Гортензия в огне

– Всё это время я считал, что боль, которую тебе причинял Ветреный, тебя возбуждает. И что ты ценишь меня за то, что получаешь удовольствие со мной, не получая синяков… вопреки своим истинным сексуальным предпочтениям.

– О, нет!.. Правда?! – мягко рассмеялась Эсса.

Уоррен был готов к истерическим ноткам в её голосе, но перед ним Эсса, переделанная Классиком. Она мягко смеётся, когда другая бы кричала, ей всё это кажется забавным.

– Но если это не так… почему ты это терпела?

– Во-первых, он бы начал принуждать вместо меня одну из моих сестёр. Может быть даже Джулианну, а она совсем наивна. Во-вторых, если кто-то из Бесцейнов будет прятаться от кого-то из Классиков, это послужит не слишком значительным, но всё же рычагом для шантажа или других неприятных политических манипуляций. В-третьих, я не знаю того, кто бы смог вести тихую войну с Ветреным и победить его.

– Но на что же ты рассчитывала, выходя за меня замуж? На то, что я буду слишком занят молитвами и призывами крестов, учениями и прочим, и позволю ему творить это с тобой?!

– Это могло бы продолжаться тихо и незаметно. Я бы справилась.

– Чушь какая-то. Безумие. Иди ко мне, – Уоррен притянул к себе Эссу и посадил её к себе на колени, почти рухнув на диван. – Надо подумать.

И тут же отпали давние вопросы к ясновидению Сапфира, потому что стала понятна часть его проблем. Хотя какие проблемы могли быть у крылатого с абсолютным даром?

Но Уоррен начал понимать. Сейчас он, чудотворец Элайн, благодаря дару Единого мог сказать, как далеко в этот момент находится Ветреный. Сможет сказать это через полсвечи. Может наблюдать за ним с расстояния. Может ждать его действий. Но стоит ему уснуть или отвлечься… Ветреный может начать движение. Ветреный может послать своих ребят для отвлечения внимания или чтобы подложить Уоррену что-нибудь в еду. Расслабляться совершенно нельзя, потому что если есть малейшая вероятность того, что произойдёт катастрофа, то следует сделать всё, чтобы не допустить её.

Итак, безопасное место, куча охранников. Но кто бы они ни были, Ветреному не составит труда каким-нибудь образом раскидать всех. Если же в дело вмешается политика… Ветреный не посмеет испортить картину своему отцу. Избить нескольких безвестных доспешников или крылатых ничего не стоит. А вот поднять руку на парней другого клана… это уже может быть чревато осложнениями. Для того чтобы защитить Эссу до полной неприкосновенности… потребуется… У Дарков есть своя символика, и они ею пользуются. И никто не смеет вставать на пути тех, на ком красуется шитый узор из чёрной птицы-вихря с крыльями из высоко взметнувшихся волн. Мэйнам тоже пора расширять штат и укреплять позиции. Профессионалы с эмблемой Мэйнов будут охранять Эссу. Они будут появляться рядом с ней всюду. Она должна быть на виду. Больше камеристок для неё, больше подруг, гостей, смотрителей. Она всегда должна быть в центре внимания нескольких разумных. Для полной уверенности нужно поговорить с отцом и выяснить степень его возможной конфронтации с Классиком.

– У нас есть ещё два дня, – сказал он Эссе, напряжённо разглядывавшей его. – Я приглашу сюда близнецов Си и Моргану, если ты не против.

– Хочешь… ты хочешь… что ты задумал?

– Я собираюсь всеми возможными способами обеспечить твою безопасность. Я не слишком доверяю тебе и Роджеру, но должен доверять, и я постараюсь. Не нравится мне мысль о том, что Ветреный может прикоснуться к тебе. Ублюдок. Он должен быть наказан, но пока начнём с этого.

– С чего?

– С твоей полной безопасности. За эти два дня, пока мы здесь и под присмотром близнецов и Морганы, я всё устрою. Он не сможет и близко к тебе подойти.

– Уоррен, ты слишком…

– Ты ведь не любишь боль? – сощурился Уоррен, придя в контролируемую, но всё-таки ярость. – Это точно? Я спрашиваю ещё раз, потому что всё это дико странно… И я могу спросить ещё раз, Эсса, не любишь ли ты боль? Потому что я могу отхлестать тебя посильнее, чем мерзавец Ветреный. Я ведь старше и опытнее Ветреного. Только дай знак, и я немедленно займусь тобой.

Эсса смотрела на него, как присмиревшая девчонка.

– Нет. Я не люблю боль, – наконец сказала она.

– Вот и славно, – начал успокаиваться Уоррен. – Тогда не задавай вопросов.

– Но меня самую малость возбуждает кое-что, – как зачарованная промолвила она.

– И что же это?

– Ты не сделаешь этого для меня.

– Сначала скажи.

– Нет, – она удивительным образом засмущалась и раскраснелась.

Уоррен такого ещё у неё не видел.

– Скажи!

– Нет.

– Эсса, я женат впервые за тысячу лет своей жизни! И уж в чём я всегда был уверен, представляя свой брак в прошедшие десять веков, так это в том, что для своей жены обязательно сделаю всё, что в моих силах.

– Тогда… – она задохнулась от переизбытка волнения. – Я скажу тебе это потом. Когда ты не будешь на меня давить.

Уоррен ожидал чего-то экстраординарного и полностью аморального и внутренне готовился к тому, что придётся пережить эпизод общественного порицания, но… то, что приводило Эссу в сильнейший восторг, оказалось всего лишь… полупрозрачным и очень обтягивающим мужским бельём. А он-то внутренне готовился к преступлению!..

Уже ночью встречал близнецов и Красивейшую.

– Как быстро вы добрались!

– Ты написал, что дело плохо, – пояснил один из совершенно одинаковых Сильверстоунов.

– Да, Ветреному может взбрести в голову, что Эсса – великолепное развлечение.

– Да, дело и правда плохо, – покачала головой Моргана.


В войну Севера и Юга, где-то полторы сотни лет назад, и она была любовницей Классика, а может быть уже и Ветреного, если тот достаточно подрос к тому моменту. – Где принцесса?

– Наверху, поднимешься по лестнице и никуда не сворачивай.

– Она не против моего присутствия?

– Помнится, ты сопровождала императора. Вряд ли кто-то может быть против твоего присутствия.

Моргана ушла. Уоррен тихо подивился своему спокойствию в её присутствии. Близнецы одинаково хмурились.

– Ветреный, значит, – пробормотал один. – Я с ним как-то сталкивался и очень тяжёлый противник оказался.

– М-хм, – согласно промычал другой Сильверстоун.

– Зато потом он у меня уже ползал по земле… – с горячей затаённой радостью прошипел Роджер, отчётливо показавший свою сущность.

– А какой план дальше? Он же есть, этот план? – немного неуклюже для самого себя, но очень точно для копии Роджера, бодро спросил Брайан.

– Да, за пару дней я планирую набрать штат хорошей охраны. А как вообще… ваше настроение?

– Хочу невменяемо сладкий крем-мусс из шоколада и много секса, – совмещая лихорадочный блеск глаз и мечтательность, протараторил Роджер.

– Даже я уже хочу этот дурацкий крем-мусс и много секса, – пробурчал другой Сильверстоун. И это явно был Брайан. – Мы, кажется, слегка перебрали с братской эмпатией.

– Всё настолько плохо?

– Я скоро тоже начну возбуждаться при виде Шерил, – шёпотом пожаловался Брайан. – И ревновать от его возможных ощущений при виде Морганы. Это совсем не нравится мне. Совсем. Я постоянно хочу наглотаться крылоскола и целовать не только жену, но вообще всё подряд, включая дверные косяки, цветы и церковные лавки.

– Поплачь, если хочешь, – тихонько предложил Уоррен, увидев внезапно вскипевшие слёзы в глазах почти святого.

– Я не буду плакать. Я же Брайан Валери! Это Роджер всегда был плаксой.

– Ладно-ладно, мой мальчик, – отступил Уоррен. – Вздохни и расслабься.

– Я – Брайан Валери.

– Да-да, успокойся.

– Я Брайан…

– Ну-ну…

– Моя личность подавляет его, кто бы мог подумать? – со смешком сказал Роджер и устремился вглубь дома со словами: – Кухня там? Я таки сделаю этот дурацкий крем-мусс!..

– Он только что сказал "Я таки", – повернулся Уоррен к Брайану. – Так говорил только ты. Ты тоже проник в него.

– К сожалению… нет. Так говорила половина коллегии кардиналов во времена моей святости. Чем меньше я виделся с ними потом, тем быстрее это с меня сходило. Я уже давно так не говорю. Он просто копирует то, что вспоминается. Копирует хотя бы это, потому что больше нечего.

Уоррен с трудом проглотил ругательство. Опять то же самое, о чём говорила Эсса! И даже Брайана теперь интересует больше то, что представляет он сам, а не его служение Единому.

– Ты что, расстраиваешься из-за того, что у тебя меньше характерных привычек, чем у него? – спросил Уоррен, слегка поморщившись.

– Такое ощущение, что моя личность слабее, я как будто ничего ему не дал.

– Самое сильное в тебе, помимо нормальной отеческой любви к сыновьям, решимости и силы духа – это твоя безоглядная вера и доброта. Ну, ещё любовь к Моргане. Только вот веру показывать Роджер не станет, наверняка больше всего опасаясь, что это будет не правильно воспринято. Доброту в нём сочтут за желание нравиться, а Моргана и так сама по себе настолько хороша, что надо быть слепым, глухим и бессердечным, чтобы не полюбить её. А привычки и чудачества… да зачем они нужны? Мы – лучшие парни империи, почти идеал, так зачем дополнять нас такой чушью?

– Звучит немного легкомысленно.

– Звучит здраво для того, кто устал слушать о том, что качества разумного определяют его поступки.

– О, это не так.

– Приятно общаться с тобой.

– Спасибо. А кто говорил тебе подобное?

– Эсса.

– Она вводила тебя в заблуждение. Её путь, насколько я видел, все эти годы определял только долг.

– Уверен?

– Если тебе она видится другой, то просто протри глаза.

– Узнаю типичную грубость Брайана Валери.