Гринвич-парк

Мне жаль, что я подставил Рори, что по моей вине он прошел через круги ада. Я не знал, что взял именно его пальто. Специально я этого не планировал. Но когда понял… пожалуй, обрадовался, что простое решение нашлось само собой. Как ни дико это звучит. Наверное, на какое-то время я действительно тронулся рассудком.

Хелен, прости меня за твой чудесный дом. Прости за те сны, которые тебе, должно быть, теперь снятся. Надеюсь, они несравнимы с моими. Я рад, что ты в отличие от меня все еще способна пробуждаться от своих кошмаров.

Мой адвокат говорит, что наш сын, наш бесценный мальчик, здоров, что вы оба хорошо себя чувствуете. Он назвал имя, что ты для него выбрала. Лео Джеймс. Я постоянно повторяю его, засыпаю с ним на устах. Мне жаль, что я никогда не проявлял интереса к твоему списку имен. Мне жаль, что своих идей на сей счет у меня никогда не было. Теперь я об этом горько сожалею. Я о многом сожалею, Хелен. О том, что я к тебе не прислушивался, что был плохим мужем. Лео Джеймс. Более прекрасного имени и придумать нельзя.

Хелен, мне отчаянно хочется его увидеть. Я знаю, что не вправе просить тебя об этом, но все равно прошу. Я отдал бы что угодно, лишь бы разок взглянуть на своего сына. Хотя бы на его фото. Я грежу о нем. Грежу о вас обоих.

Я глубоко сожалею, Хелен, обо всем, что натворил. Ты даже не представляешь как. Прости меня, Хелен. Прости, пожалуйста.

Дэниэл





Хелен




Одной рукой я открываю калитку детской площадки, другой толкаю перед собой детскую коляску. Кэти бросается мне на помощь. Чарли поднимает Руби с качелей.

— Не беспокойся, я справляюсь, — уверяю я Кэти. Я теперь учусь все делать сама.

Деревья снова сбрасывают свои уборы; золотистые листья усыпают площадку, словно конфетти. Светит холодное водянистое солнце; в воздухе носится запах сжигаемой листвы, запах костров. С трудом верится, что прошел уже целый год.

Руби хочет поиграть с Лео, покатать его на качелях. Сама я на качели еще не пробовала его сажать. Боюсь, что для этого он пока мал: он все еще не совсем уверенно держит спинку, заваливается вперед. Его огромные голубые глаза часто полнятся удивлением. Он уже должен бы ползать, самостоятельно подниматься во весь рост, делать первые шаги. Каждый раз, видя, как он покачивается на ножках, я чувствую, будто в сердце мне вонзается рыболовный крючок.

Чарли всегда старается успокоить меня, говорит, что все это ерунда, что каждый ребенок все делает в свое время. Он показывает мне, как с помощью одеяла из коляски зафиксировать Лео на качелях, и велит Руби качать его осторожно. Лео ошеломлен, его лицо озаряет изумленная улыбка. Он смеется, брыкает ножками, требуя, чтобы качели не останавливались. Я пытаюсь унять тревогу. Не переживать о том, что ему может быть жарко либо холодно, что ему следовало надеть шапочку или более тепло пальто. Что он может навсегда остаться инвалидом. Я пытаюсь просто стоять и улыбаться. Воспринимать это как подарок судьбы. Радоваться тому, что я здесь, вопреки всему. С моим сыном. С братом. С подругой. С племянницей. В парке, на солнышке.

Гремит гром. Мы все спешим укрыться от грозы дома. Кэти и Чарли играют с Лео. Руби смотрит комиксы, а я варю ей какао. Потом Чарли собирается уходить. Кэти провожает его к выходу. Мне кажется, я слышу, как он целует ее, но наверняка сказать не могу, а подглядывать не желаю. Это не мое дело.

Лео потирает глазки, прижимается лобиком к моим ногам. Я беру его на руки и несу наверх. Он устраивается в кроватке, забрасывает руки за голову, он всегда так спит. Его реснички подрагивают и наконец замирают на пухленьких щечках. Я наблюдаю за ним, пока его дыхание не выравнивается.

Кэти сидит внизу за нашим общим кухонным столом. Здесь мы живем уже почти год. Интерьер, конечно, не на мой вкус, садик крошечный, заросший плющом и бутенем. Но домик уютный и теплый, и домовладелец разрешил мне перекрасить комнату Лео, прибить крючки на потолке для мобиля со слониками, который купила для него Кэти. Повесить новые шторы с рисунком из колокольчиков. Застелить пол мягким ковром, на котором он может играть. Теперь для нас это дом.

Кэти надела теплые носки, заварила чай, аккуратно разложила остатки бесформенных кексиков, что Руби принесла нам на тарелке. Гремит гром. Я затворяю кухонное окно, дергаю его на себя за ручку, чтобы оно плотно закрылось. Проверяю, не осталось ли на бельевой веревке что-то из выстиранных вещей.

Кэти спрашивает, покажу ли я ей письмо. Я колеблюсь — не уверена, что это хорошая идея. Потом все-таки сую руку за кофейник на полке и извлекаю конверт. Дешевая светло-голубая бумага тонкая на ощупь, почерк знакомый. Принадлежит моему мужу. Убийце. У Кэти при виде письма глаза лезут на лоб.

— Как он узнал твой адрес?

— Понятия не имею, — пожимаю я плечами.

— Я думала, там проверяют их письма, следят за тем, чтобы они не отправляли ничего такого. Тем более что есть судебный приказ.

— Ну да. — Я швыряю ей письмо. — Не знаю, как оно дошло до меня. И что об этом думать. Может, ты сообразишь.

Кэти разворачивает письмо, читает, время от времени издавая возгласы изумления.

— В своем воображении я всегда вижу тебя в кухне! Как будто ты смогла бы там жить!

Я вздыхаю. Временами мне отчаянно хочется туда вернуться. Порой ночами мне снится, что я снова там, в своем чудесном доме в парке, что все снова так, как было раньше. Но иногда ночами мне снится и другое. Жужжание влагопоглотителя, запах дыма. Трещина, расширяющаяся под моими ногами. Разлагающийся труп в бетоне.

К тому времени, когда нашли ее тело, всюду уже были камеры. Сверкали вспышки, над домом кружили дроны, даже вертолет. Репортаж с места происшествия есть в Интернете; кто хочет, может найти. Какое-то время я внимательно наблюдала за происходящим — не в силах была глаз отвести. Бурение продолжалось несколько часов. И наконец — кульминация, которую все ждали. Четверо мужчин в белых комбинезонах, похожие на астронавтов, выносят носилки из моего дома — аккуратно, бережно, будто на них что-то хрупкое, драгоценное. Мне подумалось, что при жизни Рейчел не знала столь заботливого отношения.

Кэти буквально дрожит, читая письмо. В ее глазах стоят слезы.

— Как он смеет писать о таком? О Рейчел, о крови. Как смеет рисовать тебе столь жуткие картины? Хелен, сожги его письмо. Еще хватает наглости писать о Лео! — Голос ее ломается, и я чувствую, как у меня самой к горлу подступает комок. — Неужели надеется, что ты позволишь ему увидеть Лео? После того, что он сделал? После того, что тебе по его милости пришлось пережить?

Я стараюсь не думать о тех первых днях. Очнувшись в больнице, я попыталась закричать, но с губ не слетело ни звука. Они мне не подчинялись. Равно как и легкие. Голова болела, что-то тянуло над глазом. Я потрогала то место. Жжение рассеченной кожи, приподнятые контуры, шишечки стежков. Мои руки метнулись к животу, который раздирала жгучая пронзительная боль. Ребенка не было. Я осталась одна, абсолютно одна.

Ко мне подошла медсестра. Что-то она объяснила, чего-то вообще касаться не стала. Сказала, что у меня была разбита голова. Что врачам «Скорой» пришлось оперировать меня на месте, дабы спасти ребенка.

Он родился крохотным, для доношенного ребенка весил очень мало и был вялый, отказывался от пищи. Врачи не могли понять, почему на последнем месяце он перестал расти и развиваться. Может, я принимала какие-то препараты? Что-нибудь? Например, бензодиазепины? Я покачала головой. Конечно нет. Я ни за что не стала бы пить таблетки. Ни за что на свете. Доктора переглянулись, но больше не спрашивали.

Потом сказали, что, возможно, это связано с одним из ряда факторов. Подключили его к аппарату поддержки дыхания, кололи стероиды, помогавшие созреть легким. Но он появился на свет и был жив. В тот же день чуть позже меня на коляске отвезли к нему. Маленькая головка, сплющенная, отечная. Миниатюрные ручки. Идеальное спящее личико. Он не ведал о том, что случилось. Я пыталась не обращать внимания на двух полицейских, топтавшихся у входа в палату. Ожидавших своего часа, чтобы меня допросить. Я просто любовалась Лео, чувствуя, как у меня прибавляется сил. Благодаря ему я и выздоровела. Благодаря ему со всем справилась.

Кэти на стуле придвигается ближе ко мне, кладет свои руки поверх моих.

— Не представляю, как ты можешь быть такой спокойной.

Я улыбаюсь. Может, и хорошо, что я сильно устаю. Лео не дает мне спать по ночам. Так было с самого начала. Иногда ему снятся кошмары — так мне кажется. Он пробуждается с криком и, не до конца проснувшись, морщит в безутешном плаче свое крошечное личико. Порой я подолгу укачиваю его на руках прежде, чем он снова заснет.


— У меня, когда я первый раз читала письмо, волосы дыбом вставали от ужаса. Но… не знаю. По крайней мере, оно кое-что объясняет.

— Объясняет? То-то и оно, что многое остается неясным.

Я складываю письмо и убираю его в конверт.

— Ты это про что?

— Понимаешь… ну да, кое-что действительно прояснилось. Например, почему она выдавала себя за беременную.

В это мне до сих пор верится с трудом. Столько усилий она приложила. Все это, конечно, всплыло на суде: накладной живот, что она надевала, собираясь показаться нам на глаза; веб-сайт, на котором она его приобрела. Газеты, разумеется, со всех сторон обсосали эту часть истории.

— Или откуда у нее деньги, почему у нее всегда водилось столько наличных, — продолжает Кэти. — Но многое остается неясным. Например, как понимать многое другое, о чем ты мне рассказывала? Записки, что ты нашла в доме Рори? Что все это значило?

— О, Кэти, — качаю я головой, — кто знает, что я там нашла? Старые клочки бумаги многолетней давности… так ведь это могло быть что угодно.

— А если допустить, — мягко говорит она, — что они были… от Лайзы?

В конечном итоге именно Лайза, секретарь, спасла Рори. Она призналась, что состоит с ним в любовной связи уже многие месяцы и может предоставить ему алиби на то время, что он исчез из виду после девяти вечера в Ночь костров, равно как и на другие временные промежутки, в течение которых его никто не видел. Как только Дэниэл сознался во всем — и в том, что это он надевал пальто Рори, — дело против моего старшего брата развалилось.

Хотя следствие не сдавалось. Дэниэл заявил, что он действовал в одиночку, но старший инспектор Бетски в это не верила. Она была убеждена, что ему кто-то помогал. По словам адвоката Рори, после признания Дэниэла они еще долго не передавали дело в суд, мотивируя это тем, что на теле Рейчел обнаружены волокна, которые, по их мнению, могли быть из дома Рори, где также, согласно данным, полученным методом триангуляции, находился и телефон потерпевшей, с которого было отправлено сообщение.

К счастью, его адвокат на суде разнес их доводы в пух и прах. Мы нашли своих экспертов, и они сказали, что дома Дэниэла и Рори стоят слишком близко, и поэтому по сигналам с антенн невозможно точно определить, в каком из них находился телефон Рейчел. Но полиция не отступала. Даже Картер — детектив, что спас Кэти, — в этом вопросе был на стороне следствия. Он снова и снова задавал каверзные вопросы, представляя дело так, что в одиночку Дэниэл не мог бы все это провернуть, наверняка у него был хотя бы один сообщник.

Кэти настаивала, чтобы мы прислушались к нему, что, возможно, он прав. Раз или два мы с ней чуть не повздорили из-за этого. Не знаю, продолжает ли она общаться с ним, даже теперь. Надеюсь, что нет. Лучше бы и она, и он забыли про это все, как пытаюсь забыть я.

Серена бросила Рори еще до того, как дело было передано в суд. Ни она, ни Рори не пришли повидать Дэниэла на судебном процессе. Там была только я. Как это ни удивительно, Рори и Лайза до сих пор вместе, перебрались на запад. Я все обещаю навестить их, только вот ехать далековато. Да и время выкроить трудно, поскольку сына я воспитываю одна.

Серена вместе с дочкой, Сиенной, уехала жить за границу. Ее малышка, моя племянница, ровесница Лео. Фотографии девочки я не видела. Рори не любит говорить о ней. Наверное, сердце у него разрывается. Серена умыла руки, отмежевавшись от меня, от Рори, от всех нас. По правде говоря, мне хотелось бы получить объяснение по поводу ее отношений с моим мужем. Конечно, это было давно, но мне все равно больно. С другой стороны, после всего, что случилось, кто стал бы осуждать ее за то, что она порвала все прежние связи и укатила за тридевять земель?

— Даже не знаю, — задумчиво произносит Кэти, болтая в чашке чай. — А может, записка, которую ты нашла у Рори, и впрямь от Лайзы? Если «В» — это Лайза, зачем ее записка понадобилась Рейчел? Как она у нее оказалась? И почему Рори стал бы величать Лайзу «В»?

— Откуда мне знать? Может, это были вовсе не любовные записки. Может, эти записки… просто… плод моего воображения. Не говоря уже про все другие странные вещи, что, как мне казалось, я видела.

Кэти смотрит на меня, качая головой.

— Хелен, не могу поверить, что ты до сих пор идешь у него на поводу.

— У кого?

— У Дэниэла! Он всегда внушал тебе, что ты идиотка, что у тебя с головой не все в порядке. Все это глупости. Ты потеряла родителей, у тебя случилось четыре выкидыша. Ты сильно горевала, как горевал бы любой нормальный человек, окажись он на твоем месте. Но ненормальной ты никогда не была.

В последнее время это ее излюбленная тема — что я жертва, как и Рейчел. Только вот Рейчел изнасиловали, лишили судебной защиты и в конце концов убили. А меня нет.

— Я просто хочу сказать, что, если ты видела те записки, значит, ты их видела.

Вздохнув, я накрываю ее ладонь своей. После того дня Кэти еще долго, несколько месяцев, ходила с перевязанной рукой. Порой мне с трудом верится, что это все происходило на самом деле. Что она висела в воздухе, цепляясь за водосточный желоб. Подумать страшно, чем бы это закончилось, если бы старший инспектор Картер не сообразил, что Кэти помчалась к дому Дэниэла. Если бы он тотчас же не сел в машину и не успел ее спасти. По дороге Картер, подключив все свои связи в полиции, выяснил наш адрес. Увидев у дома автомобиль Кэти, стал звонить в дверь — один раз, второй. Потом выбил ее.

— Вся беда в том, что тогда я действительно плохо соображала. Теперь я это понимаю. Видимо, я догадывалась, что происходит какая-то чертовщина. Но что именно — никак не могла сообразить. Вот и напридумывала себе бог весть что.

— А мне все равно кажется, что-то тут не сходится. И Марку тоже. Ты, я знаю, слова дурного не желаешь слышать о Серене. Но он говорит, что в одиночку Дэниэл не смог бы…

— Кэти, я знаю, что у инспектора Картера добрые намерения. Но прошу тебя — хватит, ладно?

Она вздыхает, складывает на груди руки. Я устремляю взгляд мимо нее, смотрю в окно. Дождь утихает, из-за деревьев появляется холодное солнце.

— Послушай, — я стискиваю ее руку, — дело закрыто. Зачем копаться в прошлом?

Я обхожу Кэти у нее за спиной и распахиваю двери, впуская в дом запахи дождя. Думаю, что завтра надо подстричь кусты в саду. Может, и цветы заодно посадить. Мы с Лео потом их польем, как мы обычно делали это с мамой.

И затем я беру письмо Дэниэла, рву его и бросаю в мусорное ведро.





Серена




— Осторожно, дорогая! — кричу я Сиенне. Она топает прямо в воду. Уже ходит, хотя ей еще и десяти месяцев нет. И она абсолютно бесстрашна. Прямо как я. Няня нависает над ней, чтобы сразу подхватить, если малышка вдруг упадет. Я наблюдаю за ними. Они стоят на бирюзовом мелководье, на их голых ногах пляшут световые блики.

Я откидываюсь в шезлонге, потягиваю коктейль «Белый русский». Скоро надо уезжать. Пора начинать строить планы. Но каждый раз, думая об этом, я понимаю, что мне не хочется покидать этот райский уголок: мягкий светлый песок под ногами, звезды в вышине, качающиеся пальмы. И каждый раз решаю еще ненадолго задержаться.