Господин маг. Новые возможности
Часть 34 из 42 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Спросил для проформы:
– Почему по облигациям всего десять процентов доход?
– Так по государственным займам и вовсе пять платят, – невозмутимо ответил купец.
Не факт, что Петя сделал лучший выбор, но пусть будут облигации. За четыре года по ним еще десять тысяч должны набежать, а на текущие расходы и непредвиденные обстоятельства у него, помимо стипендии, еще пара тысяч осталась.
Даже самому страшно, какими же суммами он стал оперировать!
Впрочем, получить облигации удалось тоже не сразу. Для начала пришлось идти к самому главному Самохвалову за подписью на каком-то бланке, который Роте при Пете достал из стола и заполнил.
Молодой купец-то к дядюшке в кабинет сразу вошел, а вот Петю еще больше часа в приемной мариновали. Хорошо хоть он деньги этому Юлиевичу не отдал, а то бы совсем нервничал.
А так можно и подождать. Кресел для посетителей предусмотрено не было, но оттоманка у стены достаточно удобная. А на прочих посетителей и секретарей-приказчиков Петя внимания не обращал.
Вместо этого откинулся к стене, прикрыл глаза и выпустил «духа» послушать, о чем там за дверью разговор идет.
– Говоришь, маг-недоучка из простых, но с большими деньгами наши облигации купить хочет? – Скрипучий голос, наверное, принадлежал хозяину кабинета.
– Да. Я ему уже хотел наши «особые» облигации дать, да тут он обмолвился, что учился в академии с генерал-губернаторским сыном и на практику чуть ли не по его приглашению приехал. По крайней мере, на блокаду Томы они вместе ходили. Об этом в записке и Мышкин намекает.
Раздался звон колокольчика.
– Ну-ка, Мишенька, быстренько разузнай, что можешь, о кадете магической академии Птахине Петре Григорьевиче. Как быстро? Сейчас! Он в приемной ждет. Подождет, конечно, но не до завтра же.
Кто такой Мишенька и откуда он взялся в кабинете, Петя не узнал. Тот в приемной не показался, наверное, еще один выход имеется.
– Кстати, Глебушка, – проскрипел тот же голос, а Петя удивился, сколько же там за дверью в кабинете народа. Можно бы по аурам проверить, но отвлекаться от «духа» не хочется, лучше послушать. – Сколько мы корабликов из трофейных взяли? Что? Всего три за сто тысяч? Мышкин совсем совесть потерял. Еще и шесть тысяч для кадета на нас переложил. Но – нужный человек, терпеть приходится.
Петя с оценкой стоимости купеческих кораблей согласен никак не был. Сто тысяч за три! Да там один дороже стоит. Самые развалюхи никто в Тмутаракань не перегонял, на месте топили. Впрочем, о цене кораблей Петя имел очень смутное представление. За их дом в Песте никто бы трех тысяч не дал. Да и одной не дали бы. Скорее, на дрова предложили бы разобрать. Юноша грустно вздохнул. Не от тоски по дому, ни малейшего желания туда возвращаться у него не было. Скорее, из жалости к собственному полуголодному детству. Ну и мать с братьями и сестрами вспомнились. Кстати, а удастся ли с братцем Михаилом и сестрицей Клавдией встретиться, которые где-то в местных краях обитают? Мышкин же своему Эрнсту Филипповичу поручил их найти. Успеет ли до их отъезда? К тому же непонятно, что от такой встречи ждать можно. Скорее всего, ничего хорошего. Денег просить будут. Или какую протекцию оказать. Как будто он сам уже таким большим человеком стал. Даже не маг еще, кадет.
Предаваться таким мыслям Петя мог совершенно свободно, так как в кабинете о нем говорить перестали. А говорили о предметах ему совершенно незнакомых и неинтересных. Какой склад надстроить надо, кому арендную плату поднять или что можно подарить какому-то Ивану Порфирьевичу на свадьбу сына.
Петя чуть не задремал и упустил «духа». А когда очнулся и снова его вызвал, обсуждение его (Пети) в кабинете уже практически закончилось. Хорошо хоть самое важное успел услышать.
– Значит, прямо-таки вместе с самим графом в столицу едет, – скрипел Самохвалов. – А сына его в бою прикрыл и от тяжелых ран спас… Нет, Васенька, не на том человеке ты денежку заработать хотел. Опасно. Придется тебе ему настоящие облигации давать.
Петя чуть не поперхнулся. Вот ведь сучонок! Собирался ему фальшивку впарить. И ведь не докажешь потом ничего, не умеет он настоящие бумаги от поддельных отличать. Ни тех, ни других в глаза не видел.
Но, кажется, пронесло. Не будут его грабить. Но от службы в Тмутаракани он теперь всеми силами отбиваться будет. Не город, а сплошное жулье. Причем настолько наглое жулье, что даже для него это перебор. Не уживется он тут.
Вскоре после этого разговора Петю пригласили в кабинет. Хозяин приветствовал его подчеркнуто тепло, но за долгое ожидание не извинялся. Мол, сам должен понимать, какой Самохвалов занятой человек.
Зато теперь был удостоен пятнадцатиминутной беседы и с сочувствием расспрошен не только об участии в блокаде Томы, но и об учебе в академии и будущих планах. Не хочет ли в Тмутаракани послужить? Даже обещал написать в академию соответствующее ходатайство. В общем, всячески подчеркивал, что интересуют их не Петины капиталы, а он сам как перспективный целитель. Заодно кратко и про товарищество рассказал. Действительно, в их масштабах двадцать тысяч выглядели откровенно жалко. У них только одних пароходов и складов больше чем на миллион. А еще, как оказалось, вагоны с паровозами принадлежат в немалом количестве.
Петя проникся и решил произвести впечатление. Так что еще полчаса потратил на то, что убрал у Самохвалова пигментные пятна на лице, шее и кистях рук. Так-то старик (на Петин взгляд, а в самом деле – лет шестидесяти) был на редкость здоровым. Что, впрочем, неудивительно. Наверняка себе и «полное исцеление», если что, заказать может. Деньги-то есть.
Кажется, угодил. Был даже приглашен заходить в воскресенье после службы в храме. Правда, без уточнения, на обед его зовут или в качестве бесплатного целителя для кого-то из домашних. Все равно пришлось отказаться, сославшись на скорый отъезд вместе с генерал-губернатором.
Потом был поход, снова вместе с Роте, к казначею товарищества. Где Пете наконец обменяли его деньги на двести красивых бумажек, напечатанных в два цвета, с водяными знаками и надписью «Десятипроцентные облигации Южного общества товарных складов. Выпуск № 2». На бумагах была указана и их цена, почему-то по 125 рублей каждая[12]. И на каждой казначей в присутствии Пети лично расписался и поставил печать.
В общем, вышел из здания Петя с сильно полегчавшим бумажником, но с толстой пачкой солидно выглядящих бумажек. Остается надеяться, что вложение он сделал удачно.
Было у него еще желание на прощанье этому Роте какую-нибудь пакость сделать. Мужской силы лишить или хотя бы выпадение волос организовать. Но решил не связываться. Во-первых, не стал молодой купчик сам с ним аферу проворачивать, к дядюшке пошел посоветоваться. А тот уже лично разобрался и грабить Петю не разрешил. А во-вторых, не совсем же дураки здесь сидят. Сложить один плюс один сумеют. И неожиданную болезнь с магом-практикантом обязательно свяжут. А целителям подобные шутки шутить строго-настрого запрещено. Делают, конечно, но не тот у Пети вес в обществе, чтобы самому себе на ровном месте проблемы устраивать. Так что пусть живет и дальше, как жил. А небольшое «расслабление мышц», которое он на «Васеньку», прощаясь, все-таки наложил, так, ерунда. Через часок само пройдет.
Утром следующего дня в гостиницу к Пете явилась его сестра Клавдия. И хорошо что гостиница у него была без претензий, в какой-нибудь «Гранд-отель» или «Люкс-палас» ее бы на порог не пустили. Ибо выглядела сестренка не очень. Была она на три года старше Пети, то есть ей всего около двадцати лет. Но выглядела на все тридцать. Круги под глазами, одутловатое лицо, нечистая кожа, тусклые волосы. Ну и одежда под стать. Разве что глаза не погасли, а, наоборот, стали какими-то… острыми, что ли. В общем, рядом с такой невольно проверишь, на месте ли твои бумажник и часы.
– Ну, ты и вырос, братик! – Бесцеремонно ввалившись в его номер, Клава уставилась вовсе не на Петю, а на отвисавший на плечиках парадный комплект формы. – Ты где Георгия отхватил?
– У меня и «клюква» есть. – Жест в сторону лежащего на столе кинжала. – Ну, здравствуй, сестренка.
– Таким большим человеком стал. А нас совсем забыл.
– Как видишь, не забыл. Я тебе с Мишей даже пару писем написал, но вы не ответили. Вот и пришлось попросить вас разыскать, раз меня в Тмутаракань на практику послали.
После чего критически оглядел сестру:
– Ты давай садись и рассказывай. А я пока посмотрю, что у тебя со здоровьем. Все-таки я уже целитель шестого разряда, хоть и без перстня, его только при окончании академии дают. Не нравится мне что-то, как ты выглядишь.
– Да ты!.. – как-то по-базарному взвизгнула сестра, но тут до нее дошло, что ее будут бесплатно лечить, так что дальше продолжила спокойным голосом: – По-всякому я тут живу. Не скажу, что хорошо. Не на то надеялась. Но я-то ладно, а вот с матерью совсем плохо.
– Что так? – Петя старался не отвлекаться, рассматривая Клаву в магическом зрении. Картина была действительно не слишком хорошей. Весь организм был какой-то разболтанный, энергоканалы перекошены, кругом ссадины и мелкие воспаления. Печень раздражена, желудок собирается обзавестись язвой. В общем, полностью здорового ничего нет. И в довершение безобразия, похоже, у сестрицы еще и венерическая болезнь какая-то. Хорошо хоть локальная, значит, не сифилис. Триппер, наверное.
Н-да.
Параллельно поддерживал беседу:
– Мать мне ни разу ни на что не жаловалась. Несколько писем я ей написал. Дважды деньги переводил. Надеюсь, дошли. Ты не знаешь?
– Дошли. На них сейчас и живет. Отец-то помер. Допился наконец. Вот пенсию платить и перестали.
– Не знал. – Известие о смерти отца оставило Петю не то чтобы совсем равнодушным, но было воспринято им как естественное. Даже некоторое облегчение испытал. Собственно, приезжать в Пест ему не хотелось, прежде всего, из-за вечно пьяного отца. – Давно это случилось?
– Месяца два назад.
– Деньги на похороны нашлись?
– Похоронили. Подробностей сама не знаю.
Откуда сестра вообще знала о матери, Петя уточнять не стал. Помнил, что женщины как-то умудряются быть в курсе событий им одним известным способом. Да и не важно это теперь.
– То есть жить им теперь не на что?
– Я же говорю. Только на тебя мать и надеется.
В общем, ожидаемо. Не сказать, чтобы Петю перспектива содержать оставленную в прошлом семью сильно обрадовала, но и совсем отрекаться от нее было бы не по-человечески.
– Ладно, стипендию мне должны с нового учебного года прибавить, высылать матери по тридцать пять рублей в месяц, пожалуй, смогу. Она, надеюсь, деньги пропивать не будет.
Петя вдруг почувствовал себя старым. Вот и обязательства у него появились. Причем надолго. Как бы не до конца собственной жизни. Материной – так уж точно. И ведь только высылкой старой пенсии отделаться не удастся. Наверняка теперь просьбами одолевать начнут. И, кстати, конкретно сейчас помочь не мешает. Надо матери новую жизнь налаживать, дом в порядок привести.
– Ты как, – обратился он к сестре, – можешь съездить к матери, помочь на первых порах? Здесь, как я понимаю, семьей не обзавелась еще?
И в ответ на вопросительный взгляд:
– Денег я дам.
– Много?
– Достаточно. Позже обсудим. Ты пока про себя рассказывай.
Дальше Петя почти не слушал, погрузившись в свои целительские проблемы. Так, краем уха иногда что-то улавливал. Да изредка угукал в ответ.
Судя по услышанным обрывкам рассказа сестры, она своего места в Тмутаракани не нашла. С братом виделась редко, выживала как могла сама. Торговала (если было чем), воровала (если было что), проституцией тоже не брезговала. Но ни в одном борделе не состояла и от сутенеров бегала, так что считала себя порядочной девушкой.
Брат тоже тянул лямку, жил в казарме, получал гроши, которые тратил на дешевую выпивку и не менее дешевых шлюх. Перспектив для него выбиться в унтеры Клава что-то не заметила. Но хотя бы жив и при деле. То есть при службе.
Ну а сестре, наверное, лучше бы в Пест вернуться. Нечего ей тут делать. Город, конечно, портовый, да женихи из матросов что-то не очень оказались. Не спешат семьями обзаводиться, стараясь получать свое от баб без обязательств. И что самое обидное, это у них получается. Те же, кто по возрасту или состоянию здоровья на берегу оседают – тоже не подарок. Старые, больные, да и пьют в большинстве не меньше покойного папаши.
Есть, конечно, еще чиновники, купцы и приказчики, но тем бесприданница Клава неинтересна. Вот и состарилась девушка раньше времени. Впрочем, это дело поправимое.
– Знаешь, у тебя так все запущенно, что сразу я тебя в порядок не приведу. Только подлатаю. Мне, к сожалению, скоро уезжать отсюда придется. В столицу вызывают. Но как закончу академию, к вам в Пест наведаюсь. Тебя долечу, матери, если смогу, здоровье поправлю.
– В столицу?
Пришлось самому рассказывать о своих приключениях. О блокаде Томы, о том, как он с молодым Паленом двух османских магов в плен взял. И что из этого вышло.
Говорил довольно сжато, с паузами, так как одновременно старался выправить у Клавы энергосистему. И периодически «малое исцеление» на пострадавшие органы накладывал. А в область таза так и «среднее исцеление» наложил. В общем, устал изрядно.
Сестра донимала расспросами, но сил у него уже не было. Выдал ей сто рублей на билет (второго класса) и замену одежды. Надо бы что-нибудь более приличное купить, все-таки в родной город собирается. В баню и к куаферу тоже неплохо бы наведаться.
Судя по тому, как Клаву буквально ветром сдуло, сумма для нее была очень значительная. А Петя получил возможность помедитировать, восстанавливая силы.
Как немного отдохнул, пошел и сестре о номере договариваться. Пускать ее ночевать в свой совершенно не хотелось, а отправлять домой было бы жестоко. Да и есть ли у нее тут нормальный дом?
Того, что она сбежит с полученными деньгами, не опасался. Не совсем дура. Ясно, что у брата эта сотня не последняя. Скорее, с ним в столицу поехать проситься будет. Придется проявить строгость.
Действительно, Клавдия вернулась даже раньше, чем он ожидал. Еще темнеть не начало, а она уже со всем управилась. И выглядела теперь гораздо лучше, чем утром. Как на лицо, так и по одежде.
И даже билет купила на следующий день. Не потому, что так спешила, а потому, что поездов других не ожидалось. Петя даже заволновался. А Пален на чем ехать собирается? Тем же поездом? Почему тогда его не предупредили?
Пока же сводил сестру в расположенный неподалеку ресторан. Поесть нормально и продолжить беседу. Впрочем, неожиданно выяснилось, что говорить-то почти и не о чем. Глобальные события они друг другу уже поведали, а мелкие на их фоне именно что слишком мелкими казались.
Впрочем, Клава неожиданно стала расспрашивать Петю о Баяне, а потом переключилась на Дальний. Действительно ли там женщин не хватает, и когда туда Петя снова собирается поехать.
Пришлось ее огорчить, что про свое окончательное распределение после академии он сам сведений не имеет. В прошлом году просился на практику в Тмутаракань, так его в Ханку услали. В этом думал снова туда поехать, тем более приглашение оттуда было, но послали сюда. Так что он теперь боится загадывать и тем более пожелания высказывать. Похоже, в академии все наоборот делают.
Ну а утром проводил сестру на вокзал (на извозчике). Когда и откуда у той два баула с вещами успели появиться, он не понял, но так даже лучше. Не совсем голодранкой вернется. После чего, поколебавшись, выдал ей целую тысячу рублей. У самого ненамного больше осталось. Но надо им там помочь жизнь наладить. Даже выдавил из себя обещание прислать еще, если очень надо будет. Не такую же сумму, конечно, но поможет. И подтвердил, что по тридцать пять рублей будет матери с каждой стипендии переводить.
– Почему по облигациям всего десять процентов доход?
– Так по государственным займам и вовсе пять платят, – невозмутимо ответил купец.
Не факт, что Петя сделал лучший выбор, но пусть будут облигации. За четыре года по ним еще десять тысяч должны набежать, а на текущие расходы и непредвиденные обстоятельства у него, помимо стипендии, еще пара тысяч осталась.
Даже самому страшно, какими же суммами он стал оперировать!
Впрочем, получить облигации удалось тоже не сразу. Для начала пришлось идти к самому главному Самохвалову за подписью на каком-то бланке, который Роте при Пете достал из стола и заполнил.
Молодой купец-то к дядюшке в кабинет сразу вошел, а вот Петю еще больше часа в приемной мариновали. Хорошо хоть он деньги этому Юлиевичу не отдал, а то бы совсем нервничал.
А так можно и подождать. Кресел для посетителей предусмотрено не было, но оттоманка у стены достаточно удобная. А на прочих посетителей и секретарей-приказчиков Петя внимания не обращал.
Вместо этого откинулся к стене, прикрыл глаза и выпустил «духа» послушать, о чем там за дверью разговор идет.
– Говоришь, маг-недоучка из простых, но с большими деньгами наши облигации купить хочет? – Скрипучий голос, наверное, принадлежал хозяину кабинета.
– Да. Я ему уже хотел наши «особые» облигации дать, да тут он обмолвился, что учился в академии с генерал-губернаторским сыном и на практику чуть ли не по его приглашению приехал. По крайней мере, на блокаду Томы они вместе ходили. Об этом в записке и Мышкин намекает.
Раздался звон колокольчика.
– Ну-ка, Мишенька, быстренько разузнай, что можешь, о кадете магической академии Птахине Петре Григорьевиче. Как быстро? Сейчас! Он в приемной ждет. Подождет, конечно, но не до завтра же.
Кто такой Мишенька и откуда он взялся в кабинете, Петя не узнал. Тот в приемной не показался, наверное, еще один выход имеется.
– Кстати, Глебушка, – проскрипел тот же голос, а Петя удивился, сколько же там за дверью в кабинете народа. Можно бы по аурам проверить, но отвлекаться от «духа» не хочется, лучше послушать. – Сколько мы корабликов из трофейных взяли? Что? Всего три за сто тысяч? Мышкин совсем совесть потерял. Еще и шесть тысяч для кадета на нас переложил. Но – нужный человек, терпеть приходится.
Петя с оценкой стоимости купеческих кораблей согласен никак не был. Сто тысяч за три! Да там один дороже стоит. Самые развалюхи никто в Тмутаракань не перегонял, на месте топили. Впрочем, о цене кораблей Петя имел очень смутное представление. За их дом в Песте никто бы трех тысяч не дал. Да и одной не дали бы. Скорее, на дрова предложили бы разобрать. Юноша грустно вздохнул. Не от тоски по дому, ни малейшего желания туда возвращаться у него не было. Скорее, из жалости к собственному полуголодному детству. Ну и мать с братьями и сестрами вспомнились. Кстати, а удастся ли с братцем Михаилом и сестрицей Клавдией встретиться, которые где-то в местных краях обитают? Мышкин же своему Эрнсту Филипповичу поручил их найти. Успеет ли до их отъезда? К тому же непонятно, что от такой встречи ждать можно. Скорее всего, ничего хорошего. Денег просить будут. Или какую протекцию оказать. Как будто он сам уже таким большим человеком стал. Даже не маг еще, кадет.
Предаваться таким мыслям Петя мог совершенно свободно, так как в кабинете о нем говорить перестали. А говорили о предметах ему совершенно незнакомых и неинтересных. Какой склад надстроить надо, кому арендную плату поднять или что можно подарить какому-то Ивану Порфирьевичу на свадьбу сына.
Петя чуть не задремал и упустил «духа». А когда очнулся и снова его вызвал, обсуждение его (Пети) в кабинете уже практически закончилось. Хорошо хоть самое важное успел услышать.
– Значит, прямо-таки вместе с самим графом в столицу едет, – скрипел Самохвалов. – А сына его в бою прикрыл и от тяжелых ран спас… Нет, Васенька, не на том человеке ты денежку заработать хотел. Опасно. Придется тебе ему настоящие облигации давать.
Петя чуть не поперхнулся. Вот ведь сучонок! Собирался ему фальшивку впарить. И ведь не докажешь потом ничего, не умеет он настоящие бумаги от поддельных отличать. Ни тех, ни других в глаза не видел.
Но, кажется, пронесло. Не будут его грабить. Но от службы в Тмутаракани он теперь всеми силами отбиваться будет. Не город, а сплошное жулье. Причем настолько наглое жулье, что даже для него это перебор. Не уживется он тут.
Вскоре после этого разговора Петю пригласили в кабинет. Хозяин приветствовал его подчеркнуто тепло, но за долгое ожидание не извинялся. Мол, сам должен понимать, какой Самохвалов занятой человек.
Зато теперь был удостоен пятнадцатиминутной беседы и с сочувствием расспрошен не только об участии в блокаде Томы, но и об учебе в академии и будущих планах. Не хочет ли в Тмутаракани послужить? Даже обещал написать в академию соответствующее ходатайство. В общем, всячески подчеркивал, что интересуют их не Петины капиталы, а он сам как перспективный целитель. Заодно кратко и про товарищество рассказал. Действительно, в их масштабах двадцать тысяч выглядели откровенно жалко. У них только одних пароходов и складов больше чем на миллион. А еще, как оказалось, вагоны с паровозами принадлежат в немалом количестве.
Петя проникся и решил произвести впечатление. Так что еще полчаса потратил на то, что убрал у Самохвалова пигментные пятна на лице, шее и кистях рук. Так-то старик (на Петин взгляд, а в самом деле – лет шестидесяти) был на редкость здоровым. Что, впрочем, неудивительно. Наверняка себе и «полное исцеление», если что, заказать может. Деньги-то есть.
Кажется, угодил. Был даже приглашен заходить в воскресенье после службы в храме. Правда, без уточнения, на обед его зовут или в качестве бесплатного целителя для кого-то из домашних. Все равно пришлось отказаться, сославшись на скорый отъезд вместе с генерал-губернатором.
Потом был поход, снова вместе с Роте, к казначею товарищества. Где Пете наконец обменяли его деньги на двести красивых бумажек, напечатанных в два цвета, с водяными знаками и надписью «Десятипроцентные облигации Южного общества товарных складов. Выпуск № 2». На бумагах была указана и их цена, почему-то по 125 рублей каждая[12]. И на каждой казначей в присутствии Пети лично расписался и поставил печать.
В общем, вышел из здания Петя с сильно полегчавшим бумажником, но с толстой пачкой солидно выглядящих бумажек. Остается надеяться, что вложение он сделал удачно.
Было у него еще желание на прощанье этому Роте какую-нибудь пакость сделать. Мужской силы лишить или хотя бы выпадение волос организовать. Но решил не связываться. Во-первых, не стал молодой купчик сам с ним аферу проворачивать, к дядюшке пошел посоветоваться. А тот уже лично разобрался и грабить Петю не разрешил. А во-вторых, не совсем же дураки здесь сидят. Сложить один плюс один сумеют. И неожиданную болезнь с магом-практикантом обязательно свяжут. А целителям подобные шутки шутить строго-настрого запрещено. Делают, конечно, но не тот у Пети вес в обществе, чтобы самому себе на ровном месте проблемы устраивать. Так что пусть живет и дальше, как жил. А небольшое «расслабление мышц», которое он на «Васеньку», прощаясь, все-таки наложил, так, ерунда. Через часок само пройдет.
Утром следующего дня в гостиницу к Пете явилась его сестра Клавдия. И хорошо что гостиница у него была без претензий, в какой-нибудь «Гранд-отель» или «Люкс-палас» ее бы на порог не пустили. Ибо выглядела сестренка не очень. Была она на три года старше Пети, то есть ей всего около двадцати лет. Но выглядела на все тридцать. Круги под глазами, одутловатое лицо, нечистая кожа, тусклые волосы. Ну и одежда под стать. Разве что глаза не погасли, а, наоборот, стали какими-то… острыми, что ли. В общем, рядом с такой невольно проверишь, на месте ли твои бумажник и часы.
– Ну, ты и вырос, братик! – Бесцеремонно ввалившись в его номер, Клава уставилась вовсе не на Петю, а на отвисавший на плечиках парадный комплект формы. – Ты где Георгия отхватил?
– У меня и «клюква» есть. – Жест в сторону лежащего на столе кинжала. – Ну, здравствуй, сестренка.
– Таким большим человеком стал. А нас совсем забыл.
– Как видишь, не забыл. Я тебе с Мишей даже пару писем написал, но вы не ответили. Вот и пришлось попросить вас разыскать, раз меня в Тмутаракань на практику послали.
После чего критически оглядел сестру:
– Ты давай садись и рассказывай. А я пока посмотрю, что у тебя со здоровьем. Все-таки я уже целитель шестого разряда, хоть и без перстня, его только при окончании академии дают. Не нравится мне что-то, как ты выглядишь.
– Да ты!.. – как-то по-базарному взвизгнула сестра, но тут до нее дошло, что ее будут бесплатно лечить, так что дальше продолжила спокойным голосом: – По-всякому я тут живу. Не скажу, что хорошо. Не на то надеялась. Но я-то ладно, а вот с матерью совсем плохо.
– Что так? – Петя старался не отвлекаться, рассматривая Клаву в магическом зрении. Картина была действительно не слишком хорошей. Весь организм был какой-то разболтанный, энергоканалы перекошены, кругом ссадины и мелкие воспаления. Печень раздражена, желудок собирается обзавестись язвой. В общем, полностью здорового ничего нет. И в довершение безобразия, похоже, у сестрицы еще и венерическая болезнь какая-то. Хорошо хоть локальная, значит, не сифилис. Триппер, наверное.
Н-да.
Параллельно поддерживал беседу:
– Мать мне ни разу ни на что не жаловалась. Несколько писем я ей написал. Дважды деньги переводил. Надеюсь, дошли. Ты не знаешь?
– Дошли. На них сейчас и живет. Отец-то помер. Допился наконец. Вот пенсию платить и перестали.
– Не знал. – Известие о смерти отца оставило Петю не то чтобы совсем равнодушным, но было воспринято им как естественное. Даже некоторое облегчение испытал. Собственно, приезжать в Пест ему не хотелось, прежде всего, из-за вечно пьяного отца. – Давно это случилось?
– Месяца два назад.
– Деньги на похороны нашлись?
– Похоронили. Подробностей сама не знаю.
Откуда сестра вообще знала о матери, Петя уточнять не стал. Помнил, что женщины как-то умудряются быть в курсе событий им одним известным способом. Да и не важно это теперь.
– То есть жить им теперь не на что?
– Я же говорю. Только на тебя мать и надеется.
В общем, ожидаемо. Не сказать, чтобы Петю перспектива содержать оставленную в прошлом семью сильно обрадовала, но и совсем отрекаться от нее было бы не по-человечески.
– Ладно, стипендию мне должны с нового учебного года прибавить, высылать матери по тридцать пять рублей в месяц, пожалуй, смогу. Она, надеюсь, деньги пропивать не будет.
Петя вдруг почувствовал себя старым. Вот и обязательства у него появились. Причем надолго. Как бы не до конца собственной жизни. Материной – так уж точно. И ведь только высылкой старой пенсии отделаться не удастся. Наверняка теперь просьбами одолевать начнут. И, кстати, конкретно сейчас помочь не мешает. Надо матери новую жизнь налаживать, дом в порядок привести.
– Ты как, – обратился он к сестре, – можешь съездить к матери, помочь на первых порах? Здесь, как я понимаю, семьей не обзавелась еще?
И в ответ на вопросительный взгляд:
– Денег я дам.
– Много?
– Достаточно. Позже обсудим. Ты пока про себя рассказывай.
Дальше Петя почти не слушал, погрузившись в свои целительские проблемы. Так, краем уха иногда что-то улавливал. Да изредка угукал в ответ.
Судя по услышанным обрывкам рассказа сестры, она своего места в Тмутаракани не нашла. С братом виделась редко, выживала как могла сама. Торговала (если было чем), воровала (если было что), проституцией тоже не брезговала. Но ни в одном борделе не состояла и от сутенеров бегала, так что считала себя порядочной девушкой.
Брат тоже тянул лямку, жил в казарме, получал гроши, которые тратил на дешевую выпивку и не менее дешевых шлюх. Перспектив для него выбиться в унтеры Клава что-то не заметила. Но хотя бы жив и при деле. То есть при службе.
Ну а сестре, наверное, лучше бы в Пест вернуться. Нечего ей тут делать. Город, конечно, портовый, да женихи из матросов что-то не очень оказались. Не спешат семьями обзаводиться, стараясь получать свое от баб без обязательств. И что самое обидное, это у них получается. Те же, кто по возрасту или состоянию здоровья на берегу оседают – тоже не подарок. Старые, больные, да и пьют в большинстве не меньше покойного папаши.
Есть, конечно, еще чиновники, купцы и приказчики, но тем бесприданница Клава неинтересна. Вот и состарилась девушка раньше времени. Впрочем, это дело поправимое.
– Знаешь, у тебя так все запущенно, что сразу я тебя в порядок не приведу. Только подлатаю. Мне, к сожалению, скоро уезжать отсюда придется. В столицу вызывают. Но как закончу академию, к вам в Пест наведаюсь. Тебя долечу, матери, если смогу, здоровье поправлю.
– В столицу?
Пришлось самому рассказывать о своих приключениях. О блокаде Томы, о том, как он с молодым Паленом двух османских магов в плен взял. И что из этого вышло.
Говорил довольно сжато, с паузами, так как одновременно старался выправить у Клавы энергосистему. И периодически «малое исцеление» на пострадавшие органы накладывал. А в область таза так и «среднее исцеление» наложил. В общем, устал изрядно.
Сестра донимала расспросами, но сил у него уже не было. Выдал ей сто рублей на билет (второго класса) и замену одежды. Надо бы что-нибудь более приличное купить, все-таки в родной город собирается. В баню и к куаферу тоже неплохо бы наведаться.
Судя по тому, как Клаву буквально ветром сдуло, сумма для нее была очень значительная. А Петя получил возможность помедитировать, восстанавливая силы.
Как немного отдохнул, пошел и сестре о номере договариваться. Пускать ее ночевать в свой совершенно не хотелось, а отправлять домой было бы жестоко. Да и есть ли у нее тут нормальный дом?
Того, что она сбежит с полученными деньгами, не опасался. Не совсем дура. Ясно, что у брата эта сотня не последняя. Скорее, с ним в столицу поехать проситься будет. Придется проявить строгость.
Действительно, Клавдия вернулась даже раньше, чем он ожидал. Еще темнеть не начало, а она уже со всем управилась. И выглядела теперь гораздо лучше, чем утром. Как на лицо, так и по одежде.
И даже билет купила на следующий день. Не потому, что так спешила, а потому, что поездов других не ожидалось. Петя даже заволновался. А Пален на чем ехать собирается? Тем же поездом? Почему тогда его не предупредили?
Пока же сводил сестру в расположенный неподалеку ресторан. Поесть нормально и продолжить беседу. Впрочем, неожиданно выяснилось, что говорить-то почти и не о чем. Глобальные события они друг другу уже поведали, а мелкие на их фоне именно что слишком мелкими казались.
Впрочем, Клава неожиданно стала расспрашивать Петю о Баяне, а потом переключилась на Дальний. Действительно ли там женщин не хватает, и когда туда Петя снова собирается поехать.
Пришлось ее огорчить, что про свое окончательное распределение после академии он сам сведений не имеет. В прошлом году просился на практику в Тмутаракань, так его в Ханку услали. В этом думал снова туда поехать, тем более приглашение оттуда было, но послали сюда. Так что он теперь боится загадывать и тем более пожелания высказывать. Похоже, в академии все наоборот делают.
Ну а утром проводил сестру на вокзал (на извозчике). Когда и откуда у той два баула с вещами успели появиться, он не понял, но так даже лучше. Не совсем голодранкой вернется. После чего, поколебавшись, выдал ей целую тысячу рублей. У самого ненамного больше осталось. Но надо им там помочь жизнь наладить. Даже выдавил из себя обещание прислать еще, если очень надо будет. Не такую же сумму, конечно, но поможет. И подтвердил, что по тридцать пять рублей будет матери с каждой стипендии переводить.