Герцог и я

– Да, конечно, – поспешила его заверить леди Бриджертон. – Но и ты пойми – герцог нанес визит твоей сестре.

– И преподнес цветы твоей матери, – миролюбиво добавил Саймон.

Энтони уставился на его нос, и Саймон не без оснований подумал, что тот вознамерился нанести некоторые повреждения этой части лица.

Однако худшего не произошло, и Энтони снова обратился к виконтессе:

– Вы хоть понимаете, какая у этого человека репутация?

– Полагаю, такая же, как и у тебя, – спокойно ответствовала она. – Кроме того, бывшие повесы обыкновенно становятся превосходными мужьями. Это давно известно.

– Вздор! И вы не знаете…

– Энтони, он, как и ты, не настоящий повеса, – подала голос Дафна.

Взгляд, который бросил на нее брат, был выразителен до комичности, и Саймон едва сдержал смех. Его остановила лишь мысль, что в начавшейся битве между сжавшимся кулаком Энтони и его мозгами может с легкостью победить первый, а этого Саймону не хотелось. В прошлые годы их редкие сражения кончались большей частью вничью, но происходили они все же не в гостиной респектабельного дома и тем более не в присутствии дам.

– Вы не знаете, – сдавленным голосом повторил Энтони, – не знаете, что он раньше вытворял…

– Что вы вытворяли, Энтони, – поправила его мать.

– Да, верно, мы! Но ведь речь идет о моей сестре, черт побери! И то, что у него на уме – я в этом уверен, – имеет весьма малое отношение к поэзии или к цветам!

Он ткнул пальцем в букет, так и не дождавшийся вазы с водой.

– Они скоро завянут, – вспомнила Дафна, – я пойду…

– Подожди! – рявкнул Энтони.

– Это очень редкие тюльпаны, – пояснила мать. – Они прямо из Голландии.

– Да хоть из Африки!.. Я готов убить его! Он недостоин целовать ее туфли!

– Энтони, – сказала леди Бриджертон, – когда ты научишься наконец сдерживать эмоции? Не завидую твоей будущей жене.

– Ее не будет, черт подери! Во всяком случае, до тех пор, пока я не решу судьбу своей сестры. Ведь сейчас я старший в нашем роду и на мне ответственность… А этот человек…

– Больше не желаю слышать ни одного грубого слова в адрес нашего гостя, Энтони! – решительно заявила виконтесса.

– Хорошо, мама. – Он снизил тон. – Если не хотите слышать, позвольте мне поговорить с его светлостью наедине.

– А я пока схожу за вазой, – сказала Дафна и бросилась вон из комнаты.

– Поговори, Энтони, – милостиво согласилась мать, – но запрещаю тебе оскорблять герцога.

– Что вы, мама, разве я посмею? Обещаю держать себя в руках.

Саймону, выросшему без матери, любопытно было наблюдать трогательную перепалку между людьми, которые – он видел это – души не чаяли друг в друге. Кроме того, он понимал, что после смерти их отца Энтони действительно сделался старшим – и вообще в семье, и здесь, в доме матери, который по законам наследования стал его собственностью, о чем он – даже в запальчивости – не посмел упомянуть и наверняка никогда не упомянет.

В общем, ни злости, ни обиды Саймон не чувствовал. Все это было интересным и в своем роде забавным.

– Не беспокойтесь, леди Бриджертон, – заверил он хозяйку. – Нам с Энтони есть о чем потолковать. Беседа будет совершенно миролюбивой.

Энтони хмуро подтвердил:

– Да, нам есть что сказать друг другу.

– Прекрасно, – сказала леди Бриджертон, усаживаясь на софу. – Говорите, а я послушаю. В конце концов, это моя гостиная, и мне здесь нравится.

– Хорошо, мама, – сдержанно процедил Энтони. – Тогда, с вашего позволения, мы покинем гостиную и пройдем ко мне в кабинет.

– У тебя есть кабинет? – непочтительно удивился Саймон, на что последовал холодный ответ:

– Я – глава семьи по мужской линии, не забывай этого.

– Конечно, старина. Никто не покушается на твои права.

Они уже выходили из гостиной, когда Энтони резко остановился в дверях.

– Заткни свой фонтан остроумия, Саймон!

– Заткнул, – весело отозвался тот.


– А теперь сделай над собой усилие и пойми, что я в полной мере отвечаю за благополучие Дафны.

– Сделано! И одновременно вспомнил, что ты сам не далее как на этой неделе собирался познакомить нас. Даже пригласил меня в гости.

– Это было до того, как я увидел и понял, что ты всерьез заинтересовался ею.

Саймон подумал, что любопытно было бы знать, какой смысл вкладывает друг в слово «всерьез» и что он сам, Саймон, подразумевает под этим словом. Он спросил:

– А разве, когда ты собирался познакомить нас, тебе больше хотелось, чтобы я не обратил никакого внимания на твою сестру?

Энтони несколько раз моргнул, прежде чем ответить.

– Не ты ли клялся мне, что не помышляешь о женитьбе? – напомнил он.

Они шли уже по коридору. Сам не понимая отчего, Саймон внезапно разозлился – зачем Энтони ловит его на слове, как мальчишку?

– Ну говорил! Что из этого?

Энтони распахнул одну из дверей, пропустил Саймона вперед, и только после того как повернул ключ в замке, ответил:

– Никто еще не делал Дафне предложения… Я имею в виду, никто из тех, кто чего-то стоит.

Ответ можно было посчитать косвенным, а можно и прямым. Но и в том, и в другом случае он не льстил Саймону, недвусмысленно причисляя его к нестоящим.

– Дружище, не слишком ли ты превратного мнения о своей сест…

Саймон не успел закончить фразы, ибо Энтони кинулся на него и схватил за горло.

– Как ты смеешь оскорблять мою сестру?

Помимо того факта, что его друг очень вспыльчив, Саймон знал еще и кое-какие приемы самообороны, пройдя добавочную тренировку в странах Востока, где успел побывать. Довольно легко освободившись от пальцев Энтони, он взял в железные тиски его руки и спокойно произнес:

– Я нанес оскорбление не твоей сестре, а тебе… А теперь остынь. – Он отпустил руки Энтони и продолжил: – Так уж случилось, что Дафна открыла мне, почему на ее руку находится не слишком много соискателей.

– Почему же? – переведя дыхание, спросил Энтони.

– Как я понял, дело в тебе и твоих братьях. Вы не даете ей ни шагу ступить самостоятельно. И ваша матушка тоже. Но твоя благородная сестра берет вину на себя и утверждает, что все, как ты выражаешься, стоящие мужчины видят в ней лишь друга.

После этого ответа Энтони надолго умолк, и Саймон забеспокоился, не проглотил ли приятель язык, но в конце концов тот негромко произнес:

– Понимаю. Вы оба в чем-то правы. – И, еще помолчав, заключил: – Но мне все равно не нравится, что ты крутишься возле нее. Таким образом мы вели себя после окончания Оксфорда.

– Уймись, Бриджертон! – по-студенчески воскликнул Саймон. – Нам было по двадцать лет. Ты что, забыл? Мы были щенками и…

Он чувствовал: начинается то, о чем он уже почти думать перестал: язык распухает, заполняет рот, гортань… Он нарочито закашлялся, чтобы пресечь заикание. Память печального сиротского детства. Как он страдал тогда! Страшно вспомнить и невозможно простить… Простить того, кого уже нет сейчас на этой земле, но кто причинил ему столько горя…

– Что с тобой? – обеспокоенно спросил Энтони. – Ты здоров? Я не повредил тебе горло?

Саймон отрицательно мотнул головой.

– Позвоню, чтобы принесли чаю, – предложил Энтони. – Это поможет тебе.

Саймон снова кивнул, хотя пить не хотел. Но пускай приятель отвлечется.

Энтони дернул шнурок звонка и, повернувшись к Саймону, сказал:

– Ты не договорил что-то… Садись, продолжай.

Саймон сглотнул, постарался восстановить дыхание. Спокойнее, спокойнее. Что ты, собственно, так разволновался? Ничего ведь не произошло. Просто легкая перепалка со старым другом.

Он уселся в кресло и сказал:

– Да не о чем тут говорить. Ты не хуже меня знаешь, что половина того, что обо мне болтали, преувеличение. По меньшей мере вдвое.

– Но зато другая половина правдива, – с кривой улыбкой откликнулся Энтони, и Саймон не мог мысленно не согласиться с ним. – Я вовсе не против твоего знакомства с Дафной. Знакомства, но не более того. Я не хочу, чтобы ты ухаживал за ней.

– Думаешь, я способен соблазнить сестру друга?

Саймону не хотелось выражаться столь определенно, однако слова вырвались сами.

– Не знаю, – ответил Энтони. – Но ты не из тех, кто собирается стать примерным семьянином, не так ли? А моя сестра собирается. Не означает ли это, что вы… что ты не должен пытаться вскружить ей голову? Скажи честно: как бы ты вел себя на моем месте?

Саймон молчал. Еще минуту назад он был готов если не вступить в драку с Энтони, то, во всяком случае, дать ему достойный словесный отпор, но сейчас вдруг понял: друг ведет себя так не ради каприза и не во имя собственного тщеславия, а потому, что любит сестру и чувствует ответственность за ее судьбу. И окажись Саймон на его месте, вполне вероятно, вел бы себя так же. Если не хуже.

Едва он успел прийти к этому удивившему его самого выводу, как в дверь постучали.