Генерал Империи

– Вы снова шутите?

– Я похож на шутника? – повёл бровью Максим. – Поэтому я и предложил перенести столицу в Багдад. Поэтому я и предложил создать Иерусалимское королевство, чтобы отрезать вас от англичан хотя бы на время. А чтобы мои слова стали более вескими, я предлагаю заключить династический брак. После казни этих дельцов пройдём в Святую Софию и объявим, что мой старший сын будет помолвлен с Вашей дочерью. Они как раз одного возраста.

– Малыши…

– Да, могут не выжить. Но – Бог видит – это попытка. Как уж сложится – дело десятое.

– Моя дочь мусульманка.

– Вселенский патриарх исправит это без лишних вопросов.

– Вы чудовище… – покачав головой, произнёс Абдул-Меджид.

– Только для моих врагов, – широко улыбнулся Максим, скорее даже не улыбнулся, а оскалился, демонстрируя ровные, крепкие и красивые зубы. – Думайте быстрее. Сейчас я предлагаю Вам большие рыбы по рублю, а завтра уже будут только маленькие и по пять. Каждая минута промедления повышает ставки. В какой-то момент мне не останется ничего, кроме как поделить Османскую империю с англичанами и французами… время утекает, как вода в ладонях…





Часть 3

Кровь и вино




– Я думал, некромантия запрещена.

– Как и секс до свадьбы. Не забивай голову глупостями.

Геральт и Йеннифэр





Глава 1

1916 год, 8 октября, Константинополь




Максим сидел на ступеньке внутри Святой Софии и пил вино. Один. В тишине. Специально велел всех выгнать.

Последние дни потребовали от него предельного напряжения сил – психических и физических. Вынужденная стрельба по минаретам и отдельные эпизоды штурма мечетей спровоцировали совершенно излишний энтузиазм и неоправданные иллюзии у простого люда. Болгары и греки начали погромы мусульман и евреев. Мусульман потому, что ошибочно восприняли поведение Меншикова как религиозный экстремизм, а не вынужденную меру. А евреев… Так в любой непонятной ситуации их всегда грабят. На всякий случай. Тем более что у них нередко есть что взять.



Понятное дело, что нашему герою это не понравилось. Да – город можно было бы отдать на разграбление. В теории. Но себе и своим воинам. А не вот этим непонятным людям, которые повылазили непонятно откуда и начали тащить в разные стороны всё, что плохо прикручено, приварено и приколочено. Ещё и убивая да творя разнообразное насилие попутно. Человеку ведь немного надо, чтобы уронить маску цивилизованности и, перейдя в первобытное состояние, начать вести себя не лучше бешеной макаки.

Приходилось наводить порядок. Безжалостно. Потому что толпа – животина первобытная. Покажи ей слабость да нерешительность – и всё, растерзает. С ней можно работать только с позиции силы и абсолютного, прямо-таки BDSM-режима господства. Так что если поначалу мусульмане формировали очаги сопротивления русским войскам, то буквально через несколько дней перешли к их активной поддержке. Ибо поняли: иначе им конец.

Более того – потянулись вереницы обиженных и угнетённых, которые искали справедливости. Грабежи, захват недвижимости, изнасилования… этой грязи было столько, что у Максима просто голова шла кругом. Казалось бы – жили рядом столетиями. Всё было терпимо. И тут – нате на лопате. Достаточно повода, чтобы всё это равновесие взорвалось бурной реакцией дрожжей в сортире по летнему зною.

Максим устал за эти дни больше, чем за всю предыдущую жизнь. Он уже людей видеть не хотел. Тошнило. Да, он насмотрелся на всякую дрянь во время своей службы «в жарких странах». Но там он занимал невысокую должность и наблюдал боль камерно, ограниченно, компактно. Более того – ничего подобного решать не мог и не должен был. Думали за него. А тут… ему уже хотелось просто сжечь к чертям город… убивая всех, кого он тут видит, не разбирая кто прав, кто виноват…

Лёгкий шорох. Едва различимый на слух.

Меншиков отхлебнул из горла хорошего красного сухого вина и лениво обернулся на звук. В полутьме стояла женская фигура, укутанная тканью.

Наш герой на несколько мгновений побледнел. Ему показалось, что его снова накрыли странные галлюцинации, как там – на поле боя. И что перед ним вновь показалась сама смерть или что-то иное, потустороннее. Но незнакомка, поняв, что её заметили, шагнула вперёд, выходя из полумрака. Чёрная ткань расшитого золотом шёлка. Дорогая, но обычная. Изящная кисть руки, нервно сжимающая тряпку. Отчётливый звук шарканья обуви о каменную плиту пола. Нет. В ней не было ничего потустороннего. Поэтому Меншиков отвернулся и вновь отхлебнул вина. Поставил бутылку на пол и, подхватив из серебряной тарелки виноградину, закинул её себе в рот. Женщина… это всего лишь женщина…

Шорох возобновился. Очевидно, она приближалась. Когда она подошла шагов на пятнадцать, Меншиков плавным движением извлёк пистолет и навёл на неё. Её правая рука была скрыта в складках одежды и явно что-то удерживала. Что-то, чего показывать она совсем не хотела. Это с городом управляться ему было сложно, а тут… всё просто… всё понятно и привычно.

Незнакомка замерла.

– Брось, – коротко произнёс Максим на турецком. Несколько слов из оперативного разговорника он уже выучил.

Несколько секунд спустя на пол со звоном упало что-то металлическое и показалась правая рука. Пустая.

Приглядевшись, он увидел кинжал. Кинжал… На что она рассчитывала? Глупо…


– Сними… – произнёс он ещё одно слово на турецком из немногочисленного своего словаря.

Чуть поколебавшись, незнакомка скинула с себя укрывавшие её тряпки этого импровизированного балахона. Оставшись в обычной, повседневной, но довольно дорогой одежде. Невысокая. Стройная. Изящная. Большие чёрные глаза горели от избытка каких-то чувств. Не то страсти, не то ярости. Толстая коса лоснилась и чуть поблескивала в отблеске свечей. А упругая средних размеров грудь рвано вздымалась и опускалась, выдавая нервное напряжение. Незнакомка безвольно опустила руки, чьи пальцы чуть потряхивало. Она явно хотела сорваться и что-то сделать, но… ствол пистолета, наведенный ей в лоб, видимо, останавливал её от глупых поступков.

– Убийца! – наконец прошипела она по-турецки и гордо вздёрнула подбородок, что только подчеркнуло её красоту. Такую дикую. Такую природную. Энергия, гибкость, страсть. Она была словно юная пантера. Она шла его убивать, но… страха он не ощутил, как и раздражения. Много кто в этом городе должен был желать ему смерти. Кровь лилась рекой.

Пробежавшись взглядом по её телу, Меншиков вновь произнёс:

– Сними…

Но в этот раз она не подчинилась. Осталась стоять неподвижно.

– Сними…

Ему было интересно, что под одеждой. Такая красивая. Но незнакомка вместо того, чтобы подчиниться, присела и попыталась поднять верхнюю одежду. Максим выстрелил. Не в неё. Нет. Просто рядом.

Почти тут же распахнулись двери и в помещение вбежали несколько солдат.

– Всё нормально, – остановил их Меншиков.

– Максим Иванович, кто это?

– Самому любопытно. Красивая какая, – произнёс наш герой, подходя.

В этот момент она «уронила» свои тряпки и попыталась нанести удар кинжалом, который она тоже подобрала с пола. Как ей казалось, незаметно. Но Меншиков это заметил и был готов. Тряпки полетели вниз, а кинжал – вверх, норовя вспороть живот и добраться до сердца снизу, под рёбрами. Опасный удар, но неопытный. Да и готовился Максим к чему-то подобному – поэтому, легко отшатнувшись, пропустил руку, перехватил и грубо выкрутил, заламывая за спину. Незнакомка вскрикнула и уронила кинжал.

Несколькими мгновениями спустя Максим прижал её к себе спиной. Вдохнул аромат волос и самым беззастенчивым образом сжал её очень приятную на ощупь грудь. Эта особа дёрнулась, вырываясь, и что было сил топнула ногой, норовя попасть по носку сапога Меншикова. Промахнулась. И тут же, без раскачки, попыталась укусить его за ладонь, которой он сжимал ей грудь. И, что примечательно, вцепилась, проявив чудеса гибкости. Но ненадолго. Максим чуть надавил на взятую в захват руку и девица, взвыв от боли, прекратила кусаться и как-то обмякла, что ли. Боль не тётка – мало кому приятно.

– Допросить эту проказницу, – толкнув её по направлению к солдатам, произнёс Максим. Девица и тут сориентировалась. Она должна была бы упасть, но не упала. Оглянулась и, потирая освобождённую от захвата руку, зашипела что-то на турецком, сверкая совершенно безумными глазами.

– Эх… если бы не был женат – женился бы. Определённо женился, – добродушно произнёс Меншиков. – Будьте с ней понежнее. Дикая. Товарный вид не надо портить. Вряд ли такая девица от хорошей жизни решилась на самоубийство. Как допросите и всё разузнаете – дайте знать. Хочу пообщаться с ней. И глядите, чтобы руки на себя не наложила. Эта – может.

Солдаты незнакомку подхватили под ручки и уволокли, несмотря на то что она брыкалась и что-то выкрикивала. Дверь закрылась. Максим снова сел на каменную ступеньку древнего храма. Залпом опрокинул в себя остаток вина из бутылки. И откинулся на спину… прямо на камни. Такие твёрдые и едва прохладные.

Впервые за эти два года, что он провёл в этом мире… или времени… он задался вопросом: «Зачем он тут?» В случайное попадание он не верил. Реалист и прагматик. Даже если между мирами и эпохами есть какая-то дверка, то она открывается, очевидно, не алкоголем. Иначе бы всё прошлое России было сплошь завалено алкоголиками из спальных районов Москвы. Аномальная зона? Тогда почему он провалился в прошлое один. Там ведь была такая попойка, что все друг на друге валялись вповалку. Нет. Тоже не сходится дебет с кредитом. Что ещё остаётся? Чей-то промысел или злой умысел? Но чей? И зачем?

Он не мог понять. Ему остро не хватало входных данных. Очень сложно искать в чёрной комнате чёрную кошку, особенно если её там нет. Логика не оставляла выбора: это чья-то проказа. Здравый смысл и весь жизненный опыт утверждал, что такого быть не может. Будучи убеждённой бездуховной скотиной, Максим не верил ни в Бога, ни в чёрта, считая их плодом больной фантазии сельских пастухов. Но больше всего его настораживала та мистика, которая охотно стала его окружать при первой возможности. И та дама… и те вороны. И если даму в поле можно было отнести к индивидуальным галлюцинациям, то воронов видели многие. Более того – эти весёлые пернатые засранцы регулярно наведывались к нему в гости, и он их подкармливал. Что в том походе, что потом. Даже сейчас – по нескольку раз в день перед носом маячат. И это странно до неприличия. Умом-то понимал, что он их банально прикормил и умные птички привязались, но где-то подсознательно рождались совсем иные эмоции и мысли…

– Хрень какая-то… – тихо пробормотал Максим и осёкся. Вновь в помещении был какой-то едва уловимый шорох. Только ещё нежнее и тоньше. Словно ветер гулял.

Он резко поднялся и увидел перед собой ту самую даму в чёрном покрывале, что наблюдал на поле под Флоренцией. Но тогда – вдали, а теперь – на расстоянии вытянутой руки. Руки её утопали в складках ткани. А лицо… его не было видно, и казалось, что эта чёрная, зияющая пустота под капюшоном совершенно бездонна.

Максим вытащил пистолет и просто положил рядом. Почему-то ему показалось, что он абсолютно лишён смысла. Незнакомка не пошевелилась. Казалось, что она статуя, ибо одежда даже не колыхалась. Совсем. Не было слышно ни дыхания, ни сердцебиения, ничего… Просто тишина и какой-то лёгкий холодок. Приятный такой. Освежающий.

– Я всегда боялся оглядываться… С того самого момента в детстве, когда я первый раз не погиб, – тихо проговорил Меншиков. – Там ведь всегда была ты?

Тишина.

Он усмехнулся и пригляделся к ткани… у которой просто не было текстуры. Она была словно застывшая ночь. Ни волокна, ни пылинки. Густая такая ночь, отражающая лишь отблески огоньков свечи.

Максим попытался встать, но ноги его не слушались. Попытался поднять руку и прикоснуться к ткани. Очень хотелось понять, какая она на ощупь. Казалось, что удивительно нежная и приятная.

– Ты пришла за мной? Ты хочешь меня забрать? Да, наверное, так будет правильно. Я слишком сильно меняю естественный ход вещей.

– Я никого не забираю, – прозвучал удивительно приятный женский голос у него в голове, однако определить даже тембр он был не в состоянии. Просто где-то на уровне подсознания он был в безумном восторге от того, что слышит этот голос. И всё. – Я просто прихожу и беру за руку, чтобы никому не было одиноко и страшно в такие моменты.

Собрав всю волю в кулак, он попытался всё же поднять руку и коснуться чёрного балахона. Но смог только лишь пошевелить пальцами. Да и то – чуть.

– Не надо, – вновь прозвучал у него в голове этот приятный голос. – Тебе ещё рано.

– Почему я не вижу твоего лица?

– Тебе ещё рано.

– Я могу что-нибудь для тебя сделать? – после долгой паузы спросил Максим.

– Ты? Для меня? – с нескрываемой усмешкой переспросил этот самый приятный голос и звонко так засмеялся. Но недолго. Смех резко оборвался, и незнакомка в балахоне впервые пошевелилась, чуть наклонив голову набок. – Развлеки меня.

– Развлечь? – переспросил наш герой, но ответа уже не услышал, всё вокруг погрузилось во тьму, сквозь которую доносилось: «Максим Иванович! Максим Иванович!»

Он с трудом разлепил глаза и уставился на своих солдат. Тело затекло и онемело настолько, что практически не шевелилось. Было холодно… очень холодно… просто ужасно. Его начал бить озноб.

– Максим Иванович, что с Вами?

– А что с‐с‐о м‐м‐мной? – прошептал он.