Гринвич-парк

Все это было сказано не терпящим возражения тоном. Но полномочны ли они пойти на это? Забрать мой телефон?

— Видите ли, — говорю я, — мне рожать со дня на день. А стационарный телефон мы отключили. Замучили звонки от людей, навязчиво предлагающих разные услуги. Так что не обессудьте… — Я перевожу взгляд с сержанта на констебля. — Свой телефон я отдать не могу. Все остальное — ради бога, но мой мобильный телефон мне необходим.

Сержант Митр в растерянности опускает глаза вниз, на мой живот. Потом смотрит на констебля Роббин. Та едва заметно кивает.

— Что ж, ладно. Тогда, миссис Торп, еще несколько вопросов.

Вопросов куда больше, чем несколько. Меня просят составить список гостей на вечеринке. Я записываю тех, кого знаю. Объясняю, что про остальных им лучше справиться у Чарли. Их интересует и многое другое. Например, известно ли мне что-то о людях, которые могли знать Рейчел. О ее связях, как они выразились. О друзьях, коллегах, о тех, с кем она общалась в Гринвиче. Много ли мне известно об отце ее ребенка?

А у меня нет ответов на их вопросы. Чем больше они спрашивают, тем больше я понимаю, что почти ничего не знаю о Рейчел.

— Мне очень жаль, — мямлю я уже, наверное, в двадцатый раз. — Как я сказала, мы с ней просто вместе посещали курсы для беременных.

— И тем не менее она переехала к вам жить.

— Не переехала… не совсем так.

Нужно как-то взять другой тон. А то голос у меня визгливый, будто я оправдываюсь. Будто в чем-то виновата. Констебль Роббин перестала записывать за мной. Предоставила это сержанту Митру. Теперь, плотно сжав губы, она смотрит на меня немигающим взглядом.

— Предполагалось, что она останется у нас максимум на две ночи, — более медленно продолжаю я. — Но она задержалась. Вероятно, поэтому в наших отношениях возникла напряженность. Она сказала, что нашла новое жилье. Что переедет туда в середине ноября. Но как-то это все было неопределенно.

— Ясно. А где она жила до того, как… поселилась у вас?

Я качаю головой.

— Я знаю, что она жила где-то в этом районе, но дома у нее я никогда не бывала, и… со своими друзьями она меня не знакомила.

Полицейские переглядываются. У меня возникает ощущение, будто я говорю что-то не то.

— А с отцом ребенка?

— Имени его она никогда не упоминала. Сказала только, что познакомилась с ним на работе.

— И они жили вместе?

— Не думаю. У них был роман — случайный, насколько я могу судить, — и заводить ребенка они не планировали. Она сказала, что хотела бы быть с ним, но выяснилось, что он… связан с другой женщиной. Он был не свободен. — Кажется, именно так она выразилась тогда, в пабе? Я прекрасно помню затхлый запах столов, судовые фонари, что таращились на меня с противоположной стороны улицы.

— По вашим словам, с отцом ребенка она познакомилась на работе. Где конкретно? — спрашивает теперь сержант Митр.

— Я… м-м… не знаю. Кажется, однажды она сказала, что работала на каком-то музыкальном мероприятии. Но она, как и я, находилась в декретном отпуске — по состоянию здоровья.

— По состоянию здоровья?

— Да. Думаю, у нее была та же проблема, что и у меня: очень высокое артериальное давление. Риск развития преэклампсии. Поэтому врачи советуют не переутомляться, особенно в третьем триместре. Мы о работе почти не говорили, поскольку обе уже не работали. Все больше о детях и прочем.

Я смотрю на констебля Роббин. Есть ли у нее свои дети? Вряд ли. На вид лет ей ненамного больше, чем мне, если она вообще старше. Но, вероятно, умная женщина, раз следователем работает. Я морщусь, думая о том, какой же скучной и серой я выгляжу в ее глазах, и бормочу:

— Простите.

Констебль Роббин молчит и по-прежнему не сводит с меня взгляд.

— Вам не за что извиняться. — Сержант Митр захлопывает свой блокнот и встает. — Вы нам очень помогли, миссис Торп. Спасибо, что уделили время.

Я провожаю их к выходу.

— Позвольте спросить? — произношу я, положив ладонь на щеколду. — Простите, если это очевидно, но… получается, что у мамы ее нет? Куда, как она написала мне, она собиралась поехать?

Сержант Митр бросает взгляд на констебля Роббин. Надевает куртку. Из-под ее коротковатых рукавов торчат манжеты джемпера.

— Мы с вами свяжемся, — говорит он. — А вы, если что-то узнаете о Рейчел или она объявится, позвоните нам, пожалуйста.

— Непременно.

Полицейские выходят на улицу. Я закрываю за ними дверь и, прислонившись к ней, сползаю на пол. Сижу на корточках в коридоре, коленями обнимая живот. Меня бьет дрожь, всю трясет с головы до ног, словно я, раздетая, выскочила на мороз. Стоит мне смежить веки, я сразу представляю Рейчел, ее чуть приоткрытые губы, детский ужас на лице, сдувшемся, будто лопнувший шар, когда я произношу те ужасные слова, последние, что я сказала ей. Мы не подруги. И никогда ими не были. Мне жаль, но я прошу тебя уйти, сегодня же, и, пожалуйста, больше не возвращайся.

Я снова открываю глаза. И говорю себе: «Ты лгунья. Ты лгунья, Хелен Торп».





Срок: 39 недель





Кэти




Он, как обычно, опаздывает. Место встречи выбрал сам. Индийский ресторан на Черч-стрит в Сток-Ньюингтоне. Здесь столы накрыты плотными белыми скатертями, на каждом — свечка. На стенах — картины с изображением индийского штата Керала: рыбацкие сети на фоне оранжевого заката в Форт-Кочи, плавучие дома в зеленых заводях. В зале пахнет кардамоном и укропом. Из озаренного свечами святилища в углу на нас взирает Дева Мария. Снаружи по окнам струится дождь. У идущей мимо женщины ветер выворачивает зонт, и она, перегнувшись через лужу, запихивает его в урну.

Кроме меня, в ресторане посетителей нет, и, похоже, мое присутствие — источник облегчения для официантов. Удивительно юные, они опрятно одеты, как подростки, вырядившиеся на школьный выпускной бал. Со мной они исключительно учтивы: выдвинули для меня стул, по моей просьбе принесли красного вина. Наполняя бокал, они аккуратно наклоняют бутылку, обернутую в белую салфетку. Я быстро пью вино, отламывая маленькие кусочки от пападама. Лепешка хрустящая, еще горячая.

Наконец появляется Чарли. Лицо у него раскрасневшееся, мокрые кончики волос липнут к шее.

— Прости, Кэти.

— Он наклоняется и целует меня, но я торопливо отстраняюсь.

— Чарли, ты весь мокрый.

— Извини. — Он выпрямляется, оставив влажный след на моей щеке. — Чудесно выглядишь. — Чарли берет пападам, кусает лепешку и садится. — Умираю с голоду.

Вскоре он заказывает бутылку вина, еще лепешек и целую гору закусок, на которые я даже смотреть не хочу. Официант наконец удаляется, и Чарли обращает на меня взгляд.

— Что случилось? В чем дело? — спрашивает он.

— Ко мне приходили полицейские, — сообщаю я. — Сказали, что Рейчел пропала. Что ее не видели со дня вечеринки в доме Хелен и Дэниэла.

— Да, — хмурится Чарли, — знаю. Ко мне тоже приходили.

— Вот как?

— Просили составить список всех, кто был на вечеринке.

Динамики внезапно оживают, из них несется скорбная индийская песня. Я кручу в руках салфетку.

— Они все время спрашивали, когда я видела ее в последний раз.

— Да, и меня тоже. — Чарли ненадолго умолкает, сдвигая брови. — И что? Почему ты так смотришь на меня?

Плохая была идея прийти сюда. Почему мы не встретились где-нибудь в более укромном месте?

Принесли блюда, которые заказал Чарли. По мне, так слишком быстро, даже не знаешь что и думать. Меня в знак протеста аж выворачивает наизнанку при виде маленьких металлических чаш с кремообразными соусами и разными чатни огненных цветов.

— Выкладывай, — требует Чарли, когда официант отходит от нас подальше. — В чем дело?

— Когда я последний раз видела ее на вечеринке, — понижаю я голос, — она шла в подвал. С тобой.

— Стоп. Подожди. Я не ходил с ней в подвал.

Я пытливо смотрю на него.

— Не ходил! — Он буравит меня взглядом. — Честное слово, Кэти. Да, я спускался в подвал. Но один.

— Чарли, я видела, как она пошла туда. Она была в синем платье, и я видела ее со спины. Она шла за кем-то. Потом через десять минут я увидела тебя, и ты сказал, что наведывался в подвал. И весь был в пыли.

Чарли мотает головой.

— Да, я спускался в подвал. Но ходил туда один. Хотел посмотреть, что там настроили ремонтники, только и всего. А смотреть было не на что! Один сырой бетон. Я сразу вернулся. Взял пиво. Нашел тебя. Рейчел там со мной не было. — Он не сводит с меня пристального взгляда. — Это правда, Кэти. Зачем мне лгать?

Я знаю Чарли, убеждаю я себя. Он не идеален, но я его знаю. Знаю его лицо. Узнала бы, даже если б была слепа, если б пришлось ощупывать его в темноте. Я знаю, какое у него сердце. И всегда верила, что в душе он хороший человек. И теперь, глядя ему в глаза, я верю, что он не лжет. Но, может быть, я ошибаюсь?

— Постой. Ты сообщила полиции, что видела, как я спускался с ней в подвал? Сейчас ты это пытаешься мне сказать?

Я смотрю на него, а потом отвожу глаза. Бормочу:

— Не совсем.

— Что значит «не совсем»?

— Я была уверена, что это был ты. Подумала, что у тебя будут неприятности.

— И что?

— И я им не сказала, ясно? Умолчала, что видела, как ты спускался с кем-то в подвал. А теперь не знаю, что делать, черт возьми?