Гимназистка. Под тенью белой лисы

Конечно, вопрос хотелось закрыть как можно скорее, и у меня был туз в рукаве в виде переноса к Ли Си Цыну после обнаружения артефакта, но кто сказал, что у княгини Рысьиной не припасено что-нибудь в загашнике? Что-нибудь такое, что с легкостью побьет моего туза и заставит меня делать то, что хочет она, а не я? Верить рысьинским обещаниям? Нашли дуру! Я нежно улыбнулась родственнице:

– После возвращения Николая Хомякова вы сделаете объявление о помолвке и мы все вместе поедем в Ильинск.

– Если я найду артефакт без тебя, твое влияние в клане очень уменьшится, – нехорошо прищурилась Рысьина. – А я разберу комнату по дощечке. А дощечки расщеплю на самые мелкие щепочки, Лиза.

Последнее она мне прошипела уже в лицо, резко встав и приблизившись настолько, что при желании я могла бы взять образец пудры, которой было щедро обсыпано ее лицо. Лицо, на котором сейчас жило только одно чувство – ненависть. Горячая, всепоглощающая ненависть. И боюсь, я отвечала ей полной взаимностью.

– Дорогая бабушка, – прошипела я в ответ. – Если бы вы могли без меня обойтись, непременно уже сделали бы это. Что-то мне подсказывает, что без меня вы хоть все через сито просейте, ничего не найдете.





Глава 16




Рысьина убралась несолоно хлебавши, а потому очень и очень злая. Если мы не плевались ядом друг в друга, то лишь потому, что рыси его не производят, правда, в случае моей бабушки я бы даже зуб в заклад не поставила, вздумай кто со мной поспорить. Моя старшая родственница полна неожиданностей, весьма неприятных для противника. После ее ухода я пометалась по гостиной, зло отфыркиваясь под неодобрительными взглядами убирающей остатки чаепития Полины, пока проявившийся домовой не прошептал:

– Успокойтесь же, Елизавета Дмитриевна, княгиня вас нарочно бесила.

Я бросила полог от подслушивания рысьинской шпионкой и ответила в полный голос, чтобы передать всю гамму обуревающих меня чувств:

– Она меня и не нарочно бесит. Она бесит даже не словами, а собственным видом. Тем, что она вообще где-то там есть.

Я опять фыркнула.

– Дык потому, что ваш зверь хочет стать главным, – пояснил Мефодий Всеславович, немало меня тем самым удивив. – Подмять под себя весь клан Рысьиных. Княгиня власть уступать не хочет, вот между вами и искрит.

– Зачем мне нужны Рысьины? Да я их знать не знаю. Впрочем, как и они меня! – в сердцах бросила я.

– Зачем – это вы не у меня, у своего зверя спрашивайте, – степенно сказал Мефодий Всеславович. – Он у вас еще даже в полную силу не вошел, а княгиня его уже боится, пытается подмять заранее.

Я поняла, что ничегошеньки не понимаю:

– Не проще ли было бы меня из клана отпустить?

Домовой неодобрительно крякнул:

– Да кто ж такую ценность из клана выпустит, Елизавета Дмитриевна? Ее свои же загрызут, попробуй она такое провернуть. Поэтому княгиня и злится, что ей нужно вас и оставить, и подмять. А скоро это будет уже невозможно.

– Почему именно подмять? – заинтересовалась я. – Пусть она меня не любит, но подобие деловых отношений могла бы предложить.

– В кланах это так не работает. Там жесткая иерархия, основанная на силе главы. Правда, некоторые хитростью забираются на самый верх, но в этом случае заручаются лояльностью того, кто сильнее. Там конфликта между зверями нету, иной раз получается пролезть. Хитрость – она тоже сила.

Значит, вот как Юрий и его отец хотели меня использовать…

– Что вам Волков-то сказал, Елизавета Дмитриевна? Вы так побледнели, даже Рысьина заметила. Не умеете вы лицо держать.

– Сказал, что второй зверь опасен.

– Чем?

– Этого не сказал. Господи, ситуация – не знаешь, за что хвататься, что делать первым! – в отчаяние взявшись за голову, выдохнула я. – И даже знала бы, все равно стоит вопрос: как?

– Ну же, Елизавета Дмитриевна, – похлопал домовой своей маленькой ручкой по моему плечу. – Не переживайте. Непременно все будет хорошо. Велес вам поможет.

– Чтобы он помог, да даже не помог, а просто выслушал, мне нужно отделаться от артефакта. Оттого, что я примерно знаю место, ничего не изменилось: я понятия не имею, как его достать оттуда. Я ровным счетом никакой магии не чуяла в квартире. Словно артефакта там нет.

– Может, и нет, – согласился Мефодий Всеславович, лишь бы меня успокоить.

– Так Юрию же его я вынесла как раз из моей комнаты.

– Может, он у вас при себе был? – предположил домовой. – Доставать при посторонних неприлично, пришлось выйти. Юрий Александрович же отмечал задравшуюся юбку, но знать не мог, как она задралась.

– При мне артефакта не нашли, – напомнила я.

– Перепрятали к тому времени, Елизавета Дмитриевна, – уверенно ответил Мефодий Всеславович.

– И куда я, по-вашему, могла его перепрятать? – с изрядным скепсисом уточнила я.

– Мне-то откуда знать, Елизавета Дмитриевна? – удивленно воззрился на меня домовой. – Ежели в доме не было, могли в саду прикопать или, вон, подруге на сохранение дать.


– Но Оленька бы непременно напомнила.

– Может, сама забыла или важным не посчитала. Или, напротив, посчитала столь важным, что решила не отдавать.

– Нет, Оля не такая, – убежденно возразила я. – Она непременно бы вернула или рассказала, а значит, у нее ничего нет.

– Нет так нет, – легко согласился Мефодий Всеславович. – Вам лучше знать. Да и вряд ли вы отдали бы столь опасную вещь на сохранение близкой подруге.

Тут я задумалась. Я бы точно не отдала, но сказать такое с уверенностью о своей предшественнице не могла. Лиза была очень доверчивой девочкой, на что указывают ее отношения с Юрием. И все же вряд ли она отдала бы подруге артефакт, тем самым поставив ту под угрозу. А вот Юрию или его отцу… Не могла ли она довериться кому-нибудь из них? Александр Михайлович произвел впечатление куда более разумного существа, чем его сын. Он вполне мог убедить Лизу отдать опасную вещь на хранение и тогда сейчас попросту выжидает, надеясь воспользоваться козырем потом, когда все немного утихнет и исчезнет опасность, что Рысьина его загрызет за неповиновение и обман.

– Просто уперлись вы в один вариант, уж простите меня, Елизавета Дмитриевна, а жизнь, она такая штука, на месте не стоит.

– Вы что-то предлагаете, Мефодий Всеславович? – осторожно уточнила я.

– Так с Волковым поговорить бы, – неуверенно ответил он и быстро добавил в ответ на мой протестующий рык: – Я ж не о том, чтобы союз с ним заключить, а о том, чтобы выяснить, что он знает и про артефакт, и про лису вашу, так странно появившуюся. Ежели вы форму эту принимать не можете, значит, контроля у вас над ней нет. А вот не может быть так, чтобы у нее был контроль над вами?

Я только и смогла, что испуганно икнуть. Только не хватало, чтобы контроль надо мной получила эта инфернальная образина с лазерными прицелами вместо глаз. Но неужели я не почувствовала бы постороннее вмешательство?

– Как она может это провернуть? – чуть хрипло спросила я.

Мефодий Всеславович постучал пальцами, сложенными в щепоть, по голове.

– Подарок-то явно не от Велеса, – сказал он, пугая меня еще сильнее, – стало быть, и способы там грязные, душу вымораживающие. А что вы супротив выставить можете? Ничего, ибо не знаете, с чем боретесь. А Волков знает.

– Вопрос, скажет ли, – проворчала я, принимая правоту домового. – Ни на какие соглашения я с ним не пойду.

– А и не надо. Вам нынче хоть крупицу знаний урвать. А где ее взять? Только у врага.

У врага брать ничего не хотелось. Не потому, что я была столь принципиальна, а потому, что была уверена: Волков просто так делиться ничем не будет.

Я подошла к зеркалу в толстой резной позолоченной раме, висевшему в простенке между окнами гостиной. В нем тотчас же зажглись красными, пока неяркими угольками лисьи глаза. Она следила за мной и явно злилась, что я ее игнорирую. Что ж, можно и внимательней посмотреть. Поиграть в гляделки. Я уставилась прямо в разгорающиеся красные точки и почти тут же пожалела. Казалось, через глаза лучи ввинчиваются прямо в мозг, и не просто ввинчиваются, а пытаются там что-то сотворить. Отшатнуться я не успела, меня накрыло воспоминанием.



Словно кусок с рваными краями, выхваченный из цельного полотна. Неизвестно, что было до. Неизвестно, что было после. Но сейчас мы, я и мой собеседник, сидели на скамейке. На мне легкие шелковые брюки, краями которых играл летний ветер, и элегантные туфли, одной из которых я покачивала, пытаясь скрыть раздражение. Раздражал меня сидящий напротив парень с внешностью, ничем особо не запоминающейся, пока не поймаешь его взгляд. Темный, нехороший взгляд, поднимающий все гадкое, что обычно прячешь в самых дальних закоулках души. И гадкого поднялось уже столько, что хотелось снять туфлю и подкованной шпилькой врезать по сволочи, которая подарила призрачную надежду, просуществовавшую ровно до момента, когда он сказал, что потребуется взамен на излечение сестры.

– Я понимаю, вы сейчас мне не верите, – тем временем говорил парень низким неприятным голосом. – Считаете бредом?

– Считаю, – согласилась я. – Сама себе удивляюсь, что продолжаю вас слушать.

– Потому что других шансов спасти вашу сестру нет.

– Боюсь, их вообще нет. Ей сейчас поможет только чудо.

Он прищелкнул пальцами, и на их кончиках зажглись красные огоньки. Я лишь скептически скривилась: слишком много повидала в этой жизни дешевых фокусов, чтобы на них покупаться.

– Я вам и предлагаю чудо. А взамен вы всего лишь выполните мою просьбу. Несложную.

Огонь он убрал столь же просто, как и призвал.

– Ваша просьба звучит как горячечный бред.

– Не верите в магию?

– А есть те, кто в нее верит?

– Неделя. – Он встал и посмотрел на меня так, что появилось желание снять уже обе туфли, но не чтобы запустить их в собеседника, а чтобы быстрее от него удрать. – За эту неделю Светлане станет лучше, и вы убедитесь, что я вас не обманываю. Но откажетесь помочь – и все вернется на круги своя. И тогда только вы, Марина, будете виноваты в ее смерти. Будете знать, что могли спасти и не спасли.



– Елизавета Дмитриевна, очнитесь! – Мефодий Всеславович по щекам хлопал не сильно, но паники в его голосе хватило бы на десяток домовых. – Что она с вами сделала?

Первое, что бросилось в глаза, когда я их открыла, – это сияющая люстра на потолке. Я лежала на полу, затылок ощутимо побаливал: наверняка приложилась со всего размаха.

– Уже все, – голос прозвучал твердо, но сесть я бы не решилась. – Не стоило мне смотреть лисе в глаза.

Или стоило? Возможно, лиса – ключ к той части памяти, что от меня заперта? Теперь я хотя бы знаю, почему согласилась сюда попасть. Та таинственная Светлана, имя которой всплыло в памяти при пробуждении в этом теле, оказалась моей сестрой из прошлой жизни. Скорее всего, больной или даже умирающей. Лица ее я, сколь ни напрягалась, вспомнить не могла. Впрочем, свое прежнее лицо тоже. В показанном мне куске воспоминания не было зеркала, а глаза собеседника ничего не отражали, они были словно два прокола в пустоту. Не сам ли Темный бог со мной разговаривал?

– Елизавета Дмитриевна, что с вами? – заголосила Полина, некстати зашедшая в гостиную.

Моего падения она наверняка не слышала, но сейчас все плетения развеялись: стоит потерять сознание, и они более ничем не удерживаются. Слышала ли она причитания домового? Или тот может скрывать свое присутствие от нежелательных особ? Сейчас-то его заметно не было, а Полина ничем не показывала, что слышала чужой голос.

– Со мной ровным счетом ничего не случилось. Неужели я не могу помедитировать?