Голоса из подвала

* * *


…Обсуждая случившееся, соседи Сатуровых – дама в шляпке и усатый владелец «Калины» – делились подробностями и строили разнообразные теории. По всему выходило, что свихнувшаяся на фоне прерванной беременности Наташка зарезала собственного мужа, а потом еще и с семьей из соседнего района расправилась.

– Прикончила всех троих, – уверенно говорил усатый, стоя над раскрытым капотом и вытирая руки промасленной тряпицей. – Одного за другим. А потом сама…

– Что, и девочку, дочку их, тоже? – не могла поверить дама в шляпке.

– И девчонку тоже она, – кивнул усач.

– Нет, не так, – встрял, услышав, о чем речь, молодой парень.

Остановился, ослабил поводок, позволив своему псу задрать ногу возле куста.

– У меня брат в полиции работает, – пояснил он в ответ на молчаливое недоумение соседей. – Оперативником в той самой группе, которая там была, на месте преступления. Рассказывал, что родителей нашли прямо в спальне…

– Да-да, на кровати лежали, – поспешил усач продемонстрировать осведомленность. – Оба с перерезанными шеями, а девочка – между ними. Все семейство…

– Да нет же, – мотнул головой парень. – Между ними лишь детскую куклу нашли, с которой девочка играла. А самого ребенка в мусорном баке обнаружили, задушенную. Вот только экспертиза показала, что умерла она гораздо раньше, чем ее родителей убили. Дня на два…



– Всем нужно кого-то любить…

– Даже нам, даже нам, даже нам…

– Ведь истории существуют лишь для того, чтобы их рассказывали…

– Для тебя, для тебя, для тебя…

– Потому что мы тебя любим, мальчик…

– И девочек твоих тоже полюбим…

– Ты же знаешь, знаешь, знаешь…

– У нас хватит историй на всех…





Вэйфэеры




– Чертова жара, – пробормотал Владимир Шмелев, шлепая босыми пятками по паркету. Старинный паркет поскрипывал в унисон с многострадальными суставами. – Я же вызвал мастера вчера!

– Выходные, – сказала его супруга Диана. Она водрузила на кухонный стол ноутбук и изучала каталог одежды. Рядом стояла тарелка с завтраком для мужа, – придется подождать до понедельника.

– Как могли сломаться сразу два кондиционера? – недовольно бурчал Шмелев, доставая из холодильника бутылку с минеральной водой. Он плеснул воду в стакан и добавил кубики льда. Ледышки застучали о зубы.

Мужчина перевел дыхание, взъерошил волосы. Цыкнул на кошку, рискнувшую потереться о его щиколотки.

– Пошла вон!

– Не кричи на Перис, – поморщила жена носик.

– Сколько раз повторять, ее зовут Маша! И эта дрянь полночи играла с моими ногами.

Шмелев рухнул на стул. Выражение его лица стало еще угрюмей:

– Кукурузные хлопья? Ты серьезно?

– Здоровый завтрак. Кто-то планировал худеть.

Диана окинула взглядом его выдающийся живот.

– Бывает ли утро хуже? – Шмелев воздел глаза к потолку, сохранившему часть цветочного орнамента.

Будто бы отвечая «бывает», за стеной взревел перфоратор. Шмелев застонал.


Пять лет назад ему посчастливилось купить по отличной цене дом девятнадцатого века. В городе подобных домов было шесть, они располагались на уютной вишневой улочке: солидные и величественные. К покупке прилагался просторный двор, беседка, сарай… и совершенно невыносимый сосед.

Здание, некогда бывшее летней резиденцией московского помещика, в шестидесятые годы распилили на две отдельные жилплощади с разными адресами. Под лозунгом «всё для народа», улочку заселила партийная номенклатура. Отпрыском этой самой номенклатуры являлся Миша Плаксин, «сожитель», как мрачно шутил Шмелев.

У Плаксина был огромный дог, гадящий исключительно на смежной территории, неприятно милые дети и эффектная жена. Шмелев интуитивно презирал чужих красивых жен. А теперь сосед затеял ремонт: в разгар лета, своими силами, точечно и перманентно.

– Эти дома, – возмущался Шмелев, – представляют историческую ценность! А он сделает из своей половины смесь хайтека и рококо.

Слово «рококо» до слез рассмешило Диану. Впрочем, она была солидарна с мужем: Плаксин нарушал основные правила феншуя.

– А где наш сын? – поинтересовался Шмелев, ковыряя ложкой хлопья.

Едва он задал вопрос, как на кухню вбежал запыхавшийся Максим. На носу мальчика подпрыгивали, норовя сорваться, солнцезащитные очки в кричаще-красной, «дамской», оправе. Выглядел он в них весьма нелепо.

– Где ты это откопал? – ахнула Диана.

– Нашел за гаражами, – сказал Максим, припадая к бутылке с водой. Пот стекал по его облупившейся, как фреска, спине. – Чтобы видеть вэйфэеров.

– Кого? – переспросила Диана.

– Я рассказывал. Они живут в нашем доме. Я назвал их вэйфэерами. А это специальный прибор, чтобы их видеть.

– Покажи, – велел Шмелев. Сын нехотя снял очки. На переносице краснел след от моста.

Очки были старомодными, с потертыми стеклами и покореженными заушниками.

– Вэйфэер, – прочитал Шмелев надпись на дужке.

– Это просто название очков, милый, – сказала Диана, – есть капли, есть авиаторы, а есть вэйфэеры.

– Пускай, – согласился Максим, – только верни мне их. Я должен знать, где они сидят.

Шмелев вспомнил, как в своем нищем перестроечном детстве волок в квартиру любой мусор. Конечно, у него, в отличие от Максима, не было радиоуправляемых вертолетов и прочей дорогущей ерунды.

Шмелев бросил очки сыну, и они заняли свое место на носу.

Максим побежал к дверям, замер, оглянулся. Скрытые стеклами глаза уставились на вентиляционную решетку под потолком. Мальчик скривил губы и выскочил из дома.



После полудня Диана отправилась к подруге, а Шмелев впервые за год поднялся на чердак. Выполненное в виде надстройки недоразвившегося третьего этажа, помещение тянулось метров на десять. Оно было общим для обоих хозяев, но, судя по завалам, использовалось Плаксиными чаще.

Лежали здесь и вещи предыдущих жильцов. Ничего ценного. Ничего такого, что Плаксин мог бы продать. Ценнее сейчас была прохлада, царившая на чердаке. Горбясь, чтобы не вписаться в балки, Шмелев бродил по чердаку.

– Куда же ты подевался, а?

Линза круглого окошка была закопчена, и он обрадовался, что прихватил фонарь. Луч плясал по хламу, предметы лили на стены гротескные тени. Под ноги попадались санки, сдувшиеся мячи, пустая клетка для грызунов.

– Ага! – Шмелев расчистил путь и вытащил из груды старья вентилятор. Смахнул с лопастей паутину. – Тебя-то я и искал.

Взгляд Шмелева задержался на щели в полу, хорошо различимой из-за проникающего снизу света. В потолке его спальни не было трещин, значит, это сторона Плаксиных. Повинуясь порыву, он встал на колени. Щека коснулась грязного пола. Выпученный глаз заглянул в щель.

Втайне он надеялся увидеть супругу Миши, полуголую, какой она изредка снилась ему. Сны его злили. Он не желал признавать, что завидует соседу.

Как выяснилось, пыли Шмелев наелся зря: внизу была детская и близнецы Плаксиных, по-турецки сидящие на кровати. Он собирался встать, но кое-что привлекло его внимание. Шмелев прижался к полу теснее: чем это занимаются детишки?

Близнецы душили друг друга. Ручки вцепились в напряженные шеи, ангельские личики посинели. От усердия они прикусили языки, и Шмелеву показалось, что в комнате есть кто-то третий, находящийся вне поля зрения. Узкая тень падала на задыхающихся близнецов.

Шмелев раскрыл рот и громко чихнул.

Тень исчезла.

Близнецы повалились на кровать, глотая воздух и кашляя.

«А я считал, что у Максима странные развлечения», – нахмурился озадаченный Шмелев.

В ржавой хомячьей клетке с тоскливым писком завертелось колесо.

Шмелев поспешил к выходу. Переступая через лыжную палку, он подумал, что было бы здорово взять ее и вонзить острый конец в глаз жене. Но, спускаясь по лестнице, он уже не помнил про это секундное озарение.

– Какого черта? – спросил он пробегающего Максима. Мальчик был завернут в теплое одеяло, очки съехали набок. – Ты замерз?

Сын помотал головой, разбрызгивая капли пота.

– Тогда зачем ты напялил одеяло в такую жару?