Глубокие воды

— Вик, Мелинда говорит, что у вас с Брайаном вроде как серьезный разговор. Пожалуй, мы с Мелиндой сходим в «Буфетчицу», там ведь устраивают танцы.

— Да, конечно, — любезно отозвался Вик. — А еще там подают разливное пиво.

— Ну да! — воскликнул Камерон, хлопая себя по солидному пузу.

Несмотря на поглощаемые им количества еды и напитков, он не был толстяком, а больше напоминал громадного самца гориллы.

Из спальни вышла Мелинда, в туфлях-лодочках на высоком каблуке и коротком ярко-красном жакете поверх платья. Брайан окинул ее оценивающим взглядом. Она тщательнее обычного нанесла макияж и уложила белокурые волосы в аккуратную прическу.

— Когда приду — не знаю, — беспечно бросила она с порога.

Горилла, осклабившись во весь рот, последовал за ней.

Вик с ходу завел разговор с Брайаном, чтобы у того не было возможности ничего спрашивать, но по лицу молодого человека понял, что от вопросов никуда не деться, Брайан их обязательно задаст. Вик корил себя за то, что так и не поговорил с Мелиндой. Хорас прав. Нужно было хоть что-нибудь ей сказать. Только была бы от этого какая-то польза? Ведь когда речь шла о де Лайле, никакие разговоры не помогали.

— Ваша жена — очень привлекательная женщина, — медленно произнес Брайан, как только в их беседе возникла пауза.

— Вы так считаете? — с улыбкой отозвался Вик.

И вдруг вспомнил, как Брайан, увидев флигель за гаражом, удивленно спросил: «Вы здесь спите?» Так бездумно и жестоко задают вопросы дети. Это почему-то очень задело Вика. Он никак не мог выбросить это из головы.

Они засиделись за полночь, разговаривая о книгах и поэтах, а потом Брайан вежливо предположил, что, может быть, Вик хочет пойти спать. Очевидно, Брайану не терпелось взяться за антологию немецких поэтов-метафизиков, которую Вик отыскал для него в шкафу, поэтому Вик откланялся, однако спать не лег, а читал у себя во флигеле часов до двух, пока не вернулась Мелинда. У Брайана все еще горел свет. Вик надеялся, что Брайан не увидит ее пьяной, хотя и сам не знал, захмелела она или нет. Он выключил свет примерно в половине третьего. Через приоткрытое окно послышался счастливый, пьяный смех Мелинды. Интересно, о чем с ней говорит Брайан? — подумал Вик.

На следующее утро Мелинда сказала:

— А твой приятель ужасно симпатичный.

— Он ужасно хороший поэт, — сказал Вик.

Брайан в это время совершал утреннюю прогулку. Наверное, как и вчера, вернется с птичьими перьями. Этим утром, заглянув в его комнату, Вик увидел, что постель заправлена, а посередине письменного стола аккуратным рядком выложены голубое перо, камешек, гриб и сухой лист, будто предметы для созерцания.

— Он тоже считает тебя привлекательной, — сообщил ей Вик, сам не зная зачем: у Мелинды и без того было достаточно высокое мнение о себе.

— Раз уж мы передаем друг другу чужие слова, можешь сказать ему, что он самый привлекательный молодой человек из всех, кого я встречала после того, как окончила школу.

Вик сдержался и не прокомментировал это заявление.

— Ты сегодня встречаешься с Тони?

— Нет, я решила встретиться с Брайаном.

— Брайан занят.

— Ну не весь же день. Он пригласил меня покататься на лодке на Медвежьем озере.

— Ах вот как.

— Но Тони придет вечером, послушать пластинки. Я вчера купила в Уэсли пять новых.

— Я не хочу, чтобы он сегодня приходил, — тихо сказал Вик.

— Неужели? — Она изогнула бровь. — Это почему же?

— Потому что мне нужно поговорить с Брайаном, а музыка будет нам мешать даже у меня во флигеле.

— Понятно. И куда же нам деваться?

— Куда хотите.

Он закурил и уставился на «Таймс», лежавшую на коктейльном столике.

— А что ты сделаешь, если он все-таки придет?

— Попрошу его уйти.

— Между прочим, это не только твой, но и мой дом.

На это он мог ответить так много, что не сказал ничего и затянулся сигаретой.

— Что молчишь? — спросила она, презрительно сузив глаза.

Бесполезно было просить ее вести себя приличнее в присутствии Брайана. Бесполезно. Все бесполезно.


— Повторяю: если он придет, я попрошу его уйти. И он уйдет как миленький.

— Тогда я подам на развод.

Вик чуть улыбнулся.

— Не веришь? А я подам, — заявила она. — И вообще, я готова принять твое предложение об алиментах. Помнишь?

— Помню.

— Я жду.

Она стояла, уперев руки в бока, расслабив длинное тело и набычившись, как всегда в ссорах, словно зверь перед схваткой.

— С чего бы это? — спросил Вик, прекрасно понимая, с чего это. По позвонкам снова пополз холодный ужас.

Мелинда молчала.

— Из-за мистера Камерона?

— По-моему, он намного лучше тебя. Мы с ним прекрасно ладим.

— В жизни важно не только ладить, — быстро сказал Вик.

— Это упрощает жизнь!

Они уставились друг на друга.

— Ну что, поверил? — сказала Мелинда. — Да, Вик, я хочу развода. Ты же сам меня недавно спрашивал, помнишь?

— Помню.

— И твое предложение еще в силе?

— Я никогда не отказываюсь от своих слов.

— Значит, мне нужно подать на развод?

— Так принято. Можешь обвинить меня в супружеской измене.

Она невозмутимо взяла с коктейльного столика сигарету и закурила. Потом ушла к себе, но тут же вернулась:

— Какие будут алименты?

— Я же обещал тебе щедрое содержание. Оно и будет щедрым.

— Сколько?

Он заставил себя прикинуть сумму и сказал:

— Пятнадцать тысяч в год? Тебе не придется тратиться на Трикс.

Мелинда задумалась. Пятнадцать тысяч в год означало, что Вик не сможет каждый год печатать столько книг, что придется расстаться со Стивеном или урезать ему зарплату — на что Стивен, пожалуй, согласится. Из-за каприза Мелинды Стивену и его семье придется сесть на скудный паек.

— Я согласна, — наконец сказала она.

— К тому же Камерон не бедствует.

— Он замечательный! Настоящий мужчина, — ответила она, как будто он отозвался о нем уничижительно. — Значит, решено. В понедельник я всем займусь. — Она кивнула и снова ушла к себе.

Чуть погодя вернулся Брайан, и они с Виком пошли во флигель, отбирать шестьдесят стихотворений из ста двадцати в рукописи. Брайан разбил стихи на три группы: самые любимые, просто любимые и остальные. По большей части он писал о природе, на метафизические и этические темы, что роднило его поэзию с одами и эподами Горация, — правда, Брайан извиняющимся тоном сказал, что не любит Горация и не помнит его стихов, поскольку предпочитает Катулла. Любовная лирика Брайана была полна страсти — платонической, более или менее экзальтированной — и изысканна, как у Донна. Его стихи о Нью-Йорке впечатляли меньше, но Вик решил для разнообразия включить в книгу одно или два. В то утро Брайан легко поддавался уговорам, пребывая в приподнятом, экзальтированном расположении духа, и у Вика несколько раз возникало чувство, что Брайан его не слушает. Однако же, когда Вик предложил красновато-коричневый цвет для суперобложки, Брайан очнулся и возразил, что лучше сделать ее бледно-голубой, особого оттенка. На прогулке он нашел скорлупку птичьего яйца, именно того цвета, который хотел для суперобложки. Он сказал, что цвет для него очень важен. Вик бережно спрятал скорлупку в ящик стола, а потом описал виньетки, которые предлагал разместить на страницах: перо, травинки, паутина, кокон бабочки-мешочницы, и это Брайан с воодушевлением одобрил. Вик уже экспериментировал с офсетной печатью виньеток и добился великолепных результатов.

Брайан нетерпеливо встал и спросил:

— А Мелинда дома?

— Наверное, у себя, — сказал Вик.

— Я предложил ей после обеда покататься на лодке.

Они еще не завершили отбор стихотворений, но, судя по всему, Брайан уже думал о другом. Что ж, можно поработать и после их прогулки, перед ужином.

— Поезжайте, — сказал Вик, ощутив внезапную слабость.

Брайан ушел.