Гори

Дракона предлагалось отравить. Именно отраву ему сегодня и привезли, ага. Три громадных мешка с надписью «Удобрения», в которых были… гм, далеко не удобрения. В письме разъясняли, что это химическое вещество, вступающее в бурную реакцию с содержимым той самой огненной железы и при достаточной дозе обеспечивающее зверю нарушение кровотока и смерть. Известно, что драконы время от времени мрут (ну, в тех редких случаях, когда вообще мрут) от этой самой причины, только случившейся естественным путем. Это примерно как инфаркт у людей – а потому никто и не заподозрит каких-то посторонних злонамеренных действий.

Дальше письмо предлагало Гарету забить свинью, наполнить ей брюхо «удобрениями» и скормить дракону – в надежде, что он заглотит ее целиком, как драконы обычно с едой и поступают. Дабы отвести подозрения, неизвестные доброжелатели предлагали Гарету заколоть всех трех его свиней (словно это их отравили враги) и подсунуть «удобренную» по счету второй. Конечно, Сара будет горевать по Бесс, Мэйми и Элеоноре, но, имея на своем счете в банке пять тысяч долларов, Гарет сможет купить ей сколько угодно других хрюшек.

Ну и если письмо не врет, Сара останется жива – будет кому вообще горевать.

Если письмо не врет…



– Ты не знаешь, что должно произойти. И что мне нужно делать, тоже не знаешь.

Дракон не выглядел счастливым.

– Там все немного непонятно, – нехотя признался он. – Будущее постоянно в движении. Оно меняется. Вот почему пророчества всегда такие смутные – чтобы подстроиться к любому варианту развития событий и все равно вроде как остаться истинными. Мы, голубые, относимся к ним с заслуженным недоверием. Но вот это конкретное пророчество говорит о вещах, которые уже начали сбываться – и сбывались не раз и не два. Однако оно не показывает всех связей между событиями и уж тем более не отвечает на вопрос, который ты так любишь задавать, – «почему». Вполне возможно, что события произошли просто потому, что кто-то прочел предсказание и заставил их произойти. Как бы там ни было, ставки сейчас достаточно высоки, и игнорировать их нельзя.

– А кто вообще утверждает, что это пророчество? Сделал-то его кто?

– Наша богиня, конечно. Как я уже говорил.

– Тут не может быть никаких «конечно», Казимир. Всем известно, что Верящие одной такой поклоняются. Но о том, что и вы тоже, никто понятия не имеет.

– Мы не поклоняемся ей! – дракон рыкнул с явным отвращением. – Она создала нас, а потом попыталась уничтожить свое творение.

– Почему?

– Потому что она и есть та неприрученная магия, про которую я тебе говорил. Вы не видите ее, не знаете, но она постоянно ярится против вашего мира, грозит ему, словно буря. Это она смогла запустить в него руку и создать драконов – и случилось это в мгновение ока. В нас сокрыта лишь частица этой дикой магии, а богиня содержит ее всю и не может существовать в этой реальности, не уничтожив все, что здесь есть. Она – пламень безграничный, который пожрет сущее. Такова природа богов – так они устроены. Их нужно либо низвергать, либо заключать в узилища – например, в ваш человечий разум, – а не то все, чего они коснутся, обратится в пепел и прах.

– Так вы низвергли вашу собственную богиню?

– Мы сделали то, что было необходимо. Много тысячелетий назад. Но есть те, кто готов довести ее дело до конца, и неважно, какой ценой.

– Но если мы это знаем и знаем, что оно надвигается, разве одно это уже его не остановит?

– Знание будущего есть часть прошлого этого самого будущего. Возможно, предвиденное сбывается именно потому, что мы пытаемся его изменить.

– Я вот никакого будущего не вижу, – сказала Сара.

С нее явно было довольно. Вот бы Джейсон был здесь и все это слышал! Не то чтобы он сразу взял всё и понял… но из Джейсона получается такой отличный пробный камень… ну или эта, лакмусовая бумажка. Про камень – это мама говорила, когда была жива. А в виду имела папу. Камень, на который можно опереться, оттолкнуться от него и знать, что не упадешь, что будешь двигаться в верном направлении.

– В общем, – сказал дракон, – будущее уже, можно сказать, здесь. И убийца тоже. И убить он попытается тебя. А я попытаюсь не дать ему этого сделать.

Тут уж она подняла глаза, оторвавшись от собственных мыслей.

– Попытаешься? А в пророчестве не сказано, получится у тебя или нет?

– Сказано, что и да, и нет.

– Вот здорово-то!

– Именно так. И про окончательный итог оно тоже говорит: да и нет. Мы с тобой – в руках богинь и безумцев, Сара Дьюхерст.

– А знаешь, – поделилась она, – я уже гадаю, зачем я из постели-то вылезла?



Гарет Дьюхерст смотрел, как дочь в ярости топает прочь от дракона.

Свое решение он, наконец, принял.





10




За последние примерно четыре часа Нельсон не произнес ни слова.

Они уже были в Монтане. Тело канадского копа осталось там, где он умер, – в алой луже на белом снегу. Малкольм загнал Нельсона в кабину – на пассажирское сиденье на сей раз, а за руль сел сам. Они пересекли границу беспрепятственно – теперь, когда ее единственный страж покинул свой пост, – и углубились в горы Соединенных Штатов Америки.

Сейчас они ехали по дороге, что вела в городок по имени Калиспелл. Когда Малкольм спрашивал направление, Нельсон только тыкал пальцем: вон туда, мол, – но сидеть продолжал тихо, лишь таращился время от времени на Малкольмову штанину, все еще в пятнах крови. Перехватив его взгляд, Нельсон тут же поспешно отводил глаза и ни на какие заходы больше не реагировал.


У Малкольма внутри жестоко саднило – он томился по близости Нельсона, хоть тот и сидел рядом, вплотную; по его запаху, по тяжести и теплу его тела, его рук… Такой близкий, но теперь сам – как за границей. За совершенно непреодолимой границей.

Малкольм проглотил вставший в горле ком и повел машину дальше, сквозь снег, что валил с каждой минутой все гуще. Может, в Калиспелле у него будет шанс объясниться? Может, он сможет разделить свою миссию с Нельсоном?

Может, даже…

– Я хочу, чтобы ты вылез, – Нельсон произнес это так тихо, что Малкольму пришлось переспросить. – Я хочу, чтобы ты убрался к чертовой матери из моего грузовика!

Малкольм не остановился. Все равно это было бы долго и трудно – тормозить, потом ждать… – так что он просто гнал грузовик вперед, предоставив Нельсону плакать.

– Этот коп просто бы нас убил, – тихо вставил он через некоторое время.

– Ты не можешь этого знать, – нечленораздельно из-за слез пробормотал Нельсон.

– Он бы точно убил меня.

– Чушь собачья!

Малкольм не стал уточнять, что полицейский убил бы его, потому что он бы дрался – дрался, пока не вынудил его… возможно, тогда все было бы по-другому. Но если бы миссия провалилась, то и коп, и Нельсон, и все и вся на этом свете было бы уничтожено. Митера Тея повторяла ему это снова и снова. Миссия – единственный способ сохранить мир, что бы ему ни говорили все остальные. Какую бы чушь…

– Ты сам слышал, как он с нами разговаривал, – попробовал Малкольм. – С каким отвращением…

– Это была чистая правда, – пробормотал с отчаянием в голосе Нельсон.

– Нет! Не была!

– Мы – гомики. Мы – дрянь.

– Мы не дрянь!

– Как ты можешь такое говорить?



– У Верящих куда более расслабленное отношение к сексуальности. В этом им равных нет, – сказала агент Вулф.

– Вот, ей-богу, не хочу больше слышать об этом…

– Это совершенно не важно, чего вы хотите и чего не хотите, агент Дернович. Если вы отказываетесь воспринимать информацию, способную довести это расследование до победного конца, вы недостойны им вообще заниматься.

Агент Дернович даже рот разинул. Не от того, что она там несла – даже, помилуй боже, про «сексуальность», – и не от тона, которым… – спокойного, но твердого. Но от абсолютной уверенности, с которой она говорила. Агент Вулф просто знала, что права, и совершенно не собиралась извиняться перед ним за то, что не прав он.

Он постарался взять себя в руки.

– Мы с вами стоим на месте преступления, агент Вулф. На месте убийства. Убийства нашего коллеги, офицера…

– Да, и убийца едет от нас прочь в компании другого мальчика, который, возможно, является его любовником…

– Или заложником, агент Вулф! Или сообщником.

– Он бы никогда не взял себе сообщника.

– И я понятия не имею, с какой целью вы впутываете всякие извращения в это…

– С такой, что, если убийца испытывает к этому другому мальчику какие-то чувства, это дает нам шанс его захватить.

Агент Дернович охотно бы ее задушил. Ну, не буквально, конечно… Хотя, может быть, и буквально. Во-первых, это ее чертово спокойствие, а кругом пурга, и снег еще даже не замел всю кровь, которая вытекла из офицера Королевской канадской полиции Джона С. Каллахана (женат, четверо детей). Потом ее правота. Да, опять. Безо всякого нажима, без агрессии просто берет и рассказывает тебе, что вы будете делать дальше. Непонятно даже, как она перескочила к тому, что их мальчишка – этот… ну, в общем…

Короче, если она права…

Кругом их со всех сторон обступали разъяренные канадцы – весьма понятным образом разъяренные. Когда теряешь товарища по оружию… Они желали ответов, и в особенности – как такое могло случиться с ветераном службы (восемнадцать лет как-никак) от рук какого-то чертова подростка. Чистая, зверская, профессиональная работа. Однако больше всего канадская часть собрания хотела знать, до какой степени за все это ответственны два стоящих перед нею американца.

Суперинтендант Королевской конной по прибытии даже не поздоровался, зато с тех пор каждые пять минут требовал доклада, чем именно заняты американцы и как они ищут убийцу. Вот и сейчас он приближался к ним с самым начальственным видом.

– У нас есть данные по номерным знакам, которые сообщил по рации сержант Каллахан, – сообщил он.

Прелюдии к хорошим новостям из реплики все равно не вышло – оно и понятно, учитывая, что это было последнее в жизни сержанта Каллахана отправление официальных обязанностей.

– И что же вы узнали? – полюбопытствовал агент Дернович.

– А с какой стати я буду держать вас в курсе дел канадской полиции, если вы даже не потрудились…

– Суперинтендант…