Гробница Крокодила
Часть 17 из 40 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Гилас, в письме скрыта огромная сила. Что напишешь – то и сбудется. На повязке заклинание, отгоняющее демонов. Оно… – Пирра осеклась. Она нервно выкручивала руки. – Эти письмена спасли тебе жизнь, – дрожащим голосом договорила Пирра.
В ее глазах блеснули слезы. Гилас готов был сквозь землю провалиться.
– Ты чуть не умер! – выпалила она. – Твое сердце билось так быстро, что Итинеб сказал: оно того и гляди разорвется! Ужас, да и только!
Всю эту нескончаемую ночь Пирра просидела рядом с Гиласом и думала о немыслимом: до утра он может не дожить. Пирра не могла представить себе жизнь без Гиласа. Пыталась, но видела лишь темноту.
Ночь была полна шепотов. Вдруг Разбойница вскочила. Ее круглые золотистые глаза следили за чем-то возле пристройки, однако Пирра ничего не увидела. Но она чувствовала: явился бог-шакал Анпу. Он меряет землю шагами и ждет, когда придет время забирать Гиласа.
Тут и больной подскочил с криком: «Только не сейчас!» А потом Гилас снова рухнул на циновку и вцепился в запястье Пирры, будто она одна могла его спасти.
На рассвете Итинеб объявил, что мальчик вне опасности, и велел Пирре идти в дом спать. А когда она вернулась, Гилас лежал с закрытыми глазами и страшно посиневшими губами. Пирра первый раз видела его таким слабым. При одном взгляде на Гиласа у нее сжималось сердце.
Тут в дверях показался Итинеб. Сердито взглянув на обоих, он опустился на землю рядом с Гиласом. Вблизи его парик из пальмовых листьев выглядел еще чуднее. «Должно быть, в нем у целителя чешется голова», – подумала Пирра. Наверное, поэтому парик у Итинеба всегда набекрень.
Целитель прижал два пальца к запястью Гиласа, потом – к шее мальчика.
– Голос сердца стал сильнее, – холодно произнес Итинеб. – Завтра можете уходить.
Пирра пришла в ужас:
– У Гиласа нет сил идти! Для него даже сесть – непосильная задача!
– У него нет выбора.
– Но…
– Мне некогда за ним ухаживать, – сердито бросил Итинеб. – Сейчас самая горячая пора: мы собираем урожай и готовимся к хебу. К тому же моя дочь больна, и она отказывается от еды.
– Где ты научился говорить по-акийски? – спросил Гилас.
Но Итинеб не удостоил его ответом и стал молча менять больному повязку.
Гилас уставился на левую руку целителя: она заканчивалась аккуратной гладкой культей. Но покалеченной рукой Итинеб орудовал с той же ловкостью, что и здоровой.
– Крокодил откусил, – произнес целитель, будто читая мысли Гиласа. – Давно. Нет, не болит.
Голос Итинеба звучал устало: похоже, ему надоело отвечать на одни и те же вопросы.
– Позволь нам остаться еще на несколько дней, – попросила Пирра. – Я же обещала, что заплачу золотом…
– Не нужно мне ваше золото! Мне одно нужно – чтобы вы убрались подобру-поздорову!
Итинеб ткнул пальцем в татуировку Гиласа: клеймо Воронов.
Гилас и Пирра переглянулись.
– Ты раньше видел этот знак, – заметила девочка.
– Я не Ворон, – заверил Гилас. – Они взяли меня в рабство и заклеймили.
Итинеб фыркнул:
– Как же, рассказывай! Ты один из них. В бреду ты повторял «Усерреф».
– Мы ищем человека с этим именем, – сказала Пирра. – Он в Па-Собек…
– Вот и лишнее доказательство, что вы Вороны, – перебил Итинеб. – Они как раз ищут Усеррефа из Па-Собек!
– Когда ты их видел? – спросила Пирра. – Сколько их?
– На большом корабле приплыли сорок человек. Главные у них – молодой господин и женщина, очень красивая, но жестокая.
Теламон и Алекто. Несмотря на жару, Пирру бросило в дрожь. Девочка вспомнила, как видела Алекто на Талакрее: лицо без единого изъяна, но в черных глазах пустота. А как странно девушка смотрела на шрам Пирры: одновременно и с интересом, и с отвращением!
– Налетели, точно саранча, – рассказывал между тем Итинеб. – Забрали нашу еду, наш скот. Но Воронам покровительствует сам Перао, их сопровождал господин Керашер, и нам пришлось подчиниться. – Целитель помолчал. – У моего брата была финиковая роща. Он посадил все пальмы своими руками и любил их, как детей. А женщина Ворон приказала срубить их: она, видите ли, захотела попробовать их изысканную сердцевину. Мой брат рыдал, и женщине это доставило удовольствие. А позже, когда несколько собак залаяли, господин Керашер приказал убить их – и тоже из-за ее каприза! Это ее тоже порадовало. – Итинеб взглянул на Гиласа с неприязнью. – Даже не стану разбираться, Ворон ты или нет. Кем бы ты ни был, ты навлечешь на нас беду. Уходи завтра же!
– Но наш путь лежит через весь Египет! – горячо возразила Пирра. – Только взгляни на Гиласа! Разве он в состоянии идти? Нам нужна твоя помощь!
Итинеб встал.
– Я сделал для вас все, что мог. Если ты не солгала и наши боги действительно благоволят вам, у них и просите помощи.
13
Пирра поставила в тени акации широкий сосуд с водой, и Эхо прилетела, готовая к утреннему купанию.
Женщины стирали одежду на мелководье, а дети на берегу собирали навоз для растопки. Маленькая дочь Итинеба, Кави, сидела в стороне, угрюмо уставившись на речную глину.
Эхо хлопала крыльями и опускала голову в воду, радостно плескаясь и издавая булькающие звуки. Вот она выпрыгнула из «ванночки», встряхнулась от клюва до хвоста и взглянула на Пирру с благодарностью: так-то лучше! А потом Эхо нырнула обратно в ванночку и начала все сначала.
Пирра опустила голову на колени и зевнула. Она ночевала на плоской крыше дома Итинеба вместе с его семьей. Чтобы защититься от гнуса, все обмотались тканью: ни дать ни взять покойники в погребальных саванах. Но в отличие от Пирры члены семьи целителя выспались как следует, а она только лежала и тревожилась.
Конечно, Кем им поможет, и все равно Гилас слишком слаб, чтобы отправляться в дорогу. А ведь идти предстоит пешком: деревенские сразу догадались, что Гилас, Пирра и Кем приплыли на краденой лодке и теперь ее незваным гостям не отдадут.
И это не единственная беда: Вороны напали на след Усеррефа, они знают про Па-Собек. Что, если они его уже поймали?
Пирре в лицо полетели брызги. Она рассеянно плеснула водой в Эхо. Соколиха прищурилась и с довольным видом заклекотала: хочу еще!
«Нужно как-то убедить деревенских нам помочь, – размышляла Пирра. – Иначе пропадем. Одним нам не справиться».
Между тем к ним подкралась Кави. Она наблюдала за Пиррой и Эхо из-за дерева. Девочка и впрямь худа как скелет: голова – череп, обтянутый кожей, а торчащие ребра можно пересчитать.
Пирра на египетском предложила девочке искупать Эхо вместе, но Кави покачала головой. Она печально глядела на соколиху и ковыряла коросты на месте бровей.
Брови…
– Ты в трауре? – мягко спросила Пирра. – Поэтому ты сбрила все волосы?
Кави не ожидала такого вопроса.
– У нас собака умерла, – пробормотала девочка.
– Представляю, как тебе грустно. Как ее звали?
– Хебни. Шерсть у нее была черная-пречерная.
Хебни значит «черное дерево».
– Я всегда мечтала о собаке, – призналась Пирра. – Но мать не разрешала.
Кави подошла чуть ближе. В одном кулачке она сжимала комок речной глины, а в другом – деревянную мышку. Нижняя челюсть у игрушки двигалась, если потянуть за веревочку. Пирра сразу вспомнила леопарда, которого вырезал для нее Усерреф, когда она была маленькой.
Пирра спросила, что случилось с Хебни, и Кави ответила, что много дней назад приплыли варвары и застрелили собаку из лука, за то что она лаяла.
«Все из-за Алекто», – с ненавистью подумала Пирра.
– Ты поэтому ничего не ешь? Потому что твою собаку убили?
Кави покачала головой.
Пирра внимательно разглядывала ее костлявое необычное личико.
– Где похоронена Хебни? – спросила Пирра.
– Мы ее еще не хоронили. Она не готова.
Усерреф часто говорил, что для египтян очень важно, чтобы после их смерти близкие позаботились о сохранности тела, ведь оно должно стать домом для духа. Усерреф больше всего на свете боялся, что умрет на чужбине: тогда некому будет совершить нужные ритуалы и его дух никогда не воссоединится с родными.
Пирра осторожно спросила, как Хебни готовят к погребению. К удивлению Пирры, Кави сразу оживилась:
– Это дело долгое. Сначала мы вытащили кишки, потом высушили их, после этого Отец достал мозг, но сердце мы оставили, чтобы боги могли его взвесить. Мы набили Хебни соломой и еще насыпали внутрь хесмен, чтобы там было сухо, как полагается.
Пирру слегка замутило, но на Кави этот разговор явно действовал успокаивающе.
– Я сплела для нее ошейник из цветов лотоса, а Отец привязал к нему маленький свиток с заклинанием, чтобы Хебни знала, что отвечать, когда боги будут задавать ей вопросы…
В ее глазах блеснули слезы. Гилас готов был сквозь землю провалиться.
– Ты чуть не умер! – выпалила она. – Твое сердце билось так быстро, что Итинеб сказал: оно того и гляди разорвется! Ужас, да и только!
Всю эту нескончаемую ночь Пирра просидела рядом с Гиласом и думала о немыслимом: до утра он может не дожить. Пирра не могла представить себе жизнь без Гиласа. Пыталась, но видела лишь темноту.
Ночь была полна шепотов. Вдруг Разбойница вскочила. Ее круглые золотистые глаза следили за чем-то возле пристройки, однако Пирра ничего не увидела. Но она чувствовала: явился бог-шакал Анпу. Он меряет землю шагами и ждет, когда придет время забирать Гиласа.
Тут и больной подскочил с криком: «Только не сейчас!» А потом Гилас снова рухнул на циновку и вцепился в запястье Пирры, будто она одна могла его спасти.
На рассвете Итинеб объявил, что мальчик вне опасности, и велел Пирре идти в дом спать. А когда она вернулась, Гилас лежал с закрытыми глазами и страшно посиневшими губами. Пирра первый раз видела его таким слабым. При одном взгляде на Гиласа у нее сжималось сердце.
Тут в дверях показался Итинеб. Сердито взглянув на обоих, он опустился на землю рядом с Гиласом. Вблизи его парик из пальмовых листьев выглядел еще чуднее. «Должно быть, в нем у целителя чешется голова», – подумала Пирра. Наверное, поэтому парик у Итинеба всегда набекрень.
Целитель прижал два пальца к запястью Гиласа, потом – к шее мальчика.
– Голос сердца стал сильнее, – холодно произнес Итинеб. – Завтра можете уходить.
Пирра пришла в ужас:
– У Гиласа нет сил идти! Для него даже сесть – непосильная задача!
– У него нет выбора.
– Но…
– Мне некогда за ним ухаживать, – сердито бросил Итинеб. – Сейчас самая горячая пора: мы собираем урожай и готовимся к хебу. К тому же моя дочь больна, и она отказывается от еды.
– Где ты научился говорить по-акийски? – спросил Гилас.
Но Итинеб не удостоил его ответом и стал молча менять больному повязку.
Гилас уставился на левую руку целителя: она заканчивалась аккуратной гладкой культей. Но покалеченной рукой Итинеб орудовал с той же ловкостью, что и здоровой.
– Крокодил откусил, – произнес целитель, будто читая мысли Гиласа. – Давно. Нет, не болит.
Голос Итинеба звучал устало: похоже, ему надоело отвечать на одни и те же вопросы.
– Позволь нам остаться еще на несколько дней, – попросила Пирра. – Я же обещала, что заплачу золотом…
– Не нужно мне ваше золото! Мне одно нужно – чтобы вы убрались подобру-поздорову!
Итинеб ткнул пальцем в татуировку Гиласа: клеймо Воронов.
Гилас и Пирра переглянулись.
– Ты раньше видел этот знак, – заметила девочка.
– Я не Ворон, – заверил Гилас. – Они взяли меня в рабство и заклеймили.
Итинеб фыркнул:
– Как же, рассказывай! Ты один из них. В бреду ты повторял «Усерреф».
– Мы ищем человека с этим именем, – сказала Пирра. – Он в Па-Собек…
– Вот и лишнее доказательство, что вы Вороны, – перебил Итинеб. – Они как раз ищут Усеррефа из Па-Собек!
– Когда ты их видел? – спросила Пирра. – Сколько их?
– На большом корабле приплыли сорок человек. Главные у них – молодой господин и женщина, очень красивая, но жестокая.
Теламон и Алекто. Несмотря на жару, Пирру бросило в дрожь. Девочка вспомнила, как видела Алекто на Талакрее: лицо без единого изъяна, но в черных глазах пустота. А как странно девушка смотрела на шрам Пирры: одновременно и с интересом, и с отвращением!
– Налетели, точно саранча, – рассказывал между тем Итинеб. – Забрали нашу еду, наш скот. Но Воронам покровительствует сам Перао, их сопровождал господин Керашер, и нам пришлось подчиниться. – Целитель помолчал. – У моего брата была финиковая роща. Он посадил все пальмы своими руками и любил их, как детей. А женщина Ворон приказала срубить их: она, видите ли, захотела попробовать их изысканную сердцевину. Мой брат рыдал, и женщине это доставило удовольствие. А позже, когда несколько собак залаяли, господин Керашер приказал убить их – и тоже из-за ее каприза! Это ее тоже порадовало. – Итинеб взглянул на Гиласа с неприязнью. – Даже не стану разбираться, Ворон ты или нет. Кем бы ты ни был, ты навлечешь на нас беду. Уходи завтра же!
– Но наш путь лежит через весь Египет! – горячо возразила Пирра. – Только взгляни на Гиласа! Разве он в состоянии идти? Нам нужна твоя помощь!
Итинеб встал.
– Я сделал для вас все, что мог. Если ты не солгала и наши боги действительно благоволят вам, у них и просите помощи.
13
Пирра поставила в тени акации широкий сосуд с водой, и Эхо прилетела, готовая к утреннему купанию.
Женщины стирали одежду на мелководье, а дети на берегу собирали навоз для растопки. Маленькая дочь Итинеба, Кави, сидела в стороне, угрюмо уставившись на речную глину.
Эхо хлопала крыльями и опускала голову в воду, радостно плескаясь и издавая булькающие звуки. Вот она выпрыгнула из «ванночки», встряхнулась от клюва до хвоста и взглянула на Пирру с благодарностью: так-то лучше! А потом Эхо нырнула обратно в ванночку и начала все сначала.
Пирра опустила голову на колени и зевнула. Она ночевала на плоской крыше дома Итинеба вместе с его семьей. Чтобы защититься от гнуса, все обмотались тканью: ни дать ни взять покойники в погребальных саванах. Но в отличие от Пирры члены семьи целителя выспались как следует, а она только лежала и тревожилась.
Конечно, Кем им поможет, и все равно Гилас слишком слаб, чтобы отправляться в дорогу. А ведь идти предстоит пешком: деревенские сразу догадались, что Гилас, Пирра и Кем приплыли на краденой лодке и теперь ее незваным гостям не отдадут.
И это не единственная беда: Вороны напали на след Усеррефа, они знают про Па-Собек. Что, если они его уже поймали?
Пирре в лицо полетели брызги. Она рассеянно плеснула водой в Эхо. Соколиха прищурилась и с довольным видом заклекотала: хочу еще!
«Нужно как-то убедить деревенских нам помочь, – размышляла Пирра. – Иначе пропадем. Одним нам не справиться».
Между тем к ним подкралась Кави. Она наблюдала за Пиррой и Эхо из-за дерева. Девочка и впрямь худа как скелет: голова – череп, обтянутый кожей, а торчащие ребра можно пересчитать.
Пирра на египетском предложила девочке искупать Эхо вместе, но Кави покачала головой. Она печально глядела на соколиху и ковыряла коросты на месте бровей.
Брови…
– Ты в трауре? – мягко спросила Пирра. – Поэтому ты сбрила все волосы?
Кави не ожидала такого вопроса.
– У нас собака умерла, – пробормотала девочка.
– Представляю, как тебе грустно. Как ее звали?
– Хебни. Шерсть у нее была черная-пречерная.
Хебни значит «черное дерево».
– Я всегда мечтала о собаке, – призналась Пирра. – Но мать не разрешала.
Кави подошла чуть ближе. В одном кулачке она сжимала комок речной глины, а в другом – деревянную мышку. Нижняя челюсть у игрушки двигалась, если потянуть за веревочку. Пирра сразу вспомнила леопарда, которого вырезал для нее Усерреф, когда она была маленькой.
Пирра спросила, что случилось с Хебни, и Кави ответила, что много дней назад приплыли варвары и застрелили собаку из лука, за то что она лаяла.
«Все из-за Алекто», – с ненавистью подумала Пирра.
– Ты поэтому ничего не ешь? Потому что твою собаку убили?
Кави покачала головой.
Пирра внимательно разглядывала ее костлявое необычное личико.
– Где похоронена Хебни? – спросила Пирра.
– Мы ее еще не хоронили. Она не готова.
Усерреф часто говорил, что для египтян очень важно, чтобы после их смерти близкие позаботились о сохранности тела, ведь оно должно стать домом для духа. Усерреф больше всего на свете боялся, что умрет на чужбине: тогда некому будет совершить нужные ритуалы и его дух никогда не воссоединится с родными.
Пирра осторожно спросила, как Хебни готовят к погребению. К удивлению Пирры, Кави сразу оживилась:
– Это дело долгое. Сначала мы вытащили кишки, потом высушили их, после этого Отец достал мозг, но сердце мы оставили, чтобы боги могли его взвесить. Мы набили Хебни соломой и еще насыпали внутрь хесмен, чтобы там было сухо, как полагается.
Пирру слегка замутило, но на Кави этот разговор явно действовал успокаивающе.
– Я сплела для нее ошейник из цветов лотоса, а Отец привязал к нему маленький свиток с заклинанием, чтобы Хебни знала, что отвечать, когда боги будут задавать ей вопросы…