Герои умирают
Часть 40 из 112 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Тель-Альконтаур, старший брат Тоа-Фелатона, предложил тогда Кейну титул Барона за героизм, проявленный им в битве с Ордой Кхуланов при Церано. Однако Студия была не заинтересована в том, чтобы их лучший молодой Актер, стремительно восходящая звезда, связал себя по рукам и ногам управлением заштатным феодом в Надземном мире. К тому же все, кто был так или иначе связан с Монастырями, по традиции отказывались от любых почестей и наград, предложенных временными властителями, и Кейн легко, хотя и уважительно отказался от чести, оказанной ему старым Королем, во время специальной церемонии, устроенной здесь, во дворце.
Кейн вспомнил, каким пустым казался ему тогда громадный зал, несмотря на то что люди стояли в нем плечом к плечу: аристократы и сановники, офицеры и почетные граждане всех мастей. Переливчатые потолочные своды, терявшиеся где-то на страшной высоте, улавливали каждый звук, родившийся внизу, и, превратив его в шепот или шелест, отправляли обратно вниз. Этот акустический трюк создавал впечатление, что зал почти пуст, даже когда он был наполнен людьми до отказа.
Дубовый трон, на котором восседал теперь Ма’элКот, по-прежнему стоял на широком прямоугольном помосте – двадцать семь высоких ступеней над бесконечным простором мраморного пола. Узкие гобелены, сюжеты которых невозможно было разглядеть из-за копоти и пыли, скопившихся с годами, по-прежнему висели в проемах между огромными контрфорсами, но это было единственное, что сохранилось в памяти Кейна от былого убранства зала.
Ма’элКот явно произвел тут кое-какие перемены.
Столбы света с танцующими в них пылинками, падая сквозь южные окна зала, терялись на фоне магматического сияния двенадцати бронзовых жаровен, каждая из которых была так широка, что внутри легко мог вытянуться во весь рост высокий мужчина. В них горели угли того же сорта, что и под котлом в Малом зале, – много тепла и света, но совсем без дыма. Кроме того, угли горели не сгорая, однако их свет был не так ровен, как у лампы; он дрожал и пульсировал так, что тени, которые отбрасывали жаровни, казалось, жили своей жизнью и преследовали свои цели.
Середину зала занимала гигантская платформа – девять футов в высоту и сотни футов в длину и ширину; ее бока были задрапированы праздничными флагами кирпично-красного цвета с золотом: материи на них пошло столько, что хватило бы на ливреи всем служащим дворца без исключения.
Над ней бронзовой башней высилась статуя, изображавшая обнаженного Ма’элКота.
Сверкающий бронзовый гигант стоял, уперев руки в боки и расставив ноги, – поза силы и власти. Его пах возвышался над уровнем платформы примерно на метр. Ни одно зеленое пятнышко не пятнало его сияющей мускулатуры, лицо выражало радушие и благожелательность. Кейн со своего места видел, что у статуи два лица, значит второе смотрело на платформу.
Кейн молча кивнул: двуликая статуя показалась ему дурным предзнаменованием.
Между расставленными ногами колосса находился короткий наклонный желоб, тоже из бронзы, который вел с платформы в неглубокий бассейн перед самыми ступенями трона. На той стороне статуи, которая смотрела на платформу, Кейн заметил очертания чего-то похожего на пенис, на стороне трона внизу живота статуи была припухшая складка плоти, – видимо, она символизировала вагину.
Он подумал, что его, по всей видимости, ждет очень необычное представление.
Он сидел в крошечном зашторенном алькове позади трона. Там было два стула, и один из них занимал Кейн, прильнув глазом к отверстию в крошечной дверце как раз за спиной Ма’элКота. На это место его посадил сам Ма’элКот, который просто объяснил, что компания Кейна ему приятна и он не желает расставаться со своим гостем только из-за того, что наступил час аудиенций.
Вот почему Кейн сидел и наблюдал за тем, как в Большой зал входят делегация за делегацией, прибывшие из самых дальних уголков Империи. Представитель каждой из них подходил к трону, поднимался на первую ступеньку и излагал просьбу или жалобу, с которой они прибыли. Ма’элКот слушал и кивал, а когда с делом было покончено, он кивком отправлял просителей к платформе. Те заходили под платформу, где снимали одежду. А потом по ступеням платформы наверх один за другим выходили голые люди – мужчины и женщины, мелкопоместные дворяне и Герцоги Империи.
Там они присоединялись к растущей толпе голых и дрожащих мужчин и женщин всех возрастов, которые ждали и наблюдали – естественно, немного нервно – за тем, как Ма’элКот разбирался со следующими.
При этом Император не забывал вполголоса комментировать все происходящее для Кейна: рассказывал ему о Баронах и Рыцарях, которые появлялись перед троном, о том, что творится в их землях, об их былых политических связях и нынешних амбициях, а также о том, чем они могут быть полезны Ма’элКоту в его Великом Труде. Иногда их разговор переходил на другие темы, но рано или поздно возвращался к самому Ма’элКоту, его достижениям и планам.
Кейн сразу заподозрил, что Императору нравится удерживать его возле себя и посвящать в свои намерения потому, что Кейн знал, кем он был раньше, и поэтому мог оценить, как далеко он продвинулся и как много сделал; скрытое желание одобрения, возможно, было единственной человеческой слабостью, которая осталась у Ма’элКота.
Кейн не сразу и, надо сказать, с большой неохотой признался себе, что Ма’элКот ему скорее нравится, чем нет. В самой его самоуверенности, которая давалась ему без малейшего усилия, было что-то невероятно привлекательное, а его высокомерие было так основательно подкреплено могуществом, что выглядело почти как добродетель. Стоило Кейну забыть о том, где он и что ему предстоит сделать, как трепет оставлял его и он ощущал притяжение этого человека. Но это было притяжение особого рода: так одних людей тянут к себе горы, а других – море.
Как мог ему не нравиться человек, который так искренне и очевидно радовался самой жизни и тому, кто он в этой жизни есть?
– Венец Я, разумеется, уничтожил, – продолжал Ма’элКот. – Он был лишь ключом от той двери, что сдерживала Силу, которой Я распоряжаюсь ныне, и зачем Мне было давать доступ к ней кому-то другому. А Я использовал эту силу… – он провел рукой над своим одеянием, словно говоря «Вуаля!», – для того, чтобы преобразить Себя. Во-первых, Я сделал Себя красивым – ты, конечно, помнишь, как выглядел Ханто, так что Мой приоритет тебя не удивит. Затем Я дал себе столько ума, что Мой интеллект граничит теперь с всеведением. После Я снабдил себя еще одной формой Силы: почти безграничным богатством. Позже Я стал Императором Анханана: политическая власть, настоящее могущество. И Я не намерен останавливаться.
– Неужели? – удивился Кейн. – И кем же ты станешь на бис: богом, что ли?
– Вот именно.
В зал вошла делегация свободных земледельцев Каарна. Эти люди проделали тысячу миль, чтобы молить Императора о прекращении засухи, которая сжигала их поля. Ма’элКот пообещал и отослал крестьян к платформе.
Когда те, подойдя к занавесу, с неохотой нагнулись, чтобы пройти под ним, Кейн шепнул:
– Вот это обещание так обещание.
Ма’элКот заразительно хохотнул и с олимпийским спокойствием ответил:
– И я его выполню. Жалок тот бог, который не в силах вызвать дождь.
– Ты шутишь?
– Мм… Как сказать.
Он на минуту отвлекся, чтобы разрешить спор двух киришанских Баронов. Насколько мог судить Кейн, у него получилось: Бароны с довольным видом скрылись под красно-золотым занавесом. Ма’элКот снова вернулся к разговору:
– И представь себе, что эту мысль подсказали Мне Актири.
Кейн порадовался, что сидит так, что Император его не видит. Он сглотнул, перевел дух и только тогда спросил:
– Актири? А ты не староват, чтобы верить в эти сказки?
– Э-э-э, Кейн, если бы ты видел то, что видел Я…
– Я думал… – осторожно начал Кейн, – в общем, я считал, что вся эта история с охотой на Актири – твоя выдумка, чтобы избавляться от политической оппозиции.
– Так и есть. Ведь Я же тиран: Я захватил трон, не имея ни малейшего права на власть. Ведь на самом деле Я Простолюдин. – И он, откинувшись на спинку Дубового трона, окинул Подданных мрачным взглядом. – Несмотря на Мои способности и любовь, которую простой народ питает ко Мне с первого дня Моего восшествия на Престол, аристократы настроены против Меня. Вот почему, объявляя Актири то Барона, то Графа, Я не только подрываю веру народа в их слова, но и получаю вполне законную возможность избавиться от них. И да, было время, когда Я считал Актири не более чем мифом, порождением фантазии, с помощью которого удобно стирать с лица земли Моих врагов. Пока они не попытались Меня убить.
Восемь человек с оружием, подобного которому не видел никто в нашем мире, оно мечет мелкие смертоносные кусочки, как праща – камни, но только они льются из их жерл со скоростью воды, хлещущей из водосточной трубы во время дождя, они возникли прямо здесь, в залах Моего дворца. Двадцать шесть Моих Подданных погибли на месте, из них лишь семь Рыцарей дворцовой стражи, еще трое имеющих право на герб, а остальные даже безоружные: слуги и служанки да три пажа, те и вовсе дети.
Кейн под прикрытием стены поморщился: «Восемь человек с автоматами… Ну, Кольберг, ты и герой».
– Шестерых Я захватил живыми. Из них трое умерли в Театре Истины, в руках мастера Аркадейла. От них Я узнал многое об Актири. Они – такие же люди, как ты, Кейн, или как был когда-то Я. По замыслу их хозяев они не могут ничего рассказать о своем мире: стоит им лишь попытаться, как у них останавливается дыхание. И тем не менее Я немало узнал от них. Еще больше рассказали Мне другие трое, которых Я убил своими руками.
«Многое узнал?» – удивился Кейн. Он прекрасно знал все ограничения, которые накладывали на Актеров студийные контракты, помнил гадкое ощущение руки, сдавливающей горло, стоит только попытаться заговорить в Надземном мире по-английски. Студия уверяла, что благодаря этому условию ни один Актер не может выдать ни себя, ни своих коллег, какому бы давлению он ни подвергался. А если терпеть не останется сил, Актер просто умрет.
– Я воспользовался тем заклинанием, о котором мы говорили и которое Я хотел применить к тебе, – продолжал Ма’элКот так, словно прочитал мысли Кейна. – Это заклинание не однажды было опробовано Мной на врагах Империи, а потому оно достигло совершенства. Если, входя в мыслевзор, удерживать в своем сознании это заклятие, то можно уловить отлетающую сущность человека, увидеть его воспоминания – постичь его душу, если угодно, – но не раньше, чем жизнь окончательно покинет его тело. Так Я многое узнал об их мире.
Ледяная рука скользит по спине Кейна. «Я же один из самых знаменитых людей того мира».
– Тамошнее человечество победило. Мир принадлежит только людям, о недочеловеках остались лишь смутные легенды. Человечество говорит на одном языке, а магия, которой они пользуются, такова, что ты и вообразить себе не можешь, Кейн. Даже Я не могу описать ее тебе. Точнее, мог бы, но ты сочтешь Меня сумасшедшим.
Он умолк и задумался, взгляд стал отсутствующим, точно он бродил среди чудес того далекого мира.
– В их воспоминаниях Я искал причину успеха людей в том мире. И Я понял, почему они достигли величия, в то время как мы продолжаем пребывать в ничтожестве. Я нашел причину.
Кейн кашлянул, прикрыв ладонью рот, чтобы прочистить горло.
– И?..
– Это наши боги, Кейн. Те боги, которые правят нами, нас и удерживают. Несмотря на то что Пакт Пиричанта не дает им напрямую вмешиваться в дела людей, они продолжают свою вечную склоку через жрецов и верующих. Они разбрасывают искры новых конфликтов, вынуждая людей тратить на них силы вместо того, чтобы употребить их на защиту своей расы. А вот Актири… В их мире около четырех тысяч лет тому назад шайке пустынных разбойников пришла в голову потрясающая мысль. Они решили, что только их бог настоящий, всех остальных они объявили либо игрой воображения, либо демонами, которые обманывают своих последователей, выдавая себя за богов. Прошло две тысячи лет, и последователи Единого Бога стали проповедниками, однако не в нашем понимании этого слова: они не просто убеждали других людей в том, что вера в Единого Бога сделает их счастливее или богаче. Они запретили веру в любого другого бога. Они убивали жрецов других богов и их поклонников, а храмы богов-конкурентов уничтожали. И со временем такая тактика принесла им успех. Но вот что удивительно: ни один из Актири, в чьих воспоминаниях я почерпнул эту тайну, не верил, что их бог вообще существовал когда-либо! Понимаешь? Если так много можно сделать, оперируя интеллектуальной концепцией вместо бога, то насколько же большего можно добиться с единым живым богом, всемогущим, который объединит все души, чтобы противостоять угрозам человечеству? И тогда Я решил стать таким богом, Кейн. Я стал им, и теперь только Я могу спасти человечество от уничтожения.
«Даже не знаю, кто из нас больше чокнутый, ты или я, – подумал Кейн, – потому что я тебе верю». Вслух он сказал:
– Вау.
– Вау, вот именно.
– Можно один нескромный вопрос?
– Почему один? Я уже ответил на несколько.
Кейн решил считать это согласием.
– Ты стал богом, чтобы спасти человечество, или ты хочешь спасти человечество, потому что это дает тебе повод стать богом?
Басовитый хохот Ма’элКота прокатился по Большому залу, заставив вздрогнуть людей на платформе, да и кое-кого из стражи тоже.
– Кейн, вот за это Я и ценю твою компанию. Я и сам задавал Себе этот вопрос время от времени. И пришел к выводу, что это не важно.
Следующая группа просителей приблизилась к трону с неохотой, и неудивительно: они уже давно могли наблюдать, как Император время от времени бормочет себе что-то под нос, а теперь вот разразился громовым смехом – видимо, в ответ на шутку, которую сам же и рассказал.
Если так дальше дело пойдет, его и вовсе сочтут безумцем.
Но Император быстро и точно дал ответ на их жалобу и, когда они еще спускались по ступеням его трона, продолжил разговор:
– Я не исключаю, что самая страшная угроза для человечества сегодня исходит от этих самых Актири.
– Я… э-э-э… – замешкался Кейн. – Ну, это… тебе не кажется, что это преувеличение?
В ответ Ма’элКот повернул львиноподобную голову и взглянул на собеседника сквозь отверстие в дверце. Глаза Императора метали молнии праведного гнева, и Кейн вдруг испугался, как никогда в жизни.
– Ты даже не представляешь, какое зло заключено в этих тварях, – заговорил Ма’элКот. – Они – заклятые враги всего человечества, и Мои в том числе. скажи мне… нет, попробуй угадать, зачем они приходят сюда, почему убивают Моих людей, насилуют наших женщин и истребляют детей. Зачем они пытались убить Меня. Знаешь? – (У Кейна начисто пропал голос, а желудок как будто завязался узлом.) – Для развлечения, Кейн. Они хуже демонов. Внешние Силы тоже охотятся на людей, но они делают это потому, что иначе им не выжить, ведь наши страхи и отчаяние – пища для них. А эти Актири – они приходят сюда, чтобы убить время. Точнее, приятно провести часы досуга. – (Кейну показалось, что Ма’элКот ударил его по лицу, такая ненависть звучала в голосе властелина Анханана.) – Если это не зло, то Я не знаю, что такое зло.
Кейн откашлялся и обнаружил, что снова может говорить.
– Просто мне показалось, ну то есть, судя по твоим словам, я решил, что они вроде… вроде гладиаторов.
– Гладиаторы не убивают детей. И королей тоже. Тем не менее Я нахожу гладиаторские бои отвратительными и запретил подобные развлечения у себя в Империи.
Вдруг в зале возникла какая-то тревога – обнаженные люди на платформе и те немногие, кто еще стоял внизу, беспокойно задвигались. Дверь распахнулась, и к трону, звякая подковками сапог по каменному полу, подошел Берн.
Большущий пластырь, серый, как голубь, распластал крылья у него на носу, оба глаза окружали багровые синяки. Приятное тепло разлилось в груди Кейна при взгляде на это.
– Кстати, о зле, – торопливо сказал он, радуясь, что можно наконец сменить тему. – Вот идет твой новоиспеченный Граф.
Берн между тем отодвинул плечом следующую делегацию и побежал к трону, перескакивая через две ступеньки зараз. У самого трона он упал на колени и настойчиво зашептал:
– Ма’элКот, прости, я знаю, что должен был явиться еще час назад, но…
Император благосклонно улыбнулся:
– Главное, что ты не опоздал к Ритуалу, малыш. Ну что, какие новости?
– Я нашел Актири, – выдохнул Берн.
Пока он пересказывал Ма’элКоту случившееся, Кейн наблюдал за ним через отверстие в дверце. Источник указал Берну, где скрывались беглецы – в заброшенном складе в Промышленном парке, – и Коты уже взяли парк в кольцо. Пока они еще наблюдают и ждут, а решающий шаг сделают, лишь когда будут уверены, что Шут Саймон там и никуда не уйдет от них.
Кейн вспомнил, каким пустым казался ему тогда громадный зал, несмотря на то что люди стояли в нем плечом к плечу: аристократы и сановники, офицеры и почетные граждане всех мастей. Переливчатые потолочные своды, терявшиеся где-то на страшной высоте, улавливали каждый звук, родившийся внизу, и, превратив его в шепот или шелест, отправляли обратно вниз. Этот акустический трюк создавал впечатление, что зал почти пуст, даже когда он был наполнен людьми до отказа.
Дубовый трон, на котором восседал теперь Ма’элКот, по-прежнему стоял на широком прямоугольном помосте – двадцать семь высоких ступеней над бесконечным простором мраморного пола. Узкие гобелены, сюжеты которых невозможно было разглядеть из-за копоти и пыли, скопившихся с годами, по-прежнему висели в проемах между огромными контрфорсами, но это было единственное, что сохранилось в памяти Кейна от былого убранства зала.
Ма’элКот явно произвел тут кое-какие перемены.
Столбы света с танцующими в них пылинками, падая сквозь южные окна зала, терялись на фоне магматического сияния двенадцати бронзовых жаровен, каждая из которых была так широка, что внутри легко мог вытянуться во весь рост высокий мужчина. В них горели угли того же сорта, что и под котлом в Малом зале, – много тепла и света, но совсем без дыма. Кроме того, угли горели не сгорая, однако их свет был не так ровен, как у лампы; он дрожал и пульсировал так, что тени, которые отбрасывали жаровни, казалось, жили своей жизнью и преследовали свои цели.
Середину зала занимала гигантская платформа – девять футов в высоту и сотни футов в длину и ширину; ее бока были задрапированы праздничными флагами кирпично-красного цвета с золотом: материи на них пошло столько, что хватило бы на ливреи всем служащим дворца без исключения.
Над ней бронзовой башней высилась статуя, изображавшая обнаженного Ма’элКота.
Сверкающий бронзовый гигант стоял, уперев руки в боки и расставив ноги, – поза силы и власти. Его пах возвышался над уровнем платформы примерно на метр. Ни одно зеленое пятнышко не пятнало его сияющей мускулатуры, лицо выражало радушие и благожелательность. Кейн со своего места видел, что у статуи два лица, значит второе смотрело на платформу.
Кейн молча кивнул: двуликая статуя показалась ему дурным предзнаменованием.
Между расставленными ногами колосса находился короткий наклонный желоб, тоже из бронзы, который вел с платформы в неглубокий бассейн перед самыми ступенями трона. На той стороне статуи, которая смотрела на платформу, Кейн заметил очертания чего-то похожего на пенис, на стороне трона внизу живота статуи была припухшая складка плоти, – видимо, она символизировала вагину.
Он подумал, что его, по всей видимости, ждет очень необычное представление.
Он сидел в крошечном зашторенном алькове позади трона. Там было два стула, и один из них занимал Кейн, прильнув глазом к отверстию в крошечной дверце как раз за спиной Ма’элКота. На это место его посадил сам Ма’элКот, который просто объяснил, что компания Кейна ему приятна и он не желает расставаться со своим гостем только из-за того, что наступил час аудиенций.
Вот почему Кейн сидел и наблюдал за тем, как в Большой зал входят делегация за делегацией, прибывшие из самых дальних уголков Империи. Представитель каждой из них подходил к трону, поднимался на первую ступеньку и излагал просьбу или жалобу, с которой они прибыли. Ма’элКот слушал и кивал, а когда с делом было покончено, он кивком отправлял просителей к платформе. Те заходили под платформу, где снимали одежду. А потом по ступеням платформы наверх один за другим выходили голые люди – мужчины и женщины, мелкопоместные дворяне и Герцоги Империи.
Там они присоединялись к растущей толпе голых и дрожащих мужчин и женщин всех возрастов, которые ждали и наблюдали – естественно, немного нервно – за тем, как Ма’элКот разбирался со следующими.
При этом Император не забывал вполголоса комментировать все происходящее для Кейна: рассказывал ему о Баронах и Рыцарях, которые появлялись перед троном, о том, что творится в их землях, об их былых политических связях и нынешних амбициях, а также о том, чем они могут быть полезны Ма’элКоту в его Великом Труде. Иногда их разговор переходил на другие темы, но рано или поздно возвращался к самому Ма’элКоту, его достижениям и планам.
Кейн сразу заподозрил, что Императору нравится удерживать его возле себя и посвящать в свои намерения потому, что Кейн знал, кем он был раньше, и поэтому мог оценить, как далеко он продвинулся и как много сделал; скрытое желание одобрения, возможно, было единственной человеческой слабостью, которая осталась у Ма’элКота.
Кейн не сразу и, надо сказать, с большой неохотой признался себе, что Ма’элКот ему скорее нравится, чем нет. В самой его самоуверенности, которая давалась ему без малейшего усилия, было что-то невероятно привлекательное, а его высокомерие было так основательно подкреплено могуществом, что выглядело почти как добродетель. Стоило Кейну забыть о том, где он и что ему предстоит сделать, как трепет оставлял его и он ощущал притяжение этого человека. Но это было притяжение особого рода: так одних людей тянут к себе горы, а других – море.
Как мог ему не нравиться человек, который так искренне и очевидно радовался самой жизни и тому, кто он в этой жизни есть?
– Венец Я, разумеется, уничтожил, – продолжал Ма’элКот. – Он был лишь ключом от той двери, что сдерживала Силу, которой Я распоряжаюсь ныне, и зачем Мне было давать доступ к ней кому-то другому. А Я использовал эту силу… – он провел рукой над своим одеянием, словно говоря «Вуаля!», – для того, чтобы преобразить Себя. Во-первых, Я сделал Себя красивым – ты, конечно, помнишь, как выглядел Ханто, так что Мой приоритет тебя не удивит. Затем Я дал себе столько ума, что Мой интеллект граничит теперь с всеведением. После Я снабдил себя еще одной формой Силы: почти безграничным богатством. Позже Я стал Императором Анханана: политическая власть, настоящее могущество. И Я не намерен останавливаться.
– Неужели? – удивился Кейн. – И кем же ты станешь на бис: богом, что ли?
– Вот именно.
В зал вошла делегация свободных земледельцев Каарна. Эти люди проделали тысячу миль, чтобы молить Императора о прекращении засухи, которая сжигала их поля. Ма’элКот пообещал и отослал крестьян к платформе.
Когда те, подойдя к занавесу, с неохотой нагнулись, чтобы пройти под ним, Кейн шепнул:
– Вот это обещание так обещание.
Ма’элКот заразительно хохотнул и с олимпийским спокойствием ответил:
– И я его выполню. Жалок тот бог, который не в силах вызвать дождь.
– Ты шутишь?
– Мм… Как сказать.
Он на минуту отвлекся, чтобы разрешить спор двух киришанских Баронов. Насколько мог судить Кейн, у него получилось: Бароны с довольным видом скрылись под красно-золотым занавесом. Ма’элКот снова вернулся к разговору:
– И представь себе, что эту мысль подсказали Мне Актири.
Кейн порадовался, что сидит так, что Император его не видит. Он сглотнул, перевел дух и только тогда спросил:
– Актири? А ты не староват, чтобы верить в эти сказки?
– Э-э-э, Кейн, если бы ты видел то, что видел Я…
– Я думал… – осторожно начал Кейн, – в общем, я считал, что вся эта история с охотой на Актири – твоя выдумка, чтобы избавляться от политической оппозиции.
– Так и есть. Ведь Я же тиран: Я захватил трон, не имея ни малейшего права на власть. Ведь на самом деле Я Простолюдин. – И он, откинувшись на спинку Дубового трона, окинул Подданных мрачным взглядом. – Несмотря на Мои способности и любовь, которую простой народ питает ко Мне с первого дня Моего восшествия на Престол, аристократы настроены против Меня. Вот почему, объявляя Актири то Барона, то Графа, Я не только подрываю веру народа в их слова, но и получаю вполне законную возможность избавиться от них. И да, было время, когда Я считал Актири не более чем мифом, порождением фантазии, с помощью которого удобно стирать с лица земли Моих врагов. Пока они не попытались Меня убить.
Восемь человек с оружием, подобного которому не видел никто в нашем мире, оно мечет мелкие смертоносные кусочки, как праща – камни, но только они льются из их жерл со скоростью воды, хлещущей из водосточной трубы во время дождя, они возникли прямо здесь, в залах Моего дворца. Двадцать шесть Моих Подданных погибли на месте, из них лишь семь Рыцарей дворцовой стражи, еще трое имеющих право на герб, а остальные даже безоружные: слуги и служанки да три пажа, те и вовсе дети.
Кейн под прикрытием стены поморщился: «Восемь человек с автоматами… Ну, Кольберг, ты и герой».
– Шестерых Я захватил живыми. Из них трое умерли в Театре Истины, в руках мастера Аркадейла. От них Я узнал многое об Актири. Они – такие же люди, как ты, Кейн, или как был когда-то Я. По замыслу их хозяев они не могут ничего рассказать о своем мире: стоит им лишь попытаться, как у них останавливается дыхание. И тем не менее Я немало узнал от них. Еще больше рассказали Мне другие трое, которых Я убил своими руками.
«Многое узнал?» – удивился Кейн. Он прекрасно знал все ограничения, которые накладывали на Актеров студийные контракты, помнил гадкое ощущение руки, сдавливающей горло, стоит только попытаться заговорить в Надземном мире по-английски. Студия уверяла, что благодаря этому условию ни один Актер не может выдать ни себя, ни своих коллег, какому бы давлению он ни подвергался. А если терпеть не останется сил, Актер просто умрет.
– Я воспользовался тем заклинанием, о котором мы говорили и которое Я хотел применить к тебе, – продолжал Ма’элКот так, словно прочитал мысли Кейна. – Это заклинание не однажды было опробовано Мной на врагах Империи, а потому оно достигло совершенства. Если, входя в мыслевзор, удерживать в своем сознании это заклятие, то можно уловить отлетающую сущность человека, увидеть его воспоминания – постичь его душу, если угодно, – но не раньше, чем жизнь окончательно покинет его тело. Так Я многое узнал об их мире.
Ледяная рука скользит по спине Кейна. «Я же один из самых знаменитых людей того мира».
– Тамошнее человечество победило. Мир принадлежит только людям, о недочеловеках остались лишь смутные легенды. Человечество говорит на одном языке, а магия, которой они пользуются, такова, что ты и вообразить себе не можешь, Кейн. Даже Я не могу описать ее тебе. Точнее, мог бы, но ты сочтешь Меня сумасшедшим.
Он умолк и задумался, взгляд стал отсутствующим, точно он бродил среди чудес того далекого мира.
– В их воспоминаниях Я искал причину успеха людей в том мире. И Я понял, почему они достигли величия, в то время как мы продолжаем пребывать в ничтожестве. Я нашел причину.
Кейн кашлянул, прикрыв ладонью рот, чтобы прочистить горло.
– И?..
– Это наши боги, Кейн. Те боги, которые правят нами, нас и удерживают. Несмотря на то что Пакт Пиричанта не дает им напрямую вмешиваться в дела людей, они продолжают свою вечную склоку через жрецов и верующих. Они разбрасывают искры новых конфликтов, вынуждая людей тратить на них силы вместо того, чтобы употребить их на защиту своей расы. А вот Актири… В их мире около четырех тысяч лет тому назад шайке пустынных разбойников пришла в голову потрясающая мысль. Они решили, что только их бог настоящий, всех остальных они объявили либо игрой воображения, либо демонами, которые обманывают своих последователей, выдавая себя за богов. Прошло две тысячи лет, и последователи Единого Бога стали проповедниками, однако не в нашем понимании этого слова: они не просто убеждали других людей в том, что вера в Единого Бога сделает их счастливее или богаче. Они запретили веру в любого другого бога. Они убивали жрецов других богов и их поклонников, а храмы богов-конкурентов уничтожали. И со временем такая тактика принесла им успех. Но вот что удивительно: ни один из Актири, в чьих воспоминаниях я почерпнул эту тайну, не верил, что их бог вообще существовал когда-либо! Понимаешь? Если так много можно сделать, оперируя интеллектуальной концепцией вместо бога, то насколько же большего можно добиться с единым живым богом, всемогущим, который объединит все души, чтобы противостоять угрозам человечеству? И тогда Я решил стать таким богом, Кейн. Я стал им, и теперь только Я могу спасти человечество от уничтожения.
«Даже не знаю, кто из нас больше чокнутый, ты или я, – подумал Кейн, – потому что я тебе верю». Вслух он сказал:
– Вау.
– Вау, вот именно.
– Можно один нескромный вопрос?
– Почему один? Я уже ответил на несколько.
Кейн решил считать это согласием.
– Ты стал богом, чтобы спасти человечество, или ты хочешь спасти человечество, потому что это дает тебе повод стать богом?
Басовитый хохот Ма’элКота прокатился по Большому залу, заставив вздрогнуть людей на платформе, да и кое-кого из стражи тоже.
– Кейн, вот за это Я и ценю твою компанию. Я и сам задавал Себе этот вопрос время от времени. И пришел к выводу, что это не важно.
Следующая группа просителей приблизилась к трону с неохотой, и неудивительно: они уже давно могли наблюдать, как Император время от времени бормочет себе что-то под нос, а теперь вот разразился громовым смехом – видимо, в ответ на шутку, которую сам же и рассказал.
Если так дальше дело пойдет, его и вовсе сочтут безумцем.
Но Император быстро и точно дал ответ на их жалобу и, когда они еще спускались по ступеням его трона, продолжил разговор:
– Я не исключаю, что самая страшная угроза для человечества сегодня исходит от этих самых Актири.
– Я… э-э-э… – замешкался Кейн. – Ну, это… тебе не кажется, что это преувеличение?
В ответ Ма’элКот повернул львиноподобную голову и взглянул на собеседника сквозь отверстие в дверце. Глаза Императора метали молнии праведного гнева, и Кейн вдруг испугался, как никогда в жизни.
– Ты даже не представляешь, какое зло заключено в этих тварях, – заговорил Ма’элКот. – Они – заклятые враги всего человечества, и Мои в том числе. скажи мне… нет, попробуй угадать, зачем они приходят сюда, почему убивают Моих людей, насилуют наших женщин и истребляют детей. Зачем они пытались убить Меня. Знаешь? – (У Кейна начисто пропал голос, а желудок как будто завязался узлом.) – Для развлечения, Кейн. Они хуже демонов. Внешние Силы тоже охотятся на людей, но они делают это потому, что иначе им не выжить, ведь наши страхи и отчаяние – пища для них. А эти Актири – они приходят сюда, чтобы убить время. Точнее, приятно провести часы досуга. – (Кейну показалось, что Ма’элКот ударил его по лицу, такая ненависть звучала в голосе властелина Анханана.) – Если это не зло, то Я не знаю, что такое зло.
Кейн откашлялся и обнаружил, что снова может говорить.
– Просто мне показалось, ну то есть, судя по твоим словам, я решил, что они вроде… вроде гладиаторов.
– Гладиаторы не убивают детей. И королей тоже. Тем не менее Я нахожу гладиаторские бои отвратительными и запретил подобные развлечения у себя в Империи.
Вдруг в зале возникла какая-то тревога – обнаженные люди на платформе и те немногие, кто еще стоял внизу, беспокойно задвигались. Дверь распахнулась, и к трону, звякая подковками сапог по каменному полу, подошел Берн.
Большущий пластырь, серый, как голубь, распластал крылья у него на носу, оба глаза окружали багровые синяки. Приятное тепло разлилось в груди Кейна при взгляде на это.
– Кстати, о зле, – торопливо сказал он, радуясь, что можно наконец сменить тему. – Вот идет твой новоиспеченный Граф.
Берн между тем отодвинул плечом следующую делегацию и побежал к трону, перескакивая через две ступеньки зараз. У самого трона он упал на колени и настойчиво зашептал:
– Ма’элКот, прости, я знаю, что должен был явиться еще час назад, но…
Император благосклонно улыбнулся:
– Главное, что ты не опоздал к Ритуалу, малыш. Ну что, какие новости?
– Я нашел Актири, – выдохнул Берн.
Пока он пересказывал Ма’элКоту случившееся, Кейн наблюдал за ним через отверстие в дверце. Источник указал Берну, где скрывались беглецы – в заброшенном складе в Промышленном парке, – и Коты уже взяли парк в кольцо. Пока они еще наблюдают и ждут, а решающий шаг сделают, лишь когда будут уверены, что Шут Саймон там и никуда не уйдет от них.