Гробница Крокодила
Часть 18 из 40 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
«А Хебни, значит, читать умеет?» – с сомнением подумала Пирра.
– …и мы завернули ее в старое платье моей старшей сестры. Хочешь посмотреть?
– Э-э-э…
Схватив Пирру за руку, Кави потащила ее в дом Итинеба. За маленьким глиняным святилищем, посвященным предкам, стояла продолговатая корзина. Внутри лежал туго перевязанный сверток, покрытый желтыми пятнами. Формой он напоминал собаку.
Оказаться связанной навечно – худший кошмар Пирры. Она представила, как дух Хебни бьется внутри этого кокона, и перед глазами у девочки заплясали черные точки.
– Ей же там не шелохнуться, – выдавила Пирра.
– Ну что ты! Дух Хебни двигается как хочет, а в теле он только отдыхает. Я провела что-то вроде церемонии Отверзения уст, чтобы Хебни могла дышать, и лаять, и есть…
Тут личико Кави сморщилось, будто она вдруг вспомнила о чем-то плохом.
– Но ничего не получится! – заплакала девочка. – Я собрала все, что понадобится Хебни для загробной жизни: и ее мячик, и любимый коврик. А мама слепила еду из глины, чтобы у Хебни всегда было что поесть. Я сложила все в корзину, но вредные мальчишки закинули ее в реку, а сейчас все заняты, я пробовала слепить еду сама, но у меня ничего не вышло… – Кави показала кривой комок глины. – Теперь Хебни будет голодать вечно!
На следующий день Кави съела целую буханку финикового хлеба и горшок тушеной говядины, а потом еще выпила кувшинчик ячменного пива. Девочка радостно показывала сбитым с толку родителям все, что для нее слепила Пирра: крошечное стадо глиняных овец, пятнистых коров и огромное количество уток, гусей и свиней. Таких запасов Хебни уж точно хватит на целую вечность.
– Она даже косточки сделала, – с гордостью рассказывала Кави. – А новый мячик? Нет, вы только посмотрите!
Пирра взглянула на Гиласа. Тот устало улыбнулся. Мальчик еще был совсем слаб, но Кави напоминала ему Исси, и мальчик изготовил для нее мяч из пальмовых листьев; работал он, пока Разбойница не видела, иначе львица бы приревновала.
– Почему ты нам не сказала, что тебя печалило? – спросил Итинеб у дочери на египетском.
Кави засмущалась и пробурчала что-то невнятное.
Озадаченный Итинеб взял в руки маленького пятнистого вола.
– Откуда ты знаешь, как это делается? – спросил целитель Пирру.
– Усерреф научил.
Итинеб положил вола обратно в корзину.
– Не сюда, – проворчала Кави. – Все стадо должно лежать вместе.
Пока девочка занималась скотом Хебни, Пирра повернулась к Итинебу:
– Ты ошибся на наш счет.
– Мы не Вороны, – прибавил Гилас.
Итинеб потер культей шею.
– Вчера ты спрашивал, где я выучил акийский. – Целитель помолчал. – Когда я был мальчишкой, Отец пожелал, чтобы я стал целителем. Он отправил меня вверх по Реке к своему родственнику: тот плетет циновки возле Храма Па-Собек. Там огромный рынок, туда приезжают люди со всех концов земли. В Па-Собек я овладел и целительским искусством, и акийским языком. Один писец даже показал мне несколько маду нетчер – священных знаков. Этот писец обучал многих мальчиков, к нему плыли с дальних берегов Реки. Его зовут Небетку.
Пирра застыла как каменная.
– Говорили, что у моего учителя был брат, но он пропал много лет назад. Что с ним случилось, так и не узнали: то ли его схватили работорговцы, то ли он погиб в пасти крокодила. А когда приплыли эти варвары, Вороны, и стали спрашивать про Усеррефа, я вспомнил это имя, но ничего не сказал.
Итинеб снова потер шею, сбив парик набекрень.
– Скоро будет хеб Первой Капли. В этот праздник люди отправляются в Храм и приносят подношения. – Целитель взглянул на Кави, возившуюся с корзиной. – В этом году мне есть за что благодарить богов. Я не поленюсь доплыть до самого Па-Собек и в Храме возблагодарю их за то, что спасли жизнь моей дочери. – Темные глаза целителя взглянули на Пирру и Гиласа. – Если хотите, могу взять вас с собой.
14
Гилас проснулся, не понимая, где он. Жарко, темно, вокруг стоит болотистый запах камыша.
Ах да, он же на лодке Итинеба, лежит под навесом! Пирра спит, повернувшись к Гиласу спиной. Ее острые, изящные лопатки похожи на маленькие крылья.
Вчера они пустились в путь по «одной из дочерей Реки» – так выразился Итинеб. Целитель не сказал, скоро ли они доберутся до самой Реки. Гилас лежал на дне лодки совсем без сил. Тем временем Итинеб вместе с двумя братьями управляли парусом, Пирра опять пререкалась с Кемом, а Разбойница беспокойно бродила туда-сюда.
Заставить ее подняться на борт оказалось не так-то просто. В конце концов Гилас использовал в качестве приманки мумифицированную Хебни. Львица явно восприняла ее как новую игрушку. Гилас клятвенно заверил обеспокоенную Кави, что он не даст ее любимицу Разбойнице в обиду. Пока львица спала, Итинеб закопал Хебни в пустыне вместе с предметами захоронения, и все наконец вздохнули спокойно.
А потом разгорелся ожесточенный спор из-за Кема: Итинеб не желал брать мальчика на борт. А когда Гилас и Пирра все-таки уговорили целителя, в знак благодарности Кем глубоко им поклонился.
– Отныне я у вас в долгу, – торжественно произнес он.
Вдалеке залаял шакал.
Гиласу опять вспомнилась ночь, когда его ужалил скорпион. Кажется, в лихорадочном бреду он пытался рассказать Пирре о боге с шакальей головой, но мальчик умолчал о том, что тот склонился над ее уаджетом. Теперь же Гиласу не давали покоя дурные предчувствия. Бог предупреждал его о скорпионе? Или о чем-то другом?
Гилас выполз из-под навеса, когда небо посерело и задул прохладный северный ветер. Мальчик с трудом держался на ногах, но по крайней мере он сумел встать.
Великая Зеленая осталась позади. Мимо них скользили речные берега, туманные льняные поля, дома из кирпича-сырца, хозяева которых спали на плоских крышах, чтобы спастись от жары, а вдалеке пролегла тихая, мертвая пустыня.
Тут Гиласу пришло в голову, что он уже плыл ночью по Реке два лета назад, после того как на них с Исси напали Вороны. Тогда Гилас надеялся, что разыщет сестренку через каких-нибудь несколько дней. А теперь его занесло на самый край света.
Кем спал, положив голову на моток веревки. У него за спиной храпели братья Итинеба. Эхо сидела на мачте, спрятав голову под крыло. Ветер раздувал парус. И он, и вся лодка сделаны из папируса: каркас, навес, оснастка. Деревянные здесь только весла и мачта. В этой стране камыша деревья драгоценны.
Осторожно переступая через спящих, Разбойница направилась к Гиласу. Львица как будто привыкла к жаре, но ей не давал покоя гнус, и вообще на лодке ей не нравилось: ее постоянно тошнило. Иногда Разбойница выбегала по воде на берег и исчезала, но каждый раз возвращалась, прежде чем они уплывали.
Львица потерлась головой о бедро Гиласа, а мальчик почесал ее за ушами. На душе сразу стало веселее.
Итинеб сидел на корме, придерживая культей руль.
– Дочь Солнца приносит нам удачу, – произнес он и поклонился Разбойнице. – Если ветер и дальше будет попутным, на веслах идти не придется.
– Далеко еще до Па-Собек? – спросил Гилас.
Итинеб пожал плечами:
– Главное, чтобы ветер не ослаб. Тогда приплывем через несколько дней. А иначе сильно задержимся.
«В любом случае нам под этим навесом сидеть еще долго», – подумал Гилас. Но пусть Пирре эту неприятную новость сообщает кто-нибудь другой.
– Ну как, сил у тебя прибавилось? – спросил Итинеб.
– Вроде. Только глаза сухие и все время чихаю.
Итинеб улыбнулся:
– Сейчас же конец Шему, Сезона Засухи. Мы его зовем сезоном заложенных носов. Но для того чтобы плыть вверх по Реке, лучше времени не найдешь. Течение слабое, ветер сильный, а люди заняты урожаем – на иноземцев глазеть некогда.
Гилас боялся, что им трудно будет оставаться незамеченными, но мальчик зря тревожился. Жена Итинеба дала ему египетскую юбку и длинный отрез льна, чтобы намотать на голову и спрятать светлые волосы. Пирре она выстригла челку. Внешность Кема менять не стали: рабов никто не замечает. А тем, кто спрашивал про Разбойницу, Итинеб отвечал, что собирается преподнести ее в дар Храму Па-Собек.
Вдалеке раздался львиный рев.
Разбойница навострила уши и протяжно заурчала. Конечно же, она хотела ответить тем же, но реветь Разбойница не умеет.
– Это храмовые львы из Най-Та-Хут, – пояснил Итинеб.
– У вас в храмах держат львов? Неужели их в жертву приносят?
– Нет, конечно! Жрецы поют для них, кормят их отборным мясом, украшают драгоценностями. Когда лев умирает, его бальзамируют и хоронят в особой гробнице. В других храмах живут павианы, соколы… А выше по реке есть большое озеро. Там поселили крокодилов, чтобы оказать почтение Собеку.
– Кто такой Собек?
Итинеб боязливо оглянулся:
– «Собек» значит «крокодил». Яростный. Тот, кто оставляет женщин вдовами. Но именно благодаря ему наши берега зеленеют. Он управляет Разливом Реки.
– Значит, то место, куда мы плывем… «Па-Собек» означает…
– Да, «место крокодила».
Гилас не на шутку встревожился. Он-то рассчитывал, что крокодилы остались позади, в Великой Зеленой!
– Вот, ешь.
Итинеб указал на треугольную буханку хлеба и кувшин с горьким красным пивом.
– …и мы завернули ее в старое платье моей старшей сестры. Хочешь посмотреть?
– Э-э-э…
Схватив Пирру за руку, Кави потащила ее в дом Итинеба. За маленьким глиняным святилищем, посвященным предкам, стояла продолговатая корзина. Внутри лежал туго перевязанный сверток, покрытый желтыми пятнами. Формой он напоминал собаку.
Оказаться связанной навечно – худший кошмар Пирры. Она представила, как дух Хебни бьется внутри этого кокона, и перед глазами у девочки заплясали черные точки.
– Ей же там не шелохнуться, – выдавила Пирра.
– Ну что ты! Дух Хебни двигается как хочет, а в теле он только отдыхает. Я провела что-то вроде церемонии Отверзения уст, чтобы Хебни могла дышать, и лаять, и есть…
Тут личико Кави сморщилось, будто она вдруг вспомнила о чем-то плохом.
– Но ничего не получится! – заплакала девочка. – Я собрала все, что понадобится Хебни для загробной жизни: и ее мячик, и любимый коврик. А мама слепила еду из глины, чтобы у Хебни всегда было что поесть. Я сложила все в корзину, но вредные мальчишки закинули ее в реку, а сейчас все заняты, я пробовала слепить еду сама, но у меня ничего не вышло… – Кави показала кривой комок глины. – Теперь Хебни будет голодать вечно!
На следующий день Кави съела целую буханку финикового хлеба и горшок тушеной говядины, а потом еще выпила кувшинчик ячменного пива. Девочка радостно показывала сбитым с толку родителям все, что для нее слепила Пирра: крошечное стадо глиняных овец, пятнистых коров и огромное количество уток, гусей и свиней. Таких запасов Хебни уж точно хватит на целую вечность.
– Она даже косточки сделала, – с гордостью рассказывала Кави. – А новый мячик? Нет, вы только посмотрите!
Пирра взглянула на Гиласа. Тот устало улыбнулся. Мальчик еще был совсем слаб, но Кави напоминала ему Исси, и мальчик изготовил для нее мяч из пальмовых листьев; работал он, пока Разбойница не видела, иначе львица бы приревновала.
– Почему ты нам не сказала, что тебя печалило? – спросил Итинеб у дочери на египетском.
Кави засмущалась и пробурчала что-то невнятное.
Озадаченный Итинеб взял в руки маленького пятнистого вола.
– Откуда ты знаешь, как это делается? – спросил целитель Пирру.
– Усерреф научил.
Итинеб положил вола обратно в корзину.
– Не сюда, – проворчала Кави. – Все стадо должно лежать вместе.
Пока девочка занималась скотом Хебни, Пирра повернулась к Итинебу:
– Ты ошибся на наш счет.
– Мы не Вороны, – прибавил Гилас.
Итинеб потер культей шею.
– Вчера ты спрашивал, где я выучил акийский. – Целитель помолчал. – Когда я был мальчишкой, Отец пожелал, чтобы я стал целителем. Он отправил меня вверх по Реке к своему родственнику: тот плетет циновки возле Храма Па-Собек. Там огромный рынок, туда приезжают люди со всех концов земли. В Па-Собек я овладел и целительским искусством, и акийским языком. Один писец даже показал мне несколько маду нетчер – священных знаков. Этот писец обучал многих мальчиков, к нему плыли с дальних берегов Реки. Его зовут Небетку.
Пирра застыла как каменная.
– Говорили, что у моего учителя был брат, но он пропал много лет назад. Что с ним случилось, так и не узнали: то ли его схватили работорговцы, то ли он погиб в пасти крокодила. А когда приплыли эти варвары, Вороны, и стали спрашивать про Усеррефа, я вспомнил это имя, но ничего не сказал.
Итинеб снова потер шею, сбив парик набекрень.
– Скоро будет хеб Первой Капли. В этот праздник люди отправляются в Храм и приносят подношения. – Целитель взглянул на Кави, возившуюся с корзиной. – В этом году мне есть за что благодарить богов. Я не поленюсь доплыть до самого Па-Собек и в Храме возблагодарю их за то, что спасли жизнь моей дочери. – Темные глаза целителя взглянули на Пирру и Гиласа. – Если хотите, могу взять вас с собой.
14
Гилас проснулся, не понимая, где он. Жарко, темно, вокруг стоит болотистый запах камыша.
Ах да, он же на лодке Итинеба, лежит под навесом! Пирра спит, повернувшись к Гиласу спиной. Ее острые, изящные лопатки похожи на маленькие крылья.
Вчера они пустились в путь по «одной из дочерей Реки» – так выразился Итинеб. Целитель не сказал, скоро ли они доберутся до самой Реки. Гилас лежал на дне лодки совсем без сил. Тем временем Итинеб вместе с двумя братьями управляли парусом, Пирра опять пререкалась с Кемом, а Разбойница беспокойно бродила туда-сюда.
Заставить ее подняться на борт оказалось не так-то просто. В конце концов Гилас использовал в качестве приманки мумифицированную Хебни. Львица явно восприняла ее как новую игрушку. Гилас клятвенно заверил обеспокоенную Кави, что он не даст ее любимицу Разбойнице в обиду. Пока львица спала, Итинеб закопал Хебни в пустыне вместе с предметами захоронения, и все наконец вздохнули спокойно.
А потом разгорелся ожесточенный спор из-за Кема: Итинеб не желал брать мальчика на борт. А когда Гилас и Пирра все-таки уговорили целителя, в знак благодарности Кем глубоко им поклонился.
– Отныне я у вас в долгу, – торжественно произнес он.
Вдалеке залаял шакал.
Гиласу опять вспомнилась ночь, когда его ужалил скорпион. Кажется, в лихорадочном бреду он пытался рассказать Пирре о боге с шакальей головой, но мальчик умолчал о том, что тот склонился над ее уаджетом. Теперь же Гиласу не давали покоя дурные предчувствия. Бог предупреждал его о скорпионе? Или о чем-то другом?
Гилас выполз из-под навеса, когда небо посерело и задул прохладный северный ветер. Мальчик с трудом держался на ногах, но по крайней мере он сумел встать.
Великая Зеленая осталась позади. Мимо них скользили речные берега, туманные льняные поля, дома из кирпича-сырца, хозяева которых спали на плоских крышах, чтобы спастись от жары, а вдалеке пролегла тихая, мертвая пустыня.
Тут Гиласу пришло в голову, что он уже плыл ночью по Реке два лета назад, после того как на них с Исси напали Вороны. Тогда Гилас надеялся, что разыщет сестренку через каких-нибудь несколько дней. А теперь его занесло на самый край света.
Кем спал, положив голову на моток веревки. У него за спиной храпели братья Итинеба. Эхо сидела на мачте, спрятав голову под крыло. Ветер раздувал парус. И он, и вся лодка сделаны из папируса: каркас, навес, оснастка. Деревянные здесь только весла и мачта. В этой стране камыша деревья драгоценны.
Осторожно переступая через спящих, Разбойница направилась к Гиласу. Львица как будто привыкла к жаре, но ей не давал покоя гнус, и вообще на лодке ей не нравилось: ее постоянно тошнило. Иногда Разбойница выбегала по воде на берег и исчезала, но каждый раз возвращалась, прежде чем они уплывали.
Львица потерлась головой о бедро Гиласа, а мальчик почесал ее за ушами. На душе сразу стало веселее.
Итинеб сидел на корме, придерживая культей руль.
– Дочь Солнца приносит нам удачу, – произнес он и поклонился Разбойнице. – Если ветер и дальше будет попутным, на веслах идти не придется.
– Далеко еще до Па-Собек? – спросил Гилас.
Итинеб пожал плечами:
– Главное, чтобы ветер не ослаб. Тогда приплывем через несколько дней. А иначе сильно задержимся.
«В любом случае нам под этим навесом сидеть еще долго», – подумал Гилас. Но пусть Пирре эту неприятную новость сообщает кто-нибудь другой.
– Ну как, сил у тебя прибавилось? – спросил Итинеб.
– Вроде. Только глаза сухие и все время чихаю.
Итинеб улыбнулся:
– Сейчас же конец Шему, Сезона Засухи. Мы его зовем сезоном заложенных носов. Но для того чтобы плыть вверх по Реке, лучше времени не найдешь. Течение слабое, ветер сильный, а люди заняты урожаем – на иноземцев глазеть некогда.
Гилас боялся, что им трудно будет оставаться незамеченными, но мальчик зря тревожился. Жена Итинеба дала ему египетскую юбку и длинный отрез льна, чтобы намотать на голову и спрятать светлые волосы. Пирре она выстригла челку. Внешность Кема менять не стали: рабов никто не замечает. А тем, кто спрашивал про Разбойницу, Итинеб отвечал, что собирается преподнести ее в дар Храму Па-Собек.
Вдалеке раздался львиный рев.
Разбойница навострила уши и протяжно заурчала. Конечно же, она хотела ответить тем же, но реветь Разбойница не умеет.
– Это храмовые львы из Най-Та-Хут, – пояснил Итинеб.
– У вас в храмах держат львов? Неужели их в жертву приносят?
– Нет, конечно! Жрецы поют для них, кормят их отборным мясом, украшают драгоценностями. Когда лев умирает, его бальзамируют и хоронят в особой гробнице. В других храмах живут павианы, соколы… А выше по реке есть большое озеро. Там поселили крокодилов, чтобы оказать почтение Собеку.
– Кто такой Собек?
Итинеб боязливо оглянулся:
– «Собек» значит «крокодил». Яростный. Тот, кто оставляет женщин вдовами. Но именно благодаря ему наши берега зеленеют. Он управляет Разливом Реки.
– Значит, то место, куда мы плывем… «Па-Собек» означает…
– Да, «место крокодила».
Гилас не на шутку встревожился. Он-то рассчитывал, что крокодилы остались позади, в Великой Зеленой!
– Вот, ешь.
Итинеб указал на треугольную буханку хлеба и кувшин с горьким красным пивом.