Герои умирают

У Кейна пересохло во рту.

– И?..

– И ничего не обнаружил. Если и есть какая-то сила, которая увлекает тебя в центр важных событий, то к магии она не имеет никакого отношения. Единственная особенность, которую Я обнаружил, касается цвета твоей Оболочки – она черная, без оттенков, и совершенно непрозрачная. Возможно, именно этим объясняется твоя неуязвимость перед волшебными существами и магами. Я знаю, в свое время ты убил немало адептов. Надо полагать, что непроницаемость твоих эмоций и намерений для чужих глаз дает тебе немалые преимущества.

– Иногда, – сказал Кейн и осторожно, беззвучно перевел дух.

– Однако это свойство не уникально. Просто оно редко встречается, вот и все. Итак, обнаружив, что у Меня нет возможности удовлетворить свое любопытство обычным путем, Я решил прибегнуть к иному способу: спросить об этом тебя.

– То есть ты считаешь, что я знаю ответ.

Ма’элКот задумчиво кивнул:

– Именно. Точнее, Я надеюсь, что ты его знаешь. Разочарование будет для меня нестерпимо. Прошлой ночью в разочаровании Я едва не убил тебя.

Кейн моргнул.

– Правда? – тонким голосом переспросил он.

– Заклятие. Магическое. Я всерьез задумывался о том, чтобы отнять у тебя жизнь и впитать последние воспоминания твоего угасающего разума.

– Такой способ, – осторожно начал Кейн, – кажется мне слегка…

– Вот именно, – сухо усмехнулся Император. – Предположим, Я понял бы, почему именно ты способен поймать Шута Саймона. Но что дало бы Мне это понимание без тебя?

– Знаешь, чего я все-таки не понимаю, так это почему ты не можешь поймать этого парня сам, – рискнул Кейн.

– Все дело в заклятии сокрытия, которое применил этот Шут. Оно все еще в действии. Я сумел проанализировать его действие, но не смог ничего ему противопоставить – и, возможно, никогда не смогу. Сила Извне сказала Мне, что заклятие легко сломать, если поймать того, кто его создал. Заклятие действует непосредственно на ум, оно фрагментирует информацию о его создателе, которая у Меня уже есть, а общая картина ускользает. Это значит, что Я не только не вижу картину в целом, но и сама возможность ее существования ускользает от Меня. Больше всего Меня бесит вот что: может статься, Я знаю, кто такой этот Шут Саймон, но не могу показать на него пальцем, потому что не могу соединить имя и лицо.

«О черт, – подумал Кейн. – Вот это я вляпался». Медленно, постепенно до него начало доходить: ответ на этот вопрос Ма’элКота, так же как и на предыдущий, был только один:

«Потому что я Актер».

Он давно заметил, что у каждого, с кем он заговаривал здесь о Шуте Саймоне или о Паллас Рил, глаза сразу точно заволакивало туманом, и только с ним, Кейном, такого не случалось никогда. Почему? Да потому, что для него не было никакого Шута Саймона и даже никакой Паллас Рил. В его памяти, в душе, в сердце, в самых сокровенных мечтах о счастье жила только Шанна. Он терпеть не мог эту ее абстракцию, игру в Спасительницу, которую она затеяла. Ему никогда не нравился ее персонаж, эта самая Паллас Рил. Но он всегда любил Шанну, только ее, и никого больше.

И всегда будет любить.

А значит, ему нечего ответить на вопрос Императора, даже если бы он захотел отвечать. По условиям контракта Студия заглушит его голос, а то и убьет его, если он хотя бы попробует сказать правду. И чем ближе Ма’элКот подходил к ответам на свои вопросы, тем ближе он был к правде.

А правда в данном случае смертельно опасна.

«Значит, я умру здесь, – подумал Кейн. – Рано или поздно до него дойдет, что происходит, и тогда он просто убьет меня. Даже если он не догадается, то все равно задует меня, как свечу, когда я начну выполнять свой контракт, – ведь я подрядился убить его».

Смерть подобна солнцу – на нее даже Кейн не мог смотреть не моргая. Вот и теперь он вспомнил Крила, Тоа-Фелатона и задал себе вопрос: будут ли они ждать его там, по ту сторону жизни, и если да, то для чего, но поспешил прогнать эту мысль.

«Единственная моя надежда – вернуть Шанну живой на Землю. Выиграю я или проиграю, умру или буду жить – наплевать, главное, чтобы жила она».

– Так как же? – спросил Ма’элКот, подавшись вперед и внимательно вглядываясь в лицо Кейна. – Я вижу, что ты пришел к какому-то решению. В чем оно? Скажи.

– Да, – начал Кейн, – я действительно кое-что понял. Например, что мне не обязательно быть вежливым с тобой сейчас.

– Вот как? – Ма’элКот взглянул на него скорее весело, чем с обидой.

Кейн пожал плечами и цинично ухмыльнулся прямо в лицо Императору:

– Не будь я тебе нужен для того, чтобы поймать Шута Саймона, я был бы уже мертв. Ты сам так сказал. Так чего мне из кожи вон лезть, стараясь тебе угодить?

Веселье в глазах Императора потускнело, голос громыхнул дальней грозой.

– Из кожи вон, говоришь?

– Будь благоразумен, прими это как факт и дай мне продолжить.

– Благоразумен, значит, – рокотнул Ма’элКот, поставил локти на стол и сплел пальцы перед лицом. – Человек благоразумный приспосабливается к миру, человек неблагоразумный меняет мир под себя. А значит, прогресс зависит только от неблагоразумных.

«Бернард Шоу!» Кейна точно молния пронзила. Эту цитату особенно любил Дункан, но откуда Ма’элКот мог узнать слова земного автора, да еще запрещенного?

– Знаешь, так часто говорил мне мой отец, – сказал он, тщательно подбирая слова.

– Знаю. – Улыбка Ма’элКота была как солнце, пробившееся из-за туч. – Ты уже говорил Мне об этом однажды, и Я не забыл.

«Что-то мы больно далеко зашли, пора с этим кончать», – подумал Кейн, а вслух сказал:


– Ладно, я сдаюсь.

– Э-э-э?

Кейн раздраженно встряхнул головой:

– Я уже давно ломаю голову над тем, где я тебя раньше видел. Твое имя известно мне со времен Войны Долин и Войны за Престол, и я видел, что ты сотворил тут, в Анхане. Но это все не то. У меня такое чувство, что мы встречались раньше, что я по-настоящему тебя знаю. Твои манеры – то, как ты говоришь, к примеру, каждое второе-третье предложение у тебя про Реальность или Природу – все это мне знакомо, но вот откуда – хоть убей, не пойму. И главное, чего я не могу понять, – как можно позабыть о встрече с могучим магом двухметрового роста, сто килограммов весом, сложенным, как молодой бог.

– Мм… ты Мне льстишь. – Кейн по голосу слышал, что Ма’элКот едва сдерживает смех, от которого вибрировала его грудная клетка. – Но ты прав, Кейн, мы действительно встречались. Ты вполне можешь утверждать, что знал Меня в Моей прошлой жизни. Однажды Я уже нанимал тебя, чтобы ты сделал кое-какую работу.

– Вот как?

– Да, так. И мы даже довольно тесно сотрудничали одно время. Это было лет семь назад, перед Войной Долин. Я нанимал тебя, чтобы ты помог Мне вернуть Венец, принадлежавший некогда Дал’канниту Тысячерукому.

Кейн вытаращился на него, открыв рот:

– Шутишь!

Император самодовольно покачал головой:

– Вовсе нет. Ты знал Меня по имени Ханто из Птрейи или по прозвищу Серп – довольно некомплиментарному, надо признать.

– Ханто… – потрясенно выдохнул Кейн. – Ты – Ханто Серп?

Человек, который нанимал Кейна, чтобы тот выкрал для него корону Дал’каннита, и правда занимался магией; но он был задохликом с лицом хорька и плохой кожей, лет на десять старше Кейна. Ханто был адептом магии, хотя и не первостатейным, баловался некромантией, которая помогала ему в его хобби: он собирал артефакты, принадлежавшие разным историческим личностям. Венец был единственной вещью, оставшейся от легендарного липканского военачальника Дал’каннита, которого соотечественники позже стали почитать как бога войны; корона пропала еще во времена Восстания Джерета, то есть лет за триста до того, как Ханто напал на ее след. Но Ханто… ведь он же был полным ничтожеством: Кейн мог переломить его одной рукой, его и Серпом-то звали за внешность – впалая грудная клетка и спина колесом.

Тогда как Ма’элКот…

Ну, в общем, Ма’элКот.

– Я больше не Ханто Серп, – сказал Император. – Я был им много лет назад. Теперь Я Ма’элКот, Император Анханана, Щит Проритуна, Лев Белой пустыни и так далее и тому подобное.

– С ума сойти…

Император ухмыльнулся – изумление Кейна ему польстило.

– Что, так трудно поверить? Сила Венца, который ты выкрал для Меня, плюс еще некоторые вещи, которые Я накопил с годами, дали Мне возможность переделать Себя. – И он потянулся, как сонный лев. – Я сделал Себя тем, кем всегда мечтал быть. Разве это так странно? А ты, Кейн, разве не поступил так же?

– Может быть, – задумчиво согласился Кейн. – Правда, в моем случае результат не столь… э-э-э… зрелищный.

– Не скромничай. Кстати, похищение Венца – четвертый поворотный пункт в истории нашей Империи. И самый важный, даже если Я Сам так говорю.

Кейн внимательно рассматривал собеседника, пытаясь в горе самоуверенной плоти разглядеть тощего невротика-некроманта, которого знал когда-то.

– Так кто же ты? В смысле, кто ты на самом деле?

Ма’элКот раскинул руки:

– Я – тот, кого ты видишь своими глазами. У Меня нет секретов, Кейн. А вот можешь ли ты сказать о себе то же самое?

На этот вопрос не существовало безопасного ответа, поэтому Кейн смотрел на собеседника и молчал. Секунду спустя Император вздохнул и встал на ноги:

– Ты закончил?

Еда на тарелке Кейна осталась почти нетронутой. Он только плечами пожал:

– Аппетита что-то нет.

– Ладно. Тогда идем.

Ма’элКот направился к двери. Кейн поспешно промокнул салфеткой уголки рта, потом, пользуясь тем, что Император отвернулся, провел ею по лбу – на нем каплями выступил холодный пот. «Хорошо, что я сумел переменить тему».

Кейн скомкал салфетку и бросил ее на тарелку. Потом встал и пошел вслед за Императором.





4




Большой зал дворца Колхари был огромен – гулкое гигантское пространство, пол которого выстлан мрамором, а стены облицованы травертином. Кейн вспомнил, как почти десять лет тому назад он шел по этому полу, приближаясь к Дубовому трону.