Голоса из подвала
Часть 28 из 56 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
На фонарном столбе у торгового ряда все старые объявления сорваны, осталось лишь несколько бумажных клочков, трепещут пухом на легком ветру. Такое место – здесь каждый раз всё обрывают, как и на досках для платной рекламы на автобусных остановках. Тот, кто платит Юки за работу, не тратится на официальную рекламу. То, что продают его заказчики, нельзя рекламировать официально.
Юки выдавливает несколько капель прозрачной жидкости на поверхность столба, быстро проводит кистью, пока клей не застыл, лепит сверху кусок бумаги и разглаживает ладонью, чтобы лучше схватился. Достает телефон, делает фото – для отчетности. Поздней ночью, уже перед сном, отправит все снимки куда надо. На этом, первом за сегодня, реклама спайсов. Те самые пять-шесть тысяч, которые Юки потратит на альбомы и краски.
Она двигается дальше. Забор, торец многоквартирного дома, несколько подъездов, ствол дерева, стальной бортик горки на детской площадке. В некоторых местах остались вчерашние объявления, в других поверх наклеены чужие: продажа квартир, ремонт бытовой техники, скупка волос. С такими Юки не церемонится – клеит свои прямо на них, третьим слоем: «Работа на дому», «Купим золото», «В долг под залог авто». У того, кто раз в неделю сбрасывает ей деньги на карточку, много клиентов. И много таких, как Юки, утренних торопыг с похожими рюкзачками, в таких же натянутых на головы шапочках или капюшонах. Пару раз они пересекались с «коллегами» на границе участков. Юки видела молодого парня своего возраста на перекрестке – он возился на остановке через дорогу. Махнул ей тогда рукой в такой же дешевой рабочей перчатке, какие носила она сама. Юки помахала в ответ.
Важно успеть, пока народ не потянулся на улицы. И не попасться патрулю – вообще, по идее, копам плевать на таких, как она, но зачем лишний риск? В ушах гремит музыка, в плей-листе собственноручно отобранная мешанина, от Билли Айлиш до нойза и эмбиента, сплошь дарк. Юки любит слушать такое по утрам. Особенно таким промозглым туманно-серым утром, как сегодня.
Музыка скрадывает время, превращает путь Юки в череду картинок из старого альбома: обрывки ее стандартного утра. Что там – целая жизнь в обрывках. По крайней мере, она была бы рада исчезнуть в рисунках, чтобы нарисованные драконы, замки и принцессы из ее комиксов стали реальностью и подменили бабушкину квартиру, памперсы, столбы и клей.
Пара объявлений – на стене у «Пятерочки». Еще три – в подарок цветочному киоску. Дальше мимо небольшой аллейки, по одному листику на спинку каждой скамейки, на боковину каждого мусоросборника. Фото, фото, фото – пара сотен снимков каждое утро, вечером «отправить» и «удалить», чтобы освободить место для следующей порции.
Маршрут у Юки простой – километра полтора от дома бабули до рыночной площади, а потом крюк и обратно, параллельной улицей, с остановками у отделения Сбера, музыкального училища, кафе. Затем задний двор школы, Дом культуры, детский сад.
Напоследок – узкий проулок, ведущий к внутренним дворикам. Тут когда-то начали строить типографию, но владелец обанкротился во время кризиса, не поделил что-то с кредиторами. Однажды стройка вспыхнула посреди ночи, да так и осталась не завершена: обгоревшие скелеты пустующих перекрытий годами выглядывали из-за высокого бетонного ограждения. Оставленная строителями тропинка вдоль забора – идеальное место для расклейки объявлений, потому что машины здесь не ездят и многие жители окрестных домов срезают дорогу и ходят тут.
Прежде чем нырнуть в проулок, Юки проверяет часы. Опоздание пять минут – не страшно. Бабуля еще спит, должно быть, а если и проснулась – не беда, скоро Юки уже будет дома.
Узкий пустой проулок заканчивается загогулиной ведущего к дворам поворота.
На заборе уже висит несколько объявлений типа «продам квартиру», «куплю квартиру». Топорщатся обрезки бумаги с номерами телефонов – будто чьи-то пальцы торчат из бетона. Юки вспоминает слова бабушки: «Они там, они все там. Прячутся под бумагой». Юки ежится под курточкой, но не от холода.
Она идет вдоль стены, ища взглядом свободное место. Замирает перед одним из объявлений, рассматривает: «Пропал щенок», фото. Юки клеит рядом свое: «Веселая дурь, ищи нас в watsapp», ник.
Сфотографировав, проверяет снимок – все хорошо, света хватает. Следует дальше. Еще пару раз останавливается, чтобы наклеить другую рекламу. Приближается к повороту, где забор образует угол. У нее в рюкзаке осталось еще штук пять листков для расклейки. Щедро выдавив остатки клея поверх чужих объявлений («Ищешь работу?», «Частный рипетитор», «Муж на час»), Юки лепит свои в ряд, одно рядом с другим («Быстрый займ под залог авто», «Сауна с хохотушками», «Праздник на дому»). Отступает на шаг, чтобы все, что нужно, попало в кадр. Нажимает кнопку, глядит на экран.
Понимает, что вместо своих объявлений почему-то сфотографировала чужое – о пропаже человека. Лицо парня в телефоне кажется смутно знакомым…
Не тот ли это, что махал рукой в тот раз на перекрестке?
Но как, черт побери…
Юки смотрит на стену, опять в телефон, на стену и в телефон. Клипса вываливается из уха и повисает на проводке. Шепоток Билли Айлиш похож на шелест бумаги, трущейся о бумагу.
Объявления о пропаже на бетоне нет, оно существует только в виде фотографии в памяти ее мобильника.
Раздается шорох. Юки смотрит назад, за поворот, – никого. Лишь подрагивают бумажные полоски с номерами телефонов. Как пальцы, как чертовы пальцы мертвецов, живущих за обоями.
Странный шебуршащий звук повторяется.
Юки прислушивается. Теперь слышно чуть более отчетливо: что-то трется по бетону. Скребет. Так знакомо, так…
Рвется бумага.
Она решительно возвращается в проулок. Звук доносится оттуда.
Юки медленно заглядывает за угол. Кожей лица ощущает бетон – он словно украл ее дыхание и возвращает обратно мертвящим холодом.
– Ба?..
За поворотом спиной к ней стоит старуха. Спутанные седые космы, серая ночнушка и такие же серые босые ноги, торчащие из-под подола.
Пальцы яростно скребут стену. Обломанные ногти крошатся, цепляя шероховатую поверхность. Планируют вниз клочки бумаги.
– Что ты тут делаешь? – говорит Юки, но тут же понимает, что эта безумная ведьма вовсе не ее бабуля. Просто похожа. Они, выжившие из ума, все похожи. Люди-обрывки.
Старуха отрывает кусок объявления (это мое объявление, думает Юки отстраненно, как во сне) и подносит к лицу. Чавкает.
Жрет.
– Эй. Эй, вы что делаете! – окликает Юки, в то время как внутренний голос нашептывает ей: «Киселева, тебе что, делать нечего? Тебе что, больше всех надо?»
Старуха замирает. Такие знакомые движения…
Улыбается, зачем она улыбается?
– Бабушка, вам помочь? Вы потерялись?
«Киселева, кончай дурить!»
– Может, вас отвести домой? Вы с какого дома, бабушка?
Захихикав, старуха вдруг торопливо срывается с места и, прытко семеня тощими ножками, исчезает за поворотом.
Почти сразу Юки слышит уже знакомый звук рвущейся бумаги и чавканье. Она идет на этот шум, возвращаясь вдоль забора обратно к входу в проулок. Краем глаза замечает в море усеивающих бетон листков объявление о пропаже котенка.
В густой тени, отбрасываемой выгоревшим недостроем, тонут чавканье и прочие звуки. Юки осторожно поворачивает за угол и останавливается.
Никого. Землю устилают обрывки объявлений – десятки обрывков, целая горка. Нагнувшись, Юки подбирает мятую и чуть влажную по краям бумагу, подносит к глазам, чтобы присмотреться повнимательнее.
Это вовсе не объявление. Это – кусок рисунка из ее альбома. Самый уголок, с подписью автора – «Ю. Ки», то есть «Юлия Киселева».
Костлявые старушечьи пальцы вонзаются в шею Юки, хватают за плечи, лезут под ребра, вырывая из легких воздух вместе со слабым вскриком. Ее разворачивают, тащат к ограждению и наверх, выше! Уши заполняет шорох, перед глазами мелькают лица, заклеенные тонкой полупрозрачной бумагой, под которой розовеет лишенное кожи мясо. Юки задыхается в окружении этих лиц – сколько же их тут?..
Другие руки упираются ей в бедра и поясницу, толкают снизу. Похожие на старух белесые существа с бумажными лицами проворно затаскивают Юки на забор, другие уже ждут по ту сторону. Ее тянут, ее рвут вниз с такой силой, что тело Юки резко сгибается. Трещит и лопается позвоночник, мобильник выпадает из потерявших чувствительность пальцев, а звук рвущейся бумаги становится невыносимо громким, вытесняя собой все остальное.
* * *
Если приподняться и заглянуть за ограждение, на территорию заброшенной типографии, где нашла пристанище сломленная Юки, то можно увидеть, что земля там устелена плотным слоем мусора. Измочаленное тело девушки с неестественно вывернутыми конечностями лежит в окружении останков животных. Из горы строительного хлама торчит плотно обклеенная бумагой собачья лапка, из мотка ржавой проволоки выглядывает кошачья голова в маске из газеты.
Сама Юки незряче смотрит на небо. Капюшон сполз, из-под шапочки торчат длинные волосы – теперь уже совершенно седые.
Собравшиеся вокруг мертвой Юки согбенные существа громко чавкают, тщательно пережевывая бумагу, сплевывают жвачку и лепят как следует промоченные слюной куски объявлений на ее лицо.
Обрывок за обрывком, обрывок за обрывком, пока Юки не откроет глаза, чтобы посмотреть на мир своим новым бумажным сознанием.
– Мальчик…
– Мальчик, мальчик, мальчик…
– Ма-альчик!..
– Ты потерялся… не слышишь…
– Не помнишь?..
– Ма-альчик!..
– Мальчик…
– Подожди, подожди, подожди…
– Послушай…
– Хотя бы…
– Еще…
– Одну…
Метастазы
Грозовая туча, тяжелая, с чернотой в утробе, преследовала Вадима от Курской области. Она двигалась хищной касаткой, не отставая от его автомобиля, словно гналась за мелкой рыбкой. Руслом служила федеральная трасса М-2 «Крым», она же Е105 на европейских картах, она же – бывшая Е-95.
Вадим выехал из Киева ранним утром. Он планировал добраться до Москвы, опередив сумерки и предрекаемый синоптиками дождь. Но у таможни были свои планы. Пасхальным подарком всем водителям стала семичасовая пробка. Украину Вадим покинул после полудня.
Под Курской дугой его поджидала туча.
Сорок лет назад Всесоюзный Минтранс проложил «Крым» в обход населенных пунктов, дабы сделать трассу действительно скоростной; за окнами вадимовской «Шкоды-Форман» мелькали реки, холмы, острова рощиц, поселки.
Некоторые села представляли собой скопление роскошных коттеджей, в других полным ходом шло строительство. Третьи же производили угнетающее впечатление.
Вадим подметил: если название села написано на белой табличке – село живое, если на синей – вымирающее. В таких полумертвых, а то и вовсе заброшенных местечках запросто можно было снимать отечественный фильм ужасов.
Прогнившие за зиму крыши, покосившиеся срубы. Мрачные избы, мечтающие о горожанине, который бы выкупил их, заново облицевал, вернул былую стройность.
Юки выдавливает несколько капель прозрачной жидкости на поверхность столба, быстро проводит кистью, пока клей не застыл, лепит сверху кусок бумаги и разглаживает ладонью, чтобы лучше схватился. Достает телефон, делает фото – для отчетности. Поздней ночью, уже перед сном, отправит все снимки куда надо. На этом, первом за сегодня, реклама спайсов. Те самые пять-шесть тысяч, которые Юки потратит на альбомы и краски.
Она двигается дальше. Забор, торец многоквартирного дома, несколько подъездов, ствол дерева, стальной бортик горки на детской площадке. В некоторых местах остались вчерашние объявления, в других поверх наклеены чужие: продажа квартир, ремонт бытовой техники, скупка волос. С такими Юки не церемонится – клеит свои прямо на них, третьим слоем: «Работа на дому», «Купим золото», «В долг под залог авто». У того, кто раз в неделю сбрасывает ей деньги на карточку, много клиентов. И много таких, как Юки, утренних торопыг с похожими рюкзачками, в таких же натянутых на головы шапочках или капюшонах. Пару раз они пересекались с «коллегами» на границе участков. Юки видела молодого парня своего возраста на перекрестке – он возился на остановке через дорогу. Махнул ей тогда рукой в такой же дешевой рабочей перчатке, какие носила она сама. Юки помахала в ответ.
Важно успеть, пока народ не потянулся на улицы. И не попасться патрулю – вообще, по идее, копам плевать на таких, как она, но зачем лишний риск? В ушах гремит музыка, в плей-листе собственноручно отобранная мешанина, от Билли Айлиш до нойза и эмбиента, сплошь дарк. Юки любит слушать такое по утрам. Особенно таким промозглым туманно-серым утром, как сегодня.
Музыка скрадывает время, превращает путь Юки в череду картинок из старого альбома: обрывки ее стандартного утра. Что там – целая жизнь в обрывках. По крайней мере, она была бы рада исчезнуть в рисунках, чтобы нарисованные драконы, замки и принцессы из ее комиксов стали реальностью и подменили бабушкину квартиру, памперсы, столбы и клей.
Пара объявлений – на стене у «Пятерочки». Еще три – в подарок цветочному киоску. Дальше мимо небольшой аллейки, по одному листику на спинку каждой скамейки, на боковину каждого мусоросборника. Фото, фото, фото – пара сотен снимков каждое утро, вечером «отправить» и «удалить», чтобы освободить место для следующей порции.
Маршрут у Юки простой – километра полтора от дома бабули до рыночной площади, а потом крюк и обратно, параллельной улицей, с остановками у отделения Сбера, музыкального училища, кафе. Затем задний двор школы, Дом культуры, детский сад.
Напоследок – узкий проулок, ведущий к внутренним дворикам. Тут когда-то начали строить типографию, но владелец обанкротился во время кризиса, не поделил что-то с кредиторами. Однажды стройка вспыхнула посреди ночи, да так и осталась не завершена: обгоревшие скелеты пустующих перекрытий годами выглядывали из-за высокого бетонного ограждения. Оставленная строителями тропинка вдоль забора – идеальное место для расклейки объявлений, потому что машины здесь не ездят и многие жители окрестных домов срезают дорогу и ходят тут.
Прежде чем нырнуть в проулок, Юки проверяет часы. Опоздание пять минут – не страшно. Бабуля еще спит, должно быть, а если и проснулась – не беда, скоро Юки уже будет дома.
Узкий пустой проулок заканчивается загогулиной ведущего к дворам поворота.
На заборе уже висит несколько объявлений типа «продам квартиру», «куплю квартиру». Топорщатся обрезки бумаги с номерами телефонов – будто чьи-то пальцы торчат из бетона. Юки вспоминает слова бабушки: «Они там, они все там. Прячутся под бумагой». Юки ежится под курточкой, но не от холода.
Она идет вдоль стены, ища взглядом свободное место. Замирает перед одним из объявлений, рассматривает: «Пропал щенок», фото. Юки клеит рядом свое: «Веселая дурь, ищи нас в watsapp», ник.
Сфотографировав, проверяет снимок – все хорошо, света хватает. Следует дальше. Еще пару раз останавливается, чтобы наклеить другую рекламу. Приближается к повороту, где забор образует угол. У нее в рюкзаке осталось еще штук пять листков для расклейки. Щедро выдавив остатки клея поверх чужих объявлений («Ищешь работу?», «Частный рипетитор», «Муж на час»), Юки лепит свои в ряд, одно рядом с другим («Быстрый займ под залог авто», «Сауна с хохотушками», «Праздник на дому»). Отступает на шаг, чтобы все, что нужно, попало в кадр. Нажимает кнопку, глядит на экран.
Понимает, что вместо своих объявлений почему-то сфотографировала чужое – о пропаже человека. Лицо парня в телефоне кажется смутно знакомым…
Не тот ли это, что махал рукой в тот раз на перекрестке?
Но как, черт побери…
Юки смотрит на стену, опять в телефон, на стену и в телефон. Клипса вываливается из уха и повисает на проводке. Шепоток Билли Айлиш похож на шелест бумаги, трущейся о бумагу.
Объявления о пропаже на бетоне нет, оно существует только в виде фотографии в памяти ее мобильника.
Раздается шорох. Юки смотрит назад, за поворот, – никого. Лишь подрагивают бумажные полоски с номерами телефонов. Как пальцы, как чертовы пальцы мертвецов, живущих за обоями.
Странный шебуршащий звук повторяется.
Юки прислушивается. Теперь слышно чуть более отчетливо: что-то трется по бетону. Скребет. Так знакомо, так…
Рвется бумага.
Она решительно возвращается в проулок. Звук доносится оттуда.
Юки медленно заглядывает за угол. Кожей лица ощущает бетон – он словно украл ее дыхание и возвращает обратно мертвящим холодом.
– Ба?..
За поворотом спиной к ней стоит старуха. Спутанные седые космы, серая ночнушка и такие же серые босые ноги, торчащие из-под подола.
Пальцы яростно скребут стену. Обломанные ногти крошатся, цепляя шероховатую поверхность. Планируют вниз клочки бумаги.
– Что ты тут делаешь? – говорит Юки, но тут же понимает, что эта безумная ведьма вовсе не ее бабуля. Просто похожа. Они, выжившие из ума, все похожи. Люди-обрывки.
Старуха отрывает кусок объявления (это мое объявление, думает Юки отстраненно, как во сне) и подносит к лицу. Чавкает.
Жрет.
– Эй. Эй, вы что делаете! – окликает Юки, в то время как внутренний голос нашептывает ей: «Киселева, тебе что, делать нечего? Тебе что, больше всех надо?»
Старуха замирает. Такие знакомые движения…
Улыбается, зачем она улыбается?
– Бабушка, вам помочь? Вы потерялись?
«Киселева, кончай дурить!»
– Может, вас отвести домой? Вы с какого дома, бабушка?
Захихикав, старуха вдруг торопливо срывается с места и, прытко семеня тощими ножками, исчезает за поворотом.
Почти сразу Юки слышит уже знакомый звук рвущейся бумаги и чавканье. Она идет на этот шум, возвращаясь вдоль забора обратно к входу в проулок. Краем глаза замечает в море усеивающих бетон листков объявление о пропаже котенка.
В густой тени, отбрасываемой выгоревшим недостроем, тонут чавканье и прочие звуки. Юки осторожно поворачивает за угол и останавливается.
Никого. Землю устилают обрывки объявлений – десятки обрывков, целая горка. Нагнувшись, Юки подбирает мятую и чуть влажную по краям бумагу, подносит к глазам, чтобы присмотреться повнимательнее.
Это вовсе не объявление. Это – кусок рисунка из ее альбома. Самый уголок, с подписью автора – «Ю. Ки», то есть «Юлия Киселева».
Костлявые старушечьи пальцы вонзаются в шею Юки, хватают за плечи, лезут под ребра, вырывая из легких воздух вместе со слабым вскриком. Ее разворачивают, тащат к ограждению и наверх, выше! Уши заполняет шорох, перед глазами мелькают лица, заклеенные тонкой полупрозрачной бумагой, под которой розовеет лишенное кожи мясо. Юки задыхается в окружении этих лиц – сколько же их тут?..
Другие руки упираются ей в бедра и поясницу, толкают снизу. Похожие на старух белесые существа с бумажными лицами проворно затаскивают Юки на забор, другие уже ждут по ту сторону. Ее тянут, ее рвут вниз с такой силой, что тело Юки резко сгибается. Трещит и лопается позвоночник, мобильник выпадает из потерявших чувствительность пальцев, а звук рвущейся бумаги становится невыносимо громким, вытесняя собой все остальное.
* * *
Если приподняться и заглянуть за ограждение, на территорию заброшенной типографии, где нашла пристанище сломленная Юки, то можно увидеть, что земля там устелена плотным слоем мусора. Измочаленное тело девушки с неестественно вывернутыми конечностями лежит в окружении останков животных. Из горы строительного хлама торчит плотно обклеенная бумагой собачья лапка, из мотка ржавой проволоки выглядывает кошачья голова в маске из газеты.
Сама Юки незряче смотрит на небо. Капюшон сполз, из-под шапочки торчат длинные волосы – теперь уже совершенно седые.
Собравшиеся вокруг мертвой Юки согбенные существа громко чавкают, тщательно пережевывая бумагу, сплевывают жвачку и лепят как следует промоченные слюной куски объявлений на ее лицо.
Обрывок за обрывком, обрывок за обрывком, пока Юки не откроет глаза, чтобы посмотреть на мир своим новым бумажным сознанием.
– Мальчик…
– Мальчик, мальчик, мальчик…
– Ма-альчик!..
– Ты потерялся… не слышишь…
– Не помнишь?..
– Ма-альчик!..
– Мальчик…
– Подожди, подожди, подожди…
– Послушай…
– Хотя бы…
– Еще…
– Одну…
Метастазы
Грозовая туча, тяжелая, с чернотой в утробе, преследовала Вадима от Курской области. Она двигалась хищной касаткой, не отставая от его автомобиля, словно гналась за мелкой рыбкой. Руслом служила федеральная трасса М-2 «Крым», она же Е105 на европейских картах, она же – бывшая Е-95.
Вадим выехал из Киева ранним утром. Он планировал добраться до Москвы, опередив сумерки и предрекаемый синоптиками дождь. Но у таможни были свои планы. Пасхальным подарком всем водителям стала семичасовая пробка. Украину Вадим покинул после полудня.
Под Курской дугой его поджидала туча.
Сорок лет назад Всесоюзный Минтранс проложил «Крым» в обход населенных пунктов, дабы сделать трассу действительно скоростной; за окнами вадимовской «Шкоды-Форман» мелькали реки, холмы, острова рощиц, поселки.
Некоторые села представляли собой скопление роскошных коттеджей, в других полным ходом шло строительство. Третьи же производили угнетающее впечатление.
Вадим подметил: если название села написано на белой табличке – село живое, если на синей – вымирающее. В таких полумертвых, а то и вовсе заброшенных местечках запросто можно было снимать отечественный фильм ужасов.
Прогнившие за зиму крыши, покосившиеся срубы. Мрачные избы, мечтающие о горожанине, который бы выкупил их, заново облицевал, вернул былую стройность.