя вернуть. Но с ними даже ты легко справишься, если у тебя будет клинок и возможность им воспользоваться… или некромантия. Но раз ты ликтор, твоя некромантия, разумеется, нужна в других местах.
– Джон, ты хочешь сам провести этот урок? – терпеливо спросил Августин.
– Нет, прости. Продолжай.
– Я хотел сказать, что мне нравится твой подвох. Я что-то не подумал напугать их до смерти. Они будут жрать вас живьем, начиная с ног.
– Извини! Продолжай!
Коротко улыбнувшись богу, Августин указал на схему.
– Та часть Зверя Воскрешения, которую мы можем уничтожить, находится в Реке, дамы. Самая важная часть призрака – там, где находится его душа, а самая важная часть Зверя – вот здесь. Вы покинете свои тела, которые равно будут вас защищать, потому что ваши старые добрые рыцари засели в ваших нейронах и миндалевидном теле как раз на такой случай, и они будут сражаться гораздо лучше вас, потому что не боятся Вестников. Я прожил на этом свете очень долго, но при виде Вестника с ума схожу от страха. А моему рыцарю плевать. Став ликтором, я убрал ту его часть, которая испытывала эмоции. Это главное мое преимущество. Ваши тела не смогут и не станут использовать некромантию без вас. Сила не течет в обе стороны.
– Но если мы будем в Реке, то привидения… – начала Ианта.
– Вы – проекция. Они не могут причинить вам вред, – пояснил Царь Неумирающий. – И вообще вы их даже не заметите, ни одно привидение не приблизится к Зверю.
Он откинулся на спинку кресла. Бог держался спокойно и расслабленно, прямо, если не считать чуть сгорбленных плеч, он был живым и подвижным. Он всегда казался более живым, чем все вокруг него, и все же был далек от самого понятия жизни. Затмение в форме человека.
– И вот с этим мы сражаемся, – просто сказал он. – Примерно так же, как со всем остальным.
– Вы накладываете заклинания, – пояснил Августин, – ломаете все, что может указать на вас. Иссушаете его ложную плоть. Как и мы, он имеет тело в Реке, и оно уязвимо так же, как мы. Нужно схватить его душу как следует и порвать эту хрень на кусочки. А потом, если удалось его вымотать, надо изгнать всю тварь целиком. Это просто призрак… призрак ада.
– Побежденного Зверя можно столкнуть в бездну, – сказал император. – В бездну, откуда он не сможет вернуться.
– Как мы надеемся, – подхватил Августин, – боже, на это – вся наша надежда.
17
Мерсиморн (ранее???) из Первого дома, святая радости (ирония?) Не откровенничает.
Когда ты прямо спросила Мерсиморн об имени ее дома, она уставилась на тебя с отвращением и удивлением, как на какашку, которая вдруг пустилась в пляс, и сказала:
– Вали.
К сожалению, Августин тоже не отличался особой откровенностью. Он не назвал имя Мерси, не вспомнил бы его, даже если бы мог, и вообще скорее всего немедленно забыл эту информацию ради чего-нибудь более важного – то есть буквально ради чего угодно.
В плохих отношениях с Августином.
– Может, у нее и вовсе нет имени, – сказал он, откладывая в сторону древнюю газету. – Не забывай, что наши святые воскрешения происходили не все сразу, и ушло несколько поколений, чтобы собрать нашу веселую компанию. Мы с Альфредом появились достаточно рано, чтобы застать двор Кониортоса в Пятом доме, но ликторы вроде Цит родились еще через много лет. И всю свою жизнь она страдала из-за дурацких теорий Седьмого дома о ценности наследственного рака… Мерси старше всех, кроме меня, и она колотилась в Восьмой дом еще до того, как на Воскрешении краска высохла.
Задиристый рыцарь.
Когда ты спросила бога, почему она – святая радости, он просто ответил:
– На самом деле эти титулы описывают рыцаря, Харрохак, а вовсе не ликтора. Альфред был терпелив, Пирра – верна долгу, Кристабель всегда радовалась. Мерси первая скажет тебе, что Кристабель Окт была прекрасна. – Он подумал. – Пожалуй, не упоминай ее имя при Августине.
Мерси вовсе не собиралась говорить, что Кристабель Окт была прекрасна. Услышав имя своего рыцаря, она застыла, как будто ее ударили. Потом святая радости повернулась к тебе, задыхаясь от гнева, и прохрипела, кривя губы:
– Не смей называть меня этим именем, бесполезная девчонка! Дерзкий эмбрион!
Что ж, это само по себе заслуживало внимания.
А вот Августин сказал горячо:
– Она была великолепна. Искрометна. Обожала детей и животных. Прекрасно обращалась с клинком. Правда, интеллектом она уступала среднему бутерброду или апельсину и в придачу была жуткой сукой. В Восьмом доме никогда не было ничего подобного.
Анатом.
Как еще можно было назвать силу Мерси? Ты, как ликтор, могла читать танергетическую и талергическую карту человеческого тела, как книгу. Правда, книгу с картинками, с закладочками, раскрывающуюся на самых интересных местах. А вот глядя на Ианту, ты не видела ничего. При попытке всмотреться в это ничто глаза начинали гореть, а мозг трястись. Конечно, иммунитета к теоремам у нее не было, но без ликторского зрения использовать их становилось куда сложнее. Ты могла бы прижать руку к груди Ианты, если бы захотела – а ты, конечно, не хотела – и постепенно понять, что происходит под грудиной. Но это потребовало бы усилий, близкого контакта и необходимости знать, что такое грудина.
Мерсиморн из Первого дома это знала. Она знала, что такое перикардиальный жир, какие секреты скрывают мягкие ткани средостения, какой формы вилочковая железа. Ты могла положить ладонь Ианте на грудь – могла-могла – и потратить несколько драгоценных секунд, чтобы найти кость и то, что скрывается за ней. Мерсиморн могла найти шишковидную железу, едва коснувшись черепа. И дело было не в особых ликторских силах, свойственных только ей, не в крутых некромантических теоремах. Бог объяснил, что за десять тысяч лет она просто механически выучила устройство тела. Она изучала мерки и их диапазон, а в тех редких случаях, когда ей нужно было уточнить, где что-то находится или как оно работает, ее предположения оказывались точными – благодаря десяти тысячам лет опыта. Император говорил, что если Мерси чего-то не знает о теле, то это знать не то что необязательно… если она чего-то не знает о теле, значит, этого просто не существует.
За ужином ты спросила у Августина, почему, если вопрос только в запоминании, он не сделал то же самое. Ианта закашлялась с полным ртом вареных кусочков теста в красном соусе.
– Господи, да я не помню, что ел на прошлой неделе! – ответил он. – И к тому же анатомия имеет слишком узкую область применения.
Мерсиморн открыла рот – ураган в глазах обещал обрушиться на берег – и сказала:
– Область применения!
А Августин лениво продолжил:
– Это может понадобиться, только чтобы убить ликтора, Харрохак. А все остальные никогда не проявляли к этому интереса.
Это слегка испортило ужин.
* * *
О последнем ликторе из этого трио ты могла бы написать многое. Информации было в достатке, ты тщательно запомнила ее и повторяла про себя день за днем, полагая, что это может спасти тебе жизнь. В каком-то смысле со святым долга ты сблизилась сильнее, чем с Августином или Мерсиморн.
Дело в том, что жизнь в Митреуме оказалась очень комфортной. Ты ни в чем не нуждалась. Хватало еды, тепла, воды, и ты не могла этого не ценить, потому что выросла в Дрербуре и постоянно думала, хватит ли тебе еды, тепла и воды, чтобы сохранить все уменьшающееся население. Ты жила в прекрасном памятнике тем, кто отдал Девяти домам свою храбрость, свои способности и самую жизнь, лучшим из лучших, чьи заслуги ныне подтверждались тем, что кости покоились в самом святом храме самой святой системы в самой святой части космоса. Доме бога. Храме Девяти воскрешений. У Первого владыки мертвых.
Объективно говоря, в твоей жизни было всего две проблемы. Во-первых, ты не была нормальным ликтором. Вторая проблема оказалась еще проще.
ОРТУС??? (В ПРОШЛОМ????) ИЗ ПЕРВОГО ДОМА, СВЯТОЙ РАДОСТИ
Хочет меня убить.
18
Телом занялся Ортус Нигенад. Вместе с Магнусом Куинном они обмыли его и уложили. Харрохак удивило, что Ортус это умеет – да еще и вызвался добровольно. В маленьком помещении у кухни, служившем одновременно моргом и кладовой, дыхание повисало в воздухе облачками. Она обнаружила, что с интересом смотрит на это все: как что-то закапывают в глаза, как подвязывают челюсть платком и завязывают его на темном затылке, как застегивают сияющие пуговицы уже не белого мундира Когорты. Харроу сомневалась в целесообразности происходящего, но Абигейл сказала, что раз пули достали из ран, надо, чтобы капитан Дейтерос выглядела достойно. В этом Харроу тоже сомневалась: тело было в очень плохом состоянии.
Пуль оказалось восемь. Харроу на листочке прикинула траектории и мощность выстрелов, которые так раздолбали осевой скелет. Леди Пент помогала. Густые темные волосы она забрала наверх и сдвинула на лоб очки, заменив их другой парой. Теперь она листала древнюю книгу с глянцевыми страницами, не забыв надеть перчатки, чтобы защитить старую бумагу от пота. Харроу поклялась избегать Пент любой ценой, но труп сделал это невозможным.
– Первая пуля попала прямо в сердце, – сказала Харрохак, – скорее всего выстрел был смертельным. Вторая ударила в ключицу. Третья прошла сквозь желудок и застряла в позвоночнике, ну и так далее. Важнее всего первая. Она уничтожила оба предсердия.
– И зачем было продолжать стрелять? – спросила Абигейл, откровенно удивляясь, и перевернула страницу.
– Паника, – предположил ее муж, отходя от трупа. Ортус все еще стирал засохшую кровь с раны на виске, но все же добавил:
– Или гнев. Я часто слышал, что он не проходит даже после убийства.
– Ага, вот оно. Взгляни, Преподобная дочь.
Харроу встала и подошла к адептке Пятого дома. Перегнулась через плечо. Ей показывали изображение пули. Харроу взяла со стола наименее деформированную и поднесла ее к странице, чтобы сравнить. И тут увидела рисунок на соседней странице: длинный приклад, толстый ствол, нагромождение каких-то курков, механизмов и выступов, о которых она не имела ни малейшего понятия. «Карабин», – гласила подпись. На мгновение она пожалела Юдифь Дейтерос. Быть убитой из такой древней, вытащенной из могилы штуки! Как пасть от рук призрака. Посмотрев на чертеж, она сразу обнаружила проблему.
– Это оружие может выпустить всего шесть пуль, а потом его надо пополнять…
– Перезарядить, – подсказала Абигейл.