Герои умирают

За воротами они очень профессионально кладут меня на мостовую, надевают наручники и кандалы на лодыжки. Мостовая холодная, камни блестят после дождя. Я не сопротивляюсь – ясно же, что любой из них с радостью пустит стрелу мне в колено, если я хотя бы дернусь, так что лучше обойтись без глупостей. Тоа-Ситель лично протягивает мне руку и помогает встать.

Долго и медленно мы идем по улице Богов к дворцу Колхари. Встает луна, перламутровая из-за влажной пелены, которая опустилась на город с закатом и теперь усердно полирует камни, влагой оседает у меня на лбу. Шагать тяжело – кандалы трут, к тому же Тоа-Ситель лично держит конец прикрепленной к ним цепи в руке. Все молчат, да и что тут говорить.

Я размышляю о том, отдаст ли Совет Братьев приказ отомстить мне за смерть Крила или нет. Пятьдесят на пятьдесят, – может, решат, что и я заслуживаю смерти, а может, наградят. В конце концов, я сделал за них грязную работу. Обет давать Убежище гонимым – один из самых священных для любого монаха, а его нарушение обычно карается смертью.

Но это все уловки, отговорки, которые я придумываю, как будто и впрямь собираюсь стоять перед Монастырским Судом.

Если говорить правду, то я все равно бы его убил: за то, что он предал меня, за то, что разлучил меня с Шанной, за то, что из-за него топор палача, быть может, уже занесен над ее шеей.

Никто, ни один человек на свете не должен жить, сотворив такое.

Перед нами медленно вырастает величественная арка ворот Диль-Финнартина, а за ее серебряным мерцанием вздымается к небу потрясающая громада дворца. Тоа-Ситель называет капитану у ворот пароль, и створки распахиваются, пропуская нас внутрь.

Ха. Что ж, зато не надо теперь ломать голову над тем, как проникнуть во дворец. Может, мне удастся…





19




– Администратор? Мм… Администратор Кольберг? – приглушенным почтительным шепотом окликнул Артуро Кольберга с экрана его личный секретарь.

Кольберг нервно сглотнул – он уже знал, что предвещает этот тон. Торопливо смахнув со стола крошки от ужина, он яростно вытер салфеткой губы и как мог тщательнее вытер руки. Затем сделал глубокий вдох и долгий выдох, успокаивая не в меру расходившееся сердце.

– Да, Гейл?

– Администратор, линия один, это Женева.

Когда Кейн скрылся за дверями дворца в Анхане и связь с его мыслепередатчиком прервалась, Кольбергу пришлось переделать сотню дел – начиная с приказа о регулировке введения питательной жидкости для первоочередников и заканчивая редактурой первого клипа «Обновленного приключения». С обрывом связи все первоочередники мира перешли в режим автоматического цикла, так что в кол-центр калифорнийской Студии хлынули звонки со всего света: технические директора других студий интересовались, что произошло, причем одни просто выражали любопытство, другие были в панике. Оказавшись в гуще этого хаоса, Кольберг мужественно боролся с искушением решить все проблемы одним махом.

Но первое, что он предпринял, был звонок Совету Директоров в Женеву.

Ожидая реакции оттуда, он занялся другими делами; немногим больше часа ушло у него на то, чтобы привести в чувство всех технических директоров, погрузить первоочередных зрителей Кейна в мирные циклы искусственного сна, заказать себе ужин и продвинуть пару задач помельче – принять маркетинговые решения по двум звездам меньшего калибра, а также высказать свое авторитетное суждение насчет расписания одной многообещающей Актрисы. Все это позволяло ему притвориться, будто «Из любви к Паллас Рил» не поглощает все его внимание целиком.

Но теперь напряжение вернулось, и Кольберг почувствовал, как ужин буквально свернулся у него в желудке, а плечи налились тяжестью. И все это ради Кейна, ради его успеха. Если бы Майклсон знал, сколько труда вкладывает в это он, Кольберг, чему он подвергает себя ради того, чтобы его Актер преуспел!

Он нажал клавишу с цифрой один, и на его экране вспыхнул логотип «Приключения без границ» – Рыцарь в доспехах потрясает мечом, а крылатый конь под ним встает на дыбы. С этой картинкой он и будет говорить: женевские Директора никогда не показывались ему лично.

Хорошо модулированный, искусственно нейтральный голос Совета без преамбул перешел к делу:

– Ваш запрос о возможности срочного извлечения Актера находится в стадии рассмотрения. У нас возникли сомнения, которые вы должны для нас прояснить.

Совет Директоров включал в себя от семи до пятнадцати Свободных самого высокого ранга, на них и была возложена ответственность за формирование политики всей студийной системы в целом. Решения, принятые Советом, не подлежали пересмотру, более того, на сам процесс их принятия нельзя было повлиять, натравив, предположим, одного члена Совета на другого, возбудив между ними вражду или ревность: никто просто не знал, кто сейчас заседает в Совете; логотип на экране вместо изображения и механический голос вместо настоящего служили именно этой цели – чтобы Кольберг не знал, с кем он сейчас говорит. Впрочем, Кольберг был почти уверен, что в Совете в данный момент по крайней мере один саудит, один Уолтон и один Виндзор, но даже это знание никак ему не помогало: все равно губы у него то и дело пересыхали, а голос дрожал.

Быстро, на одном дыхании, он выложил свою заготовленную заранее речь:

– Основываясь на опыте посещения Кейном дворца Колхари в прошлом, я прихожу к выводу, что возможность использовать кнопку мгновенного извлечения может оказаться нелишней предосторожностью, когда речь идет о жизни крайне высокодоходного Актера. К тому же связь с внутренними помещениями дворца Колхари пресечена, так что в случае преждевременного прекращения Приключения Кейна мы не услышим даже обычного смертельного позывного…

– Нас мало интересует жизнь этого Актера, равно как и прибыль, которую он приносит. Нас заботят куда более серьезные материи.

Кольберг моргнул:

– Я… я не уверен, что я…

– Вы лично уверяли нас, Администратор, что устранение этого Анхананского Императора не будет иметь отношения к политике.

Кольберг сглотнул и осторожно переспросил:

– К политике?

– Мы изначально сомневались в целесообразности этих новейших Приключений Паллас Рил. Вы осознаёте опасность, исходящую от героини, которая занимается не чем иным, как свержением гражданских властей? А последствия, к которым может привести восторг ее фанатов оттого, что их героиня оказывает противодействие законному правительству?

– Но… но она же спасает жизни ни в чем не повинных людей… Такая тема не может быть неприемлемой для…

– Вина и невиновность – понятия относительные, Администратор. Эти люди были осуждены по законам своего общества, а правительство, которому оказывает противодействие Паллас Рил, также существует по закону. Быть может, вы возьмете на себя ответственность за действия ее подражателей, которые наверняка найдутся здесь, на Земле?

– Но… но я даже не думал…

– Вот именно. Вы даже не думали. Десять лет прошло с тех пор, как был подавлен Кастовый мятеж, а вы так ничему и не научились. Разве вы забыли, как уязвима наша социальная структура?


Кольберг ничего не забыл – те страшные дни он пережил, запершись в своей квартире в кондоминиуме Дома Гибралтара.

Начало тем событиям положил харизматический Актер из Десятки Лучших, Киль Буркхардт, своей неосторожной проповедью в Надземном мире; он играл жреца Тишалла, бога Смерти, и его призыв к абсолютной свободе, ограниченной лишь персональной ответственностью каждого, который он обращал к крестьянам, разжигая восстание против Баронов-грабителей из Джелед-Каарна, стал лозунгом, под которым вспыхивали мятежи в разных городах Земли. Повстанцы-Трудящиеся выступали сначала против высших каст, затем их гнев обратился и на средние касты, а потом восстание сожрало само себя.

К счастью, Буркхардт погиб во время осады замка одного из ненавистных Баронов, а подразделения быстрого реагирования Социальной полиции вскоре расправились с мятежниками на Земле, и все же Мятеж Низших до сих пор был страшным напоминанием о том, какое воистину гипнотическое воздействие могут оказывать Актеры на свою аудиторию.

– Но… – начал Кольберг, тыльной стороной ладони вытирая пот, каплями стекавший по его верхней губе, – но она же потерпит поражение, понимаете? Ей никак не обойтись без Кейна – совершенно аполитичного Кейна, – который либо спасет ее, либо отомстит за ее смерть.

– Мы тоже так думали. Но как вы объясните вот это?

Студийный логотип исчез с экрана, и на его месте возникло лицо посла Монастырей, увиденное глазами Кейна, а из громкоговорителей раздался его голос: «Тот, кто делает мирную революцию невозможной, сделает кровавую революцию неизбежной».

«О боже! Только не это», – пронеслось в голове у Кольберга.

Логотип вернулся.

– Вот это уже политика, если не сказать больше – призыв к свержению правительства, государственная измена. Вы знаете, кого он тут цитирует.

Кольберг торопливо мотает головой:

– Нет-нет, конечно же нет.

– Вот и хорошо.

Кольберг опускает глаза и видит мокрые пятна на своих штанах там, где только что лежали его ладони. Он сплетает пальцы и так стискивает руки, что становится больно.

– Я… э-э-э… сам смотрел эту сцену вместе с другими первоочередниками, и у меня сложилось впечатление, что Кейн не вкладывал в эти слова никакого политического смысла…

– Вы осознаете, насколько пагубным станет обращение Актера такой популярности и влияния, как Кейн, к политически мотивированному насилию против авторитарного правительства? Что случится, если во внутренних монологах он начнет оправдывать разрушение полицейского государства? Здесь чувствуются отголоски дела Буркхардта; если, глядя на Кейна, кто-то начнет проводить подобные параллели на Земле, это неминуемо приведет к взрыву.

– Да, но ведь…

– Кейн часто клянется Тишаллом, тем самым Богом, чьим пророком был Буркхардт.

Кольберг ничего не сказал, да и говорить ему было нечего.

– Кейн дрейфует в сторону социальной критики, ниспровергающей устои.

– Что?

И снова картинка на экране сменилась, показав выжженное пограничье Королевства Арго, каким его видел Кейн, и зазвучал его внутренний монолог: Наши Рабочие куда хуже: у зомби, по крайней мере, не видно искр глубоко погребенной жизни – ни интеллекта, ни воли, ничего такого. У Рабочих они есть, и это делает их до того трагичными, что жуть берет.

Логотип вернулся на место.

– Рабочие – осужденные преступники, Администратор, превращенные в киберорганизмы затем, чтобы они в таком виде трудом искупили тот вред, который они нанесли обществу. Слова Кейна можно истолковать как призыв пожалеть преступников, а также в них можно увидеть намек на то, что смерть предпочтительнее жизни в качестве Рабочего.

– Но это внутренний монолог…

– Для них смерть может быть предпочтительнее жизни; но их смерть вредна для нас. Рабочие обеспечивают функционирование существенной доли мировой экономики.

– Монолог, – сказал Кольберг с таким нажимом, что у него даже пузо затряслось от собственной смелости, – это чистый поток сознания; именно это делает Кейна таким мощным и эффективным Актером. Монолог отражает как его эмоциональные и бессознательные реакции, так и процессы его рационального мышления. Если заставить его обдумывать политический подтекст каждой сказанной им фразы, это помешает ему играть!

– Его игра – не наша забота. Возможно, вам следует подбирать Актеров из тех, чьи эмоциональные и бессознательные реакции отличаются большей социальной ответственностью.

После небольшой паузы нейтральный голос заговорил несколько медленнее:

– Вам известно, что отец Кейна, Дункан Майклсон, более десяти лет содержится в отдельной камере глухонемого барака социального лагеря Бьюкенен? И знаете за что? За подстрекательство к мятежу. Яблоко от яблони недалеко падает, Администратор.

Шершавый язык Кольберга прилип к пересохшему нёбу, а одинокая капелька пота сползла со лба и ужалила его в левый глаз. Он опустил голову, сморгнул слезу, которая омыла глаз, и сильно прикусил язык, чтобы наполнить рот слюной и заговорить.

– Что я должен сделать?

– Мы даем вам право экстренного извлечения Актера. Соответствующая кнопка на вашем рабочем месте в отделе технического обслуживания Кавеи уже активирована. Нашим первым намерением было потребовать немедленного отзыва Кейна, однако мы приняли во внимание потенциальную прибыль от текущего Приключения. – Голос стал жестким. – Но в этом Приключении не должно больше быть и намека на призывы к неповиновению, вам понятно? Мы приказываем вам лично отслеживать каждую минуту Приключения; все остальные ваши обязанности передайте другим. На вас возлагается личная ответственность за политический и социальный аспекты этого Приключения. Когда Кейн либо убьет Ма’элКота, либо погибнет, пытаясь это осуществить, это будет результатом личной вражды, вы понимаете? И никаких больше дискуссий о политической мотивации с экрана. Так же однозначно должны трактоваться условия контракта Кейна: Студия не поддерживает и уж тем более не спонсирует заказные убийства. Мы создаем развлекательный контент, не более, но и не менее. Вам понятно?

– Понятно.

– На волоске висит не только ваша карьера, Администратор. Любое серьезное нарушение нашей директивы приведет к тому, что этим займется Социальная полиция.

Кто-то словно вонзил ледяной кинжал Кольбергу в сердце, и от него во все стороны пополз холод.

– Мне понятно.

Экран погас.