Харроу из Девятого дома
Часть 20 из 66 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– А Джон в курсе, дитя мое? – улыбнулся святой терпения.
Мерси ощетинилась, радужные складки ее плаща заметно задрожали.
– Что за гнусные намеки?
– Я ни на что не намекаю. Джон зна…
– Как ты смеешь звать его так, когда…
– Мерсиморн! – весело сказал Августин. – Девочка моя, я не поддамся на твои устаревшие фокусы. Смотри: мне тебя убить, пока ты не навлекла на нас беду, или не надо?
Со своего наблюдательного пункта ты видела, что лицо святой радости стало пустым белым овалом. Ураганные глаза будто кипели, а губы дрожали. Лицо Августина ты не видела.
– Не смей мне угрожать.
– А то что? Пожалуешься папочке? – Его голос не изменился. – Боже, Мерсиморн, ты ко мне даже подойти не сможешь. Нет, я тебя не боюсь. Ты не очень красивая и к тому же еще не очень умная, когда до этого доходит. Я дам тебе три рекомендации. Во-первых, меньше приближайся ко мне. Во-вторых, прекрати бродить вокруг тела Цит. В-третьих, хватит играть в свою довольно опасную игру. Ты уже обещала это сделать.
– Я не собираюсь тебя слушаться! – Голос звучал так, как будто она сейчас расплачется.
– Не делай такое лицо. Я знаю тебя, как знаю собственную душу. Ты думаешь: «Если я сейчас брошусь, сумею ли я дотянуться до его шеи»? Хей-хо, а вот и моя трахея! Ничего бы не изменилось, даже если бы тебе хватило скорости.
– Как будто ты можешь…
– Если ты меня убьешь, он тебя скорее всего не простит, – сказал Августин.
Легкий доверительный тон куда-то делся. Теперь он говорил скучно и невыразительно.
– А вот если я убью тебя… растопчу, хотя ты этого и не заслуживаешь, то лет буквально через сто Джон уже скажет: «Я понимаю, старик, почему ты это сделал, прости» – и все будет нормально. Ты использовала свой шанс слишком много раз.
– Да как ты…
– Тебя никто не любит, Мерси, – сказал Августин. – Ты – вторая святая. Он испытывает к тебе сентиментальные чувства. Но не забывай, пожалуйста, что он потратил последние десять тысяч лет на поиск и уничтожение неких существ из соображений чисто символического возмездия, насколько я могу судить. Джон не настолько сентиментален, как ты думаешь. Записать это тебе, чтобы ты перечитывала по вечерам? Ты. Ему. Не. Нужна. Хуже того, ты стала помехой. Я не стал бы предлагать себя как замену А. Л. Ему больше не нужен страх, а ведь даже она была рассудительнее тебя.
Ты ожидала ответа, но его не последовало. Ты посмотрела на святую радости – и вжалась в свою нишу, чтобы не стать жертвой ее раздражения. В коридоре было тихо. Потом Августин заговорил:
– Держись от меня подальше, радость. Я страшно устал смотреть на твою рожу.
И его каблуки зацокали по коридору. Мерсиморн сдавленно крикнула вслед:
– Но я даже не трогала Цитеру!
Потом ты больше не видела их рядом, исключая ужины вместе с Первым владыкой мертвых. Тогда они садились как можно дальше друг от друга.
Благоволит Ианте.
Это тебя страшно раздражало. Ты никогда не была ничьей любимицей и не планировала начинать. Но сама мысль о том, что принцесса Иды сумела кому-то понравиться, была отвратительна. Однако с самого начала Августин тянулся к ней, и она пользовалась всем арсеналом своих кокетливых ужимок и улыбочек – выглядели они так, будто она месяц скиталась по пустыне, а потом выбралась прямиком на арену цирка.
Она часто торчала рядом с ним, полностью поглощенная теми перлами мудрости, что ронял со своих губ святой терпения, пила горячий чай в нечеловеческих количествах, делала все то же выражение лица, которое совершенно не подходило к ее запавшим глазам и белым губам, и, хотя и не так спокойно, выслушивала его поучения в длинном тренировочном зале с полированным деревянным полом. Дерево было такое новое, что ты стеснялась по нему ходить. Только в эти моменты они и пререкались, поскольку так называемый святой терпения лишался его, как только Ианта бралась за рапиру.
Он курил свои гадкие сигареты и следил, как она движется. Она немедленно начинала скучать и лениться.
– Мне казалось, что идея в том, чтобы предоставить это другим, старший брат, – не раз говорила она.
Он немедленно выходил из себя. На твой неискушенный взгляд, она была в идеальной форме. Ее движения были изящны. Она никогда не роняла клинок и не возилась с ним подолгу, хотя это могло служить разве что подтверждением слабости твоих стандартов. Но что-то в том жесте, каким она клала правую руку на рукоять, ему не нравилось.
– Отпусти, – однажды сказал он.
– Метафорически, конечно.
– Младшая сестренка, – сердечно сказал он, – какой-то милый мальчик потратил свою жизнь, учась обращаться с этим мечом для тебя. А теперь ты пытаешься ему помешать, а твои умения в этой жаркой и жуткой вселенной ни хрена не стоят. Не держи рапиру, будто она воняет. Или как будто она банан, который ты пытаешься раздавить. Император всемогущий, Ианта! Я же видел, что ты умеешь это делать, зачем ты стараешься делать плохо?
На это она ответила грубостью, отшвырнула рапиру и убежала. Августин задумчиво прикончил сигарету, а ты посмотрела на рапиру, которую тебе вручили. Император просил тебя научиться с нею обращаться, так что ты выделила на это какое-то время, хотя получалась, разумеется, полная хрень.
– Она все может, понимаешь ли, – сказал он в воздух, – просто ей надо прекратить себя жалеть.
– Наверное, унижать ее – не лучшее средство, – предположила ты.
– Харрохак. – Он улыбнулся и стряхнул пепел в череп давно мертвого героя Когорты. – Если мнение Ианты для меня значит примерно столько же, сколько пердеж по сравнению с ураганом, сообразишь, насколько я ценю твое?
Так далеко от Дрербура, от своей общины, от стариков и мирян, вспыхивавших, когда им дозволялось поцеловать твои четки. Ты чувствовала, что у тебя есть важная информация, но не собиралась так бездумно раскрывать секреты Ианты.
– Это твоя беда, – сказала ты.
– Ты как Анастасия.
В лучшем мире нелюбовь Августина заставила бы Мерсиморн лучше к тебе относиться. Она испытывала настоящее отвращение к Ианте, но вовсе не становилась менее едкой, резкой и презрительной по отношению к тебе. Разумеется, большая часть твоего обучения пала на ее плечи: Августин был занят, и больше никого не оставалось. Она неоднократно высказывалась в том смысле, что Августин нарочно заграбастал «не безрукого младенца» и оставил ей что похуже.
Однажды, устав, ты спросила у Ианты:
– Тебе не противно вот так за ним таскаться? Носить его вещи? Улыбаться, скаля зубы?
– У меня идеально белые зубы, и я стараюсь их чистить, так что не вижу никакой проблемы.
– Ты прикуриваешь его сигареты и воркуешь: «Ах, как здорово, старший братик»!
– Мне хочется тоже обзавестись этой привычкой. Сигареты! На космической станции! Это настоящая власть!
– Ты когда-нибудь думаешь с утра что-то вроде «и как принцесса Иды стала пресмыкающимся слизняком?»?
Она улыбнулась тебе, продемонстрировав белые, тщательно вычищенные зубы. Глаза, которые когда-то были спокойными и лавандовыми, теперь стали синими с бурыми пятнами и насмешливыми.
– Почти каждый день, – ответила она. – Ради бога, Харрохак, улыбаться и выслушивать его истории о последних десяти тысячах лет несложно. Особенно сейчас, когда это может помешать ему бросить меня на съедение Зверю Воскрешения. Я двадцать лет разгребала аферы Короны и привыкла, что стыд – это привилегия. Мы с тобой просто щенки. У меня сломана лапа, а у тебя вообще нет трех лап, но ты настаиваешь, что все сделаешь сама. Да поможет нам бог, потому что мы окружены волками.
Ианта закончила эту поразительную речь и почесала тебя под подбородком. Ты была так возмущена и сбита с толку, что даже не увернулась.
– Покажи свою лучшую сторону, Харри. Это может спасти тебе жизнь.
Маг духа.
И еще одно преуменьшение. Назвать Августина магом духа было все равно что сказать, что в Митреуме есть парочка костей. Ты не завидовала его умению. Магия духа никогда не была твоей сильной стороной. Он обладал способностями ликтора и тысячелетним опытом, для него рутиной было то, о существовании чего ты еле догадывалась. Мертвая Харрохак из твоих писем велела тебе учиться, то же велел и бог, который наставлял вас с Иантой, чтобы вы брали уроки у эксперта Митреума по Зверям Воскрешения.
– Это не моя основная специализация, – объяснил Августин. – Но поскольку наш последний эксперт исчез в кишках, преследуемый отрядом привидений, я остался единственным выжившим адептом магии духа.
– Он скромничает, – сказал бог. – Барьеры между нами и Рекой создал Августин. Если бы он захотел, он бы погрузил в Реку полгорода.
– Какая до великолепия бесполезная идея, – радостно сказал Августин. – Надо туда почаще бросать все и всех, чтобы ни у кого не было шанса вернуться за мной. Нет, господи, я не Кассиопея, я маг духа общей направленности, и я доволен своим уделом.
– Выходит, мы говорим о привидениях, пограничных пространствах и аде, – сказала Ианта. Ианте все хотелось свести к пограничным пространствам и аду, как будто ее покоев было недостаточно. Но ты не могла отрицать, что тебя это все тоже интересует.
Святой терпения наживку не заглотил.
– Господи, просто так в ад я не полезу. Но призраки и духи – тоже хорошая тема для начала. Можно сказать, что я люблю отслеживать следы энергии в поисках источника. Призраки в этом смысле очень забавны. Звери Воскрешения питаются как призраки: они находят талергические планеты и жрут их целиком. Вскрывают, как моллюсков, и выпивают душу. Потом они обращают всю остаточную талергию в то, что мы зовем корпусом или ульем, а танергию – мертвого моллюска – в броню. О передаче танергии лучше спросить святого долга. – Тебе это реальным не казалось. – Если посмотреть на призрака с этой точки зрения, вы увидите массу танергии, которую он собрал. Обычно призраки обитают в местах, связанных с ними при жизни. Лучше всего в собственном трупе или скелете, ну или на планете, если мы говорим о Звере Воскрешения. Генетика и привычка формируют крепкую связь, и получается лучшее вместилище для души. К сожалению, апопневматический шок заставляет большинство из нас слепо рваться прочь от места смерти. И Зверей Воскрешения тоже. В рукаве и призраков, и Зверей есть козырь – они способны жить в любом месте, с которым у них есть связь. В любом, которое танергетически родственно их смерти.
Ианта предположила – ну что за дешевая тупая показуха!
– Похоронный инвентарь. Вещи из гробниц. Любые предметы, которые долго принадлежали им при жизни и контактировали с талергией и танергией. В случае убийства – его орудие.
– Бери выше, – сказал Августин. – Даже то, что касалось орудия убийства, хотя в этом случае связь будет очень слабой, пригодной только для очень кровожадного призрака.
– А могут ли они использовать танергию, которую сгенерировали после смерти? Танергию, непосредственно связанную с ним? В смысле то, что они убивают.
– Ты абсолютно права, – согласился святой терпения, и тебя не взбесило то, что она заслужила одобрение. Дело не в том, что ты не сумела прийти к тому же выводу. Просто ты почему-то ничего не сказала.
– Именно так и действуют Звери Воскрешения, удаляясь от системы Доминика. Они добавляют к своему корпусу все, что успели убить. Они поедают планеты, всасывают танергию и встраивают в себя кусочки планет, становясь все больше и омерзительнее. Обычный призрак не убивает людей и не приклеивает их к себе, чему лично я очень рад. В последний раз, когда мы видели Седьмой номер, он превышал в диаметре пятьдесят тысяч километров.
– Именно поэтому вас отправили укреплять периметр, – заметил бог, когда Августин задумался о пятидесяти тысячах километров. – Мы можем замедлить Седьмой номер, если лишим его еды. Если мы уничтожим планету разом, устроив талергическую смерть, Зверь Воскрешения ее проигнорирует.
(«Именно поэтому мы готовили талергические планеты для некромантии, – объяснил тебе бог гораздо позже, уже после того, как Мерси начала учить тебя уничтожать планетоиды. – Ни один адепт не способен на серьезную работу, если он вынужден пользоваться остаточной энергией. Даже мастер Девятого дома мало что сделает с парой обломков кости.
Так что в самом начале мы поручали одному ликтору незаметно начать танергетическую реакцию. Не убить целую планету, понимаешь ли, а просто пустить кровь. – Он сделал жест, очевидно означающий «пустить кровь», и у тебя немедленно заболела голова.
– Потом через час или два мы отправляли вниз целую команду адептов и знали, что у них будет необходимая энергия. Теперь мы не можем себе позволить использовать ликторов, так что первый удар выпадает на долю солдат Когорты, и они отлично справляются со своей работой. Но старый способ был аккуратнее и добрее.)
– Если Зверь Воскрешения настолько велик, – сказала Ианта. – Очевидно, главная проблема в том, что нас затянет в гравитационный колодец.
– Да, но он почти никогда не перемещается в физическом обличье. Именно поэтому так сложно отслеживать Зверей. Сразу после выхода из разрушенной галактики становится проще. Обычно они путешествуют по Реке в виде проекций. Кас называла это «перископной разведкой». А если уж они обретают тело, то стараются не подходить слишком близко. Тут-то появляются Вестники. В отличие от обычных призраков, Звери Воскрешения научились создавать внешние органы. И именно они атакуют Митреум. Мы прозвали их ульем, а внутри улья находятся Вестники. Они выглядят как отдельные твари, но на самом деле это часть Зверя, как паутина – часть паука или палец – часть руки.
Урок происходил за обеденным столом, где сидели ты, бог и Ианта. Все еще пахло завтраком, и такое отсутствие церемоний тебя не радовало. Августин склонился над столом и карандашом, позаимствованным у бога, тщательно рисовал на листке схему. В схеме ты ничего не понимала.
– Ты называешь их тварями, – сказала ты, – это как-то…
Мерси ощетинилась, радужные складки ее плаща заметно задрожали.
– Что за гнусные намеки?
– Я ни на что не намекаю. Джон зна…
– Как ты смеешь звать его так, когда…
– Мерсиморн! – весело сказал Августин. – Девочка моя, я не поддамся на твои устаревшие фокусы. Смотри: мне тебя убить, пока ты не навлекла на нас беду, или не надо?
Со своего наблюдательного пункта ты видела, что лицо святой радости стало пустым белым овалом. Ураганные глаза будто кипели, а губы дрожали. Лицо Августина ты не видела.
– Не смей мне угрожать.
– А то что? Пожалуешься папочке? – Его голос не изменился. – Боже, Мерсиморн, ты ко мне даже подойти не сможешь. Нет, я тебя не боюсь. Ты не очень красивая и к тому же еще не очень умная, когда до этого доходит. Я дам тебе три рекомендации. Во-первых, меньше приближайся ко мне. Во-вторых, прекрати бродить вокруг тела Цит. В-третьих, хватит играть в свою довольно опасную игру. Ты уже обещала это сделать.
– Я не собираюсь тебя слушаться! – Голос звучал так, как будто она сейчас расплачется.
– Не делай такое лицо. Я знаю тебя, как знаю собственную душу. Ты думаешь: «Если я сейчас брошусь, сумею ли я дотянуться до его шеи»? Хей-хо, а вот и моя трахея! Ничего бы не изменилось, даже если бы тебе хватило скорости.
– Как будто ты можешь…
– Если ты меня убьешь, он тебя скорее всего не простит, – сказал Августин.
Легкий доверительный тон куда-то делся. Теперь он говорил скучно и невыразительно.
– А вот если я убью тебя… растопчу, хотя ты этого и не заслуживаешь, то лет буквально через сто Джон уже скажет: «Я понимаю, старик, почему ты это сделал, прости» – и все будет нормально. Ты использовала свой шанс слишком много раз.
– Да как ты…
– Тебя никто не любит, Мерси, – сказал Августин. – Ты – вторая святая. Он испытывает к тебе сентиментальные чувства. Но не забывай, пожалуйста, что он потратил последние десять тысяч лет на поиск и уничтожение неких существ из соображений чисто символического возмездия, насколько я могу судить. Джон не настолько сентиментален, как ты думаешь. Записать это тебе, чтобы ты перечитывала по вечерам? Ты. Ему. Не. Нужна. Хуже того, ты стала помехой. Я не стал бы предлагать себя как замену А. Л. Ему больше не нужен страх, а ведь даже она была рассудительнее тебя.
Ты ожидала ответа, но его не последовало. Ты посмотрела на святую радости – и вжалась в свою нишу, чтобы не стать жертвой ее раздражения. В коридоре было тихо. Потом Августин заговорил:
– Держись от меня подальше, радость. Я страшно устал смотреть на твою рожу.
И его каблуки зацокали по коридору. Мерсиморн сдавленно крикнула вслед:
– Но я даже не трогала Цитеру!
Потом ты больше не видела их рядом, исключая ужины вместе с Первым владыкой мертвых. Тогда они садились как можно дальше друг от друга.
Благоволит Ианте.
Это тебя страшно раздражало. Ты никогда не была ничьей любимицей и не планировала начинать. Но сама мысль о том, что принцесса Иды сумела кому-то понравиться, была отвратительна. Однако с самого начала Августин тянулся к ней, и она пользовалась всем арсеналом своих кокетливых ужимок и улыбочек – выглядели они так, будто она месяц скиталась по пустыне, а потом выбралась прямиком на арену цирка.
Она часто торчала рядом с ним, полностью поглощенная теми перлами мудрости, что ронял со своих губ святой терпения, пила горячий чай в нечеловеческих количествах, делала все то же выражение лица, которое совершенно не подходило к ее запавшим глазам и белым губам, и, хотя и не так спокойно, выслушивала его поучения в длинном тренировочном зале с полированным деревянным полом. Дерево было такое новое, что ты стеснялась по нему ходить. Только в эти моменты они и пререкались, поскольку так называемый святой терпения лишался его, как только Ианта бралась за рапиру.
Он курил свои гадкие сигареты и следил, как она движется. Она немедленно начинала скучать и лениться.
– Мне казалось, что идея в том, чтобы предоставить это другим, старший брат, – не раз говорила она.
Он немедленно выходил из себя. На твой неискушенный взгляд, она была в идеальной форме. Ее движения были изящны. Она никогда не роняла клинок и не возилась с ним подолгу, хотя это могло служить разве что подтверждением слабости твоих стандартов. Но что-то в том жесте, каким она клала правую руку на рукоять, ему не нравилось.
– Отпусти, – однажды сказал он.
– Метафорически, конечно.
– Младшая сестренка, – сердечно сказал он, – какой-то милый мальчик потратил свою жизнь, учась обращаться с этим мечом для тебя. А теперь ты пытаешься ему помешать, а твои умения в этой жаркой и жуткой вселенной ни хрена не стоят. Не держи рапиру, будто она воняет. Или как будто она банан, который ты пытаешься раздавить. Император всемогущий, Ианта! Я же видел, что ты умеешь это делать, зачем ты стараешься делать плохо?
На это она ответила грубостью, отшвырнула рапиру и убежала. Августин задумчиво прикончил сигарету, а ты посмотрела на рапиру, которую тебе вручили. Император просил тебя научиться с нею обращаться, так что ты выделила на это какое-то время, хотя получалась, разумеется, полная хрень.
– Она все может, понимаешь ли, – сказал он в воздух, – просто ей надо прекратить себя жалеть.
– Наверное, унижать ее – не лучшее средство, – предположила ты.
– Харрохак. – Он улыбнулся и стряхнул пепел в череп давно мертвого героя Когорты. – Если мнение Ианты для меня значит примерно столько же, сколько пердеж по сравнению с ураганом, сообразишь, насколько я ценю твое?
Так далеко от Дрербура, от своей общины, от стариков и мирян, вспыхивавших, когда им дозволялось поцеловать твои четки. Ты чувствовала, что у тебя есть важная информация, но не собиралась так бездумно раскрывать секреты Ианты.
– Это твоя беда, – сказала ты.
– Ты как Анастасия.
В лучшем мире нелюбовь Августина заставила бы Мерсиморн лучше к тебе относиться. Она испытывала настоящее отвращение к Ианте, но вовсе не становилась менее едкой, резкой и презрительной по отношению к тебе. Разумеется, большая часть твоего обучения пала на ее плечи: Августин был занят, и больше никого не оставалось. Она неоднократно высказывалась в том смысле, что Августин нарочно заграбастал «не безрукого младенца» и оставил ей что похуже.
Однажды, устав, ты спросила у Ианты:
– Тебе не противно вот так за ним таскаться? Носить его вещи? Улыбаться, скаля зубы?
– У меня идеально белые зубы, и я стараюсь их чистить, так что не вижу никакой проблемы.
– Ты прикуриваешь его сигареты и воркуешь: «Ах, как здорово, старший братик»!
– Мне хочется тоже обзавестись этой привычкой. Сигареты! На космической станции! Это настоящая власть!
– Ты когда-нибудь думаешь с утра что-то вроде «и как принцесса Иды стала пресмыкающимся слизняком?»?
Она улыбнулась тебе, продемонстрировав белые, тщательно вычищенные зубы. Глаза, которые когда-то были спокойными и лавандовыми, теперь стали синими с бурыми пятнами и насмешливыми.
– Почти каждый день, – ответила она. – Ради бога, Харрохак, улыбаться и выслушивать его истории о последних десяти тысячах лет несложно. Особенно сейчас, когда это может помешать ему бросить меня на съедение Зверю Воскрешения. Я двадцать лет разгребала аферы Короны и привыкла, что стыд – это привилегия. Мы с тобой просто щенки. У меня сломана лапа, а у тебя вообще нет трех лап, но ты настаиваешь, что все сделаешь сама. Да поможет нам бог, потому что мы окружены волками.
Ианта закончила эту поразительную речь и почесала тебя под подбородком. Ты была так возмущена и сбита с толку, что даже не увернулась.
– Покажи свою лучшую сторону, Харри. Это может спасти тебе жизнь.
Маг духа.
И еще одно преуменьшение. Назвать Августина магом духа было все равно что сказать, что в Митреуме есть парочка костей. Ты не завидовала его умению. Магия духа никогда не была твоей сильной стороной. Он обладал способностями ликтора и тысячелетним опытом, для него рутиной было то, о существовании чего ты еле догадывалась. Мертвая Харрохак из твоих писем велела тебе учиться, то же велел и бог, который наставлял вас с Иантой, чтобы вы брали уроки у эксперта Митреума по Зверям Воскрешения.
– Это не моя основная специализация, – объяснил Августин. – Но поскольку наш последний эксперт исчез в кишках, преследуемый отрядом привидений, я остался единственным выжившим адептом магии духа.
– Он скромничает, – сказал бог. – Барьеры между нами и Рекой создал Августин. Если бы он захотел, он бы погрузил в Реку полгорода.
– Какая до великолепия бесполезная идея, – радостно сказал Августин. – Надо туда почаще бросать все и всех, чтобы ни у кого не было шанса вернуться за мной. Нет, господи, я не Кассиопея, я маг духа общей направленности, и я доволен своим уделом.
– Выходит, мы говорим о привидениях, пограничных пространствах и аде, – сказала Ианта. Ианте все хотелось свести к пограничным пространствам и аду, как будто ее покоев было недостаточно. Но ты не могла отрицать, что тебя это все тоже интересует.
Святой терпения наживку не заглотил.
– Господи, просто так в ад я не полезу. Но призраки и духи – тоже хорошая тема для начала. Можно сказать, что я люблю отслеживать следы энергии в поисках источника. Призраки в этом смысле очень забавны. Звери Воскрешения питаются как призраки: они находят талергические планеты и жрут их целиком. Вскрывают, как моллюсков, и выпивают душу. Потом они обращают всю остаточную талергию в то, что мы зовем корпусом или ульем, а танергию – мертвого моллюска – в броню. О передаче танергии лучше спросить святого долга. – Тебе это реальным не казалось. – Если посмотреть на призрака с этой точки зрения, вы увидите массу танергии, которую он собрал. Обычно призраки обитают в местах, связанных с ними при жизни. Лучше всего в собственном трупе или скелете, ну или на планете, если мы говорим о Звере Воскрешения. Генетика и привычка формируют крепкую связь, и получается лучшее вместилище для души. К сожалению, апопневматический шок заставляет большинство из нас слепо рваться прочь от места смерти. И Зверей Воскрешения тоже. В рукаве и призраков, и Зверей есть козырь – они способны жить в любом месте, с которым у них есть связь. В любом, которое танергетически родственно их смерти.
Ианта предположила – ну что за дешевая тупая показуха!
– Похоронный инвентарь. Вещи из гробниц. Любые предметы, которые долго принадлежали им при жизни и контактировали с талергией и танергией. В случае убийства – его орудие.
– Бери выше, – сказал Августин. – Даже то, что касалось орудия убийства, хотя в этом случае связь будет очень слабой, пригодной только для очень кровожадного призрака.
– А могут ли они использовать танергию, которую сгенерировали после смерти? Танергию, непосредственно связанную с ним? В смысле то, что они убивают.
– Ты абсолютно права, – согласился святой терпения, и тебя не взбесило то, что она заслужила одобрение. Дело не в том, что ты не сумела прийти к тому же выводу. Просто ты почему-то ничего не сказала.
– Именно так и действуют Звери Воскрешения, удаляясь от системы Доминика. Они добавляют к своему корпусу все, что успели убить. Они поедают планеты, всасывают танергию и встраивают в себя кусочки планет, становясь все больше и омерзительнее. Обычный призрак не убивает людей и не приклеивает их к себе, чему лично я очень рад. В последний раз, когда мы видели Седьмой номер, он превышал в диаметре пятьдесят тысяч километров.
– Именно поэтому вас отправили укреплять периметр, – заметил бог, когда Августин задумался о пятидесяти тысячах километров. – Мы можем замедлить Седьмой номер, если лишим его еды. Если мы уничтожим планету разом, устроив талергическую смерть, Зверь Воскрешения ее проигнорирует.
(«Именно поэтому мы готовили талергические планеты для некромантии, – объяснил тебе бог гораздо позже, уже после того, как Мерси начала учить тебя уничтожать планетоиды. – Ни один адепт не способен на серьезную работу, если он вынужден пользоваться остаточной энергией. Даже мастер Девятого дома мало что сделает с парой обломков кости.
Так что в самом начале мы поручали одному ликтору незаметно начать танергетическую реакцию. Не убить целую планету, понимаешь ли, а просто пустить кровь. – Он сделал жест, очевидно означающий «пустить кровь», и у тебя немедленно заболела голова.
– Потом через час или два мы отправляли вниз целую команду адептов и знали, что у них будет необходимая энергия. Теперь мы не можем себе позволить использовать ликторов, так что первый удар выпадает на долю солдат Когорты, и они отлично справляются со своей работой. Но старый способ был аккуратнее и добрее.)
– Если Зверь Воскрешения настолько велик, – сказала Ианта. – Очевидно, главная проблема в том, что нас затянет в гравитационный колодец.
– Да, но он почти никогда не перемещается в физическом обличье. Именно поэтому так сложно отслеживать Зверей. Сразу после выхода из разрушенной галактики становится проще. Обычно они путешествуют по Реке в виде проекций. Кас называла это «перископной разведкой». А если уж они обретают тело, то стараются не подходить слишком близко. Тут-то появляются Вестники. В отличие от обычных призраков, Звери Воскрешения научились создавать внешние органы. И именно они атакуют Митреум. Мы прозвали их ульем, а внутри улья находятся Вестники. Они выглядят как отдельные твари, но на самом деле это часть Зверя, как паутина – часть паука или палец – часть руки.
Урок происходил за обеденным столом, где сидели ты, бог и Ианта. Все еще пахло завтраком, и такое отсутствие церемоний тебя не радовало. Августин склонился над столом и карандашом, позаимствованным у бога, тщательно рисовал на листке схему. В схеме ты ничего не понимала.
– Ты называешь их тварями, – сказала ты, – это как-то…