Где Цезарь кровью истекал…
Часть 9 из 32 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Да. И вот вам бесплатное приложение: невдалеке отсюда с нашей машиной случилась авария, и мы с мистером Вулфом зашли в этот дом, позвонить по телефону. Мы не знали здесь никого, включая и Лили Роуэн. После ужина она вышла прогуляться и наткнулась на меня. Мы были вдвоем, когда я увидел быка и отогнал его от тела. Если вы вызовете полицию и полиция снизойдет до беседы со мной, то только зря потеряет время. Я вам рассказал все, что видел и делал.
Пальцы Осгуда впились в колени, словно когти.
– И мой сын был с Лили Роуэн?
– При мне нет. Мы с ней встретились около половины десятого. А вашего сына я не видел с тех пор, как он ушел. Это было днем. Встречались ли они с мисс Роуэн, я не знаю. Спросите ее.
– Я бы с большей охотой свернул ей шею! Что вам известно о пари, которое заключил мой сын с Праттом?
– Бога ради, Осгуд! – не выдержал Пратт. – Уймитесь! Я же вам все рассказал.
– Я хочу выслушать его версию. Так вы знаете условия пари?
– Конечно, как и многие другие, в том числе ваша дочь. – Я посмотрел на него с сочувствием. – Примите совет, сэр, от старого профессионала, повидавшего, как работает Ниро Вулф. Поверьте, у вас это скверно выходит. Вы напоминаете тупоголового сыщика, пытающегося поймать за руку ловкого воришку. Я видел многих людей, выбитых из седла внезапной смертью близких. Я вам искренне сочувствую, поверьте. Но если вы хотите непременно расследовать эту историю, наймите профессионалов. У вас есть определенные подозрения?
– Да, есть.
– Что вам кажется подозрительным?
– Я точно не знаю, но просто никак не могу понять, как же это случилось. Ни за что не поверю, что мой сын в одиночку вдруг полез на выгон. Пратт считает, что он хотел похитить быка. Это чушь! Мой сын не самоубийца и не слабоумный. Да и в обращении со скотом он знает толк. А по вашей версии выходит, что он залез на пастбище, раздразнил в темноте быка, а потом стоял и ждал, пока тот подденет его на рога?
– Вы же слышали, что сказал Макмиллан! – запротестовал Пратт. – Ваш сын мог поскользнуться и упасть, а бык находился слишком близко…
– Я этому не верю. Что там понадобилось Клайду?
– Он хотел выиграть пари.
Осгуд вскочил. Широкоплечий, ростом повыше Пратта и с наметившимся брюшком, он двинулся на Пратта, сжав кулаки, и процедил сквозь зубы:
– Ах ты, вонючка, я ведь предупреждал, чтобы ты этого не говорил…
Я втиснулся между ними, ощущая себя в родной стихии – не то что с быками. Я повернулся к Осгуду:
– Доктору придется первым делом бинтовать вас обоих. Миленькое дело! Что из того, что Пратт считает, что ваш сын хотел выиграть пари? Это его личное мнение. Вы же хотели его узнать – и узнали. И хватит валять дурака! Мой совет: либо выспитесь и утром все обдумайте на свежую голову, либо вызывайте шерифа. Послушайте, что он скажет. Завтра все это попадет в газеты вместе с мнением Дейва, с версией Лили Роуэн и других. Дело завертится, и мы узнаем, что об этом думает общественность. Потом какой-нибудь смышленый репортер из Нью-Йорка тиснет интервью с Цезарем.
– Простите, мистер Пратт! Сожалею, что задержался…
Мы обернулись и увидели невысокого коренастого человечка, голова которого, казалось, росла прямо из туловища. В руках он держал черный саквояж.
– Я был на вызове, когда позвонили… О, мистер Осгуд! Это просто ужасно! Кошмар! Невозможно поверить!
Я проследовал за ними в соседнюю комнату, где стояли фортепиано и диван. Врач быстро подошел к дивану и поставил саквояж на стульчик. Осгуд пересек комнату и встал у окна спиной к нам. Врач отвернул полы брезента, взглянул на тело, и у него невольно вырвалось: «Боже мой!» Осгуд чуть заметно вздрогнул, но не повернулся.
Через полчаса я поднялся наверх и доложил обо всем Вулфу, который уже успел облачиться в желтую пижаму и усердно драил зубы в ванной.
– Доктор Сакетт констатировал смерть от несчастного случая. Причина – рана, нанесенная быком. Фредерик Осгуд, убитый горем отец, подозревает, что дело нечисто. Руководствуется ли он той же логикой, что и вы, не знаю – вы мне ход своих мыслей не поведали. И не дали указаний выяснить у него…
Вулф прополоскал рот и сказал:
– Я просил тебя изложить только факты.
– Все не так просто. Осгуд не желает верить, что все случилось так, как ему изложили. Главный его довод в том, что Клайд при его опыте и сметливости ну никак не мог попасть быку на рога. Да и вообще ему нечего было делать ночью на пастбище. Все это Осгуд выложил доктору и всем присутствующим. Доктор Сакетт отнес это на счет стресса и шокового состояния и отказался подождать с оформлением свидетельства о смерти. Он его и выписал, не сходя с места. Тогда Осгуд, не спросясь разрешения позвонить, вызвал по телефону шерифа и полицию.
– В самом деле? – Вулф повесил полотенце на крючок. – Напомни завтра, что надо послать телеграмму Теодору. Я обнаружил мучнистого червеца на одной орхидее.
Глава 6
Во вторник, в одиннадцать утра, я, стоя, потягивал молоко из бутылки, приобретенной в одном из доброй сотни павильончиков, окружавших огромное круглое здание главного выставочного зала кроуфилдской ярмарки, и наблюдал, как Ниро Вулф обменивается комплиментами с соперниками. Я был немного не в своей тарелке. Блюстители закона нагрянули к Пратту около полуночи и тянули из всех жилы добрых пару часов. Так что лег я уже в начале третьего, а Вулф поднял меня с постели, когда не было и семи. Завтракали мы вместе с Праттом и Каролиной. Лили Роуэн и Джимми отсутствовали. Пратт, по лицу которого казалось, что он вообще не смыкал глаз, сказал, что Макмиллан по собственному настоянию сторожил Цезаря до самого утра и теперь отсыпается наверху. Джимми отправился в Кроуфилд рассылать по списку телеграммы об отмене намеченного приема. Похоже, что Гикори Цезаря Гриндона уже не удастся зажарить в назначенный день. Впрочем, его судьба оставалась неясной. Одно было ясно – в четверг его не съедят. Шериф и полицейские уже признали быка виновным в убийстве Клайда Осгуда, возле тела которого обнаружили обрывок веревки – такой же, что оставалась на заборе. Хотя все это не убедило Фредерика Осгуда, полиция отвергла его подозрения как туманные, неподтвержденные и даже безответственные. Укладывая наверху наши вещи, я осведомился у Вулфа, удовлетворен ли он. В ответ он пробурчал:
– Я же сказал тебе вчера вечером, что Осгуда убил не бык. Если бы не мое чертово любопытство, никто бы этого не заметил, равно как и орудия убийства. Впрочем, я не хочу забивать себе голову, так что обсуждать детали мы не будем.
– Хотя бы назовите убийцу…
– Оставь, Арчи.
Я вздохнул и снова занялся багажом, благо нам предстояло перебазироваться в кроуфилдский отель. Контракт по охране быка был расторгнут, и хотя Пратт из вежливости промямлил, чтобы мы оставались, сама обстановка в доме нас выпроваживала. В итоге мне пришлось и паковать багаж, и таскать его в машину, и обрызгивать и грузить орхидеи, и следить, чтобы Каролина не отвлекалась за рулем, и выдержать бой за комнатушку в гостинице, и доставлять Вулфа с его драгоценными корзинами на выставку, искать там подходящее место, аккуратно вытаскивать и расставлять орхидеи и прочая, прочая… Совсем с ног сбился.
И вот теперь, в одиннадцать часов, я пытался компенсировать полный упадок сил бутылкой молока. Орхидеи были обрызганы, расправлены и красовались на выделенных нам стендах. Вышеупомянутый соперник, Чарльз Э. Шенкс, с которым любезничал Вулф, приземистый толстый субъект с двойным подбородком и бегающими карими глазками, был облачен в шерстяной костюм, который давно нуждался в чистке и утюжке. Прихлебывая из бутылки, я наблюдал довольно любопытную и поучительную сценку. Дело в том, что Шенкс знал причину, по которой Вулф пошел на беспрецедентное нарушение традиции никогда не отлучаться из дому и прибыл в Кроуфилд с орхидеями-альбиносами, полученными в результате скрещивания с Paphiopedilum lawrenceanum hyeanum. Вулфа обуревали мечты завоевать главный приз и обставить Шенкса, который получил новый гибрид от скрещивания Р. callosum sanderae с новым видом из Бирмы. Знал Шенкс и тайное намерение Ниро Вулфа выставить его на посмешище за отказ от участия в нью-йоркской выставке и за нежелание обменяться с Вулфом новыми альбиносами. Достаточно было посмотреть на конкурирующие экспонаты, чтобы понять, что после решения судей Шенкса ждет неминуемый позор. Оба они прекрасно это понимали и догадывались о мыслях соперника, но, глядя на их милое воркование, можно было подумать, что цветоводы изливаются друг другу в любви. Именно поэтому да еще потому, что уж я-то знал, что только жажда мести толкнула Вулфа на неслыханный шаг – поездку в Кроуфилд, – я утверждаю, что наблюдать за этой сценкой было весьма поучительно.
На ночных неприятностях мои злоключения не закончились. Во время битвы за номер в отеле ко мне приблизился юнец с пылким взором, оттопыренными ушами и блокнотом в руках и потребовал, чтобы я расписал ему во всех красках ночную корриду, репортаж о которой он собирался тиснуть в местной газетенке и передать также в Ассошиэйтед Пресс. Пришлось пойти на сделку: я бросил ему кость в виде нескольких живописных подробностей, а в ответ заполучил долгожданный номер. Еще несколько газетных ищеек, направленных, как я понял, для освещения ярмарки, околачивались вокруг меня, пытаясь выведать неофициальную версию о случившемся. Когда я помогал Вулфу расставлять орхидеи, ко мне привязался долговязый, тощий тип в клетчатом костюме и со слащавой улыбочкой борца за голоса избирателей. Пугливо оглядевшись по сторонам и убедившись, что за нами не подглядывают, он представился помощником прокурора кроуфилдского округа и, стерев с лица уже неуместную улыбку, горестным тоном, каким говорят о смерти избирателя, попросил сообщить ему подробности трагедии, случившейся на земле мистера Пратта.
Мне уже порядком надоели бесконечные приставания, поэтому я коварно повысил голос и провозгласил:
– Помощник прокурора, говорите? Неужели прокурор хочет предъявить быку обвинение в убийстве?
Это его смутило, ведь он должен был показать, что оценил мое остроумие, не уронив при этом собственного достоинства. К тому же моя выходка привлекла внимание нескольких проходивших мимо посетителей, и вокруг нас уже стали собираться зеваки. К его чести, долговязый помощник прокурора выпутался довольно ловко. Он заверил, что никого в убийстве не обвиняют, но желательно просто дополнить рапорты шерифа и полицейских сведениями, полученными из первых рук, чтобы избежать возможных жалоб на небрежность следствия…
Я быстро и без прикрас обрисовал всю картину, а он задал несколько достаточно разумных вопросов. После его ухода я попытался оповестить об этой встрече Ниро Вулфа, но на уме у шефа были только орхидеи и Чарльз Э. Шенкс, так что интереса мое сообщение не вызвало. А вскоре появился и сам Шенкс, и вот тогда я отправился на поиски молока.
Меня мучил один этический вопрос, решить который до часу дня не представлялось возможным. После всего, что случилось у Пратта, я не знал, захочет ли Лили Роуэн пообедать со мной, и если нет, то как быть с двумя долларами, уплаченными мне Каролиной? В конце концов я пришел к выводу, что если и не отработаю гонорар, то вовсе не по своей вине. К счастью, мои намерения хорошо согласовывались с планами Вулфа, который договорился пообедать вместе с Шенксом. Я все равно не стал бы обедать с ними – я был и так сыт по горло разговорами о хранении пыльцы, питательных растворах и противогрибковых прививках, что незадолго до часа вышел из главного выставочного павильона и свернул к расположенной под навесом закусочной, обслуживаемой дамами из первой методистской церкви. Я прикинул, что это не самое подходящее место для того, чтобы пасть жертвой коварной блондинки, но та лично заверила меня, что в этой закусочной кормят так, что пальчики оближешь, а Каролина подтвердила это утром по дороге в Кроуфилд.
Стоял ясный день, и толпы народа поднимали тучи пыли. Ярмарка бурлила: торговцы флажками и воздушными шариками, игорные павильончики бойко делали свое дело, не говоря уже о разносчиках сосисок, прохладительных напитков и воздушной кукурузы, заклинателях змей, владельцах рулетки и тиров, лоточников с двухцветными авторучками и мадам Шастэ, готовой предсказать ваше будущее за каких-нибудь десять центов. Я прошел мимо помоста, на котором красовалась улыбающаяся девушка в раззолоченном лифчике и мохнатой юбке длиной дюймов одиннадцать, а зазывала в черном котелке осипшим голосом возвещал, что через восемь минут в их шатре будет показан таинственный и мистический танец Дингарулы. Человек пятьдесят толпились вокруг помоста, глазея на девицу. Лица мужского пола всем своим видом являли, что не прочь приобщиться к мистике, женщины же глядели с презрением и деланым безразличием. Я не спеша потопал дальше. По мере продвижения по главной аллее, ведущей к входу на трибуны, народу становилось все больше. Я споткнулся о мальчугана, норовившего проскользнуть у меня между ног и догнать свою мамашу, удостоился свирепого взгляда пышной доярки (довольно, кстати, симпатичной), которой наступил на ногу, увернулся от игрушечного зонтика, который пыталась воткнуть мне в ребра миленькая девчушка, и наконец, пробившись через веселую толпу, добрался до палатки, в которой помещалась методистская закусочная. Закусочную баптистов я миновал с высокомерным видом светского льва, знающего толк в еде.
Хотите верьте, хотите нет, но Лили уже расположилась за дальним от входа столиком возле полотняной стены. Скрывая удивление, я величаво продефилировал к ней по посыпанному опилками полу. В светло-коричневом трикотажном костюмчике, с синим шарфом и в изящной синей шляпке, она выглядела в окружении простоватых сельских жителей как газель среди стада гернзейских коров. Я сел напротив и поделился с ней этой мыслью. Лили зевнула и заметила, что, представив себе форму ног газели, к сожалению, вынуждена вернуть мой комплимент на доработку. Не успел я придумать остроумную реплику, как нас прервала методистка в белоснежном фартуке, которой не терпелось выяснить, что мы желаем есть.
– Два куриных фрикасе с клецками, – заказала Лили Роуэн.
– Подождите! – запротестовал я. – Здесь написано, что у них есть говядина, запеченная в горшочках, и телячьи…
– Нет! – Лили была непреклонна. – Фрикасе с клецками готовит миссис Миллер, которую четыре раза бросал муж из-за ее несносного характера и все четыре раза возвращался из-за ее кулинарных способностей. Так, во всяком случае, рассказал мне вчера Джимми Пратт.
Методистка ретировалась. Лили улыбнулась уголками рта и словно невзначай обронила:
– Вообще-то, я пришла только для того, чтобы посмотреть, как вы удивитесь, застав меня здесь. Вы же не только не удивились, но еще вдруг принялись сравнивать мои ноги с газельими.
Я пожал плечами:
– Придирайтесь, придирайтесь. Признаюсь, мне приятно, что вы пришли, так как в противном случае я не узнал бы об этом фрикасе. Нападки из-за ног – чистое кокетство. У вас необычайно стройные ножки, и вам это известно так же, как и мне. Ноги нужны для того, чтобы на них ходить или любоваться ими, но не рассуждать о них, тем более в методистской цитадели. Вы, кстати, католичка? Знаете, в чем разница между католиком и рекой, текущей в гору?
Она не знала, я рассказал, и мы разговорились. Принесли фрикасе, и первый же кусочек с подливкой заставил меня затрепетать: каким чудовищным характером должна обладать миссис Миллер, чтобы вынудить мужа раз за разом бросать ее. Это всерьез меня озаботило, поэтому, когда несколько минут спустя я заметил, что в палатку вошли Вулф и Чарльз Э. Шенкс и устроились за столиком в стороне от нас, я извинился, подошел к ним и рассказал о фрикасе. Вулф кивнул с серьезным видом.
Я дожевывал последний восхитительный кусочек, как вдруг Лили спросила, когда я уезжаю в Нью-Йорк. Я ответил, что все зависит от того, в котором часу в среду огласят решение судей на конкурсе орхидей. В любом случае мы уедем либо в среду вечером, либо в четверг утром.
– Мы, конечно, увидимся в Нью-Йорке, – как бы между прочим заметила Лили.
– Да? – Я проглотил остатки риса. – А зачем?
– Просто так. Но я уверена, что мы увидимся, потому что, если бы я вам не нравилась, вы не держались бы так грубо. Кстати, вы меня заинтриговали еще до того, как я разглядела ваше лицо. Вы тогда шли через пастбище. У вас довольно своеобразная походка. Вы ходите, словно… Даже не знаю, как сказать…
– Своеобразно – вполне сойдет. А как вам понравилась моя своеобразная техника прыжков через забор после бега наперегонки с быком? Кстати, о быках: насколько я понимаю, пир отменяется?
– Да. – Девушка вздрогнула. – Естественно. Сегодня же отправляюсь домой… Когда я ехала сюда, у забора толпились зеваки. Они кишели повсюду, даже там, где стояла ваша машина… где мы встретились вчера вечером. Спасибо, что там дежурил полицейский, не то они разбрелись бы по всему пастбищу.
– Несмотря на быка?
– Бык в дальнем конце. Там, где его привязал Макмиллан. – Лили поежилась. – Никогда не приходилось видеть подобного… Я вчера чуть не потеряла сознание… А зачем они задают все эти вопросы? Почему хотят знать, была ли я с вами? Какое это имеет отношение к тому, что бык забодал Клайда?
– Так положено, когда расследуют смерть от несчастного случая. Берут показания у всех очевидцев. Кстати, если они решат начать дознание, вам не позволят уехать сегодня. Вас спрашивали, видели ли вы Клайда после ужина? До встречи со мной.
– Да. Но я его не видела. Почему их это интересует?
– Не знаю. – Я положил в чашечку с кофе сахар и размешал. – Может быть, подозревают, что вы отняли у него последнюю надежду и он полез к быку, чтобы покончить жизнь самоубийством. Им порой такое в головы взбредет… Они спросили, не из-за вас ли Клайд заявился в дом к Пратту?
– Да… – Она посмотрела на меня и тут же опустила глаза. – Этого я тоже не понимаю. Почему они решили, что он пришел повидаться со мной?
– Возможно, отец Клайда их навел. Вчера вечером, узнав, что вы здесь, он чуть не лопнул от злости. Такое впечатление, словно вы являлись ему в ночных кошмарах. Я, конечно, далек от мысли, что с такой смазливой внешностью вам место в кошмарах, но впечатление осталось такое.
– Он просто зануда, – Лили небрежно махнула рукой, – и не имеет права злословить обо мне. Тем более при вас. – Она одарила меня оценивающим взглядом. – При тебе, Эскамильо.
У меня вдруг руки зачесались дать ей оплеуху. Под ее взглядом я ощутил себя картофелиной, с которой счищают кожуру.
– А что он говорил? – как ни в чем не бывало спросила Лили.
– Ничего особенного, в основном все сводилось к тому, что он хотел бы свернуть вам шею. Я понял, что вы когда-то дружили с его сыном. Думаю, он не преминул сообщить об этом полиции и шерифу. Потому их и заинтересовало, не по вашу ли душу пожаловал Клайд.
– Вовсе нет. Скорее он предпочел бы увидеться с Каролиной.
Неожиданный поворот! Но я скрыл удивление и безмятежно осведомился:
– Вы имеете в виду мисс Пратт? Разве между ними что-то было?
– Да. – Лили вытащила пудреницу и принялась изучать в зеркальце свою наружность с целью ее возможного усовершенствования. – Кажется, они были помолвлены. Вы, вероятно, не знакомы с историей отношений между семьями Осгуд и Пратт. Осгуды богатели в течение многих поколений, ведя род от некоего генерала, участника американской революции. Их родственники в Нью-Йорке презирают нуворишей вроде Пратта. По-моему, все это чушь. Моя мать была официанткой, а отец, иммигрант, зарабатывал на жизнь прокладкой канализационных труб.
Пальцы Осгуда впились в колени, словно когти.
– И мой сын был с Лили Роуэн?
– При мне нет. Мы с ней встретились около половины десятого. А вашего сына я не видел с тех пор, как он ушел. Это было днем. Встречались ли они с мисс Роуэн, я не знаю. Спросите ее.
– Я бы с большей охотой свернул ей шею! Что вам известно о пари, которое заключил мой сын с Праттом?
– Бога ради, Осгуд! – не выдержал Пратт. – Уймитесь! Я же вам все рассказал.
– Я хочу выслушать его версию. Так вы знаете условия пари?
– Конечно, как и многие другие, в том числе ваша дочь. – Я посмотрел на него с сочувствием. – Примите совет, сэр, от старого профессионала, повидавшего, как работает Ниро Вулф. Поверьте, у вас это скверно выходит. Вы напоминаете тупоголового сыщика, пытающегося поймать за руку ловкого воришку. Я видел многих людей, выбитых из седла внезапной смертью близких. Я вам искренне сочувствую, поверьте. Но если вы хотите непременно расследовать эту историю, наймите профессионалов. У вас есть определенные подозрения?
– Да, есть.
– Что вам кажется подозрительным?
– Я точно не знаю, но просто никак не могу понять, как же это случилось. Ни за что не поверю, что мой сын в одиночку вдруг полез на выгон. Пратт считает, что он хотел похитить быка. Это чушь! Мой сын не самоубийца и не слабоумный. Да и в обращении со скотом он знает толк. А по вашей версии выходит, что он залез на пастбище, раздразнил в темноте быка, а потом стоял и ждал, пока тот подденет его на рога?
– Вы же слышали, что сказал Макмиллан! – запротестовал Пратт. – Ваш сын мог поскользнуться и упасть, а бык находился слишком близко…
– Я этому не верю. Что там понадобилось Клайду?
– Он хотел выиграть пари.
Осгуд вскочил. Широкоплечий, ростом повыше Пратта и с наметившимся брюшком, он двинулся на Пратта, сжав кулаки, и процедил сквозь зубы:
– Ах ты, вонючка, я ведь предупреждал, чтобы ты этого не говорил…
Я втиснулся между ними, ощущая себя в родной стихии – не то что с быками. Я повернулся к Осгуду:
– Доктору придется первым делом бинтовать вас обоих. Миленькое дело! Что из того, что Пратт считает, что ваш сын хотел выиграть пари? Это его личное мнение. Вы же хотели его узнать – и узнали. И хватит валять дурака! Мой совет: либо выспитесь и утром все обдумайте на свежую голову, либо вызывайте шерифа. Послушайте, что он скажет. Завтра все это попадет в газеты вместе с мнением Дейва, с версией Лили Роуэн и других. Дело завертится, и мы узнаем, что об этом думает общественность. Потом какой-нибудь смышленый репортер из Нью-Йорка тиснет интервью с Цезарем.
– Простите, мистер Пратт! Сожалею, что задержался…
Мы обернулись и увидели невысокого коренастого человечка, голова которого, казалось, росла прямо из туловища. В руках он держал черный саквояж.
– Я был на вызове, когда позвонили… О, мистер Осгуд! Это просто ужасно! Кошмар! Невозможно поверить!
Я проследовал за ними в соседнюю комнату, где стояли фортепиано и диван. Врач быстро подошел к дивану и поставил саквояж на стульчик. Осгуд пересек комнату и встал у окна спиной к нам. Врач отвернул полы брезента, взглянул на тело, и у него невольно вырвалось: «Боже мой!» Осгуд чуть заметно вздрогнул, но не повернулся.
Через полчаса я поднялся наверх и доложил обо всем Вулфу, который уже успел облачиться в желтую пижаму и усердно драил зубы в ванной.
– Доктор Сакетт констатировал смерть от несчастного случая. Причина – рана, нанесенная быком. Фредерик Осгуд, убитый горем отец, подозревает, что дело нечисто. Руководствуется ли он той же логикой, что и вы, не знаю – вы мне ход своих мыслей не поведали. И не дали указаний выяснить у него…
Вулф прополоскал рот и сказал:
– Я просил тебя изложить только факты.
– Все не так просто. Осгуд не желает верить, что все случилось так, как ему изложили. Главный его довод в том, что Клайд при его опыте и сметливости ну никак не мог попасть быку на рога. Да и вообще ему нечего было делать ночью на пастбище. Все это Осгуд выложил доктору и всем присутствующим. Доктор Сакетт отнес это на счет стресса и шокового состояния и отказался подождать с оформлением свидетельства о смерти. Он его и выписал, не сходя с места. Тогда Осгуд, не спросясь разрешения позвонить, вызвал по телефону шерифа и полицию.
– В самом деле? – Вулф повесил полотенце на крючок. – Напомни завтра, что надо послать телеграмму Теодору. Я обнаружил мучнистого червеца на одной орхидее.
Глава 6
Во вторник, в одиннадцать утра, я, стоя, потягивал молоко из бутылки, приобретенной в одном из доброй сотни павильончиков, окружавших огромное круглое здание главного выставочного зала кроуфилдской ярмарки, и наблюдал, как Ниро Вулф обменивается комплиментами с соперниками. Я был немного не в своей тарелке. Блюстители закона нагрянули к Пратту около полуночи и тянули из всех жилы добрых пару часов. Так что лег я уже в начале третьего, а Вулф поднял меня с постели, когда не было и семи. Завтракали мы вместе с Праттом и Каролиной. Лили Роуэн и Джимми отсутствовали. Пратт, по лицу которого казалось, что он вообще не смыкал глаз, сказал, что Макмиллан по собственному настоянию сторожил Цезаря до самого утра и теперь отсыпается наверху. Джимми отправился в Кроуфилд рассылать по списку телеграммы об отмене намеченного приема. Похоже, что Гикори Цезаря Гриндона уже не удастся зажарить в назначенный день. Впрочем, его судьба оставалась неясной. Одно было ясно – в четверг его не съедят. Шериф и полицейские уже признали быка виновным в убийстве Клайда Осгуда, возле тела которого обнаружили обрывок веревки – такой же, что оставалась на заборе. Хотя все это не убедило Фредерика Осгуда, полиция отвергла его подозрения как туманные, неподтвержденные и даже безответственные. Укладывая наверху наши вещи, я осведомился у Вулфа, удовлетворен ли он. В ответ он пробурчал:
– Я же сказал тебе вчера вечером, что Осгуда убил не бык. Если бы не мое чертово любопытство, никто бы этого не заметил, равно как и орудия убийства. Впрочем, я не хочу забивать себе голову, так что обсуждать детали мы не будем.
– Хотя бы назовите убийцу…
– Оставь, Арчи.
Я вздохнул и снова занялся багажом, благо нам предстояло перебазироваться в кроуфилдский отель. Контракт по охране быка был расторгнут, и хотя Пратт из вежливости промямлил, чтобы мы оставались, сама обстановка в доме нас выпроваживала. В итоге мне пришлось и паковать багаж, и таскать его в машину, и обрызгивать и грузить орхидеи, и следить, чтобы Каролина не отвлекалась за рулем, и выдержать бой за комнатушку в гостинице, и доставлять Вулфа с его драгоценными корзинами на выставку, искать там подходящее место, аккуратно вытаскивать и расставлять орхидеи и прочая, прочая… Совсем с ног сбился.
И вот теперь, в одиннадцать часов, я пытался компенсировать полный упадок сил бутылкой молока. Орхидеи были обрызганы, расправлены и красовались на выделенных нам стендах. Вышеупомянутый соперник, Чарльз Э. Шенкс, с которым любезничал Вулф, приземистый толстый субъект с двойным подбородком и бегающими карими глазками, был облачен в шерстяной костюм, который давно нуждался в чистке и утюжке. Прихлебывая из бутылки, я наблюдал довольно любопытную и поучительную сценку. Дело в том, что Шенкс знал причину, по которой Вулф пошел на беспрецедентное нарушение традиции никогда не отлучаться из дому и прибыл в Кроуфилд с орхидеями-альбиносами, полученными в результате скрещивания с Paphiopedilum lawrenceanum hyeanum. Вулфа обуревали мечты завоевать главный приз и обставить Шенкса, который получил новый гибрид от скрещивания Р. callosum sanderae с новым видом из Бирмы. Знал Шенкс и тайное намерение Ниро Вулфа выставить его на посмешище за отказ от участия в нью-йоркской выставке и за нежелание обменяться с Вулфом новыми альбиносами. Достаточно было посмотреть на конкурирующие экспонаты, чтобы понять, что после решения судей Шенкса ждет неминуемый позор. Оба они прекрасно это понимали и догадывались о мыслях соперника, но, глядя на их милое воркование, можно было подумать, что цветоводы изливаются друг другу в любви. Именно поэтому да еще потому, что уж я-то знал, что только жажда мести толкнула Вулфа на неслыханный шаг – поездку в Кроуфилд, – я утверждаю, что наблюдать за этой сценкой было весьма поучительно.
На ночных неприятностях мои злоключения не закончились. Во время битвы за номер в отеле ко мне приблизился юнец с пылким взором, оттопыренными ушами и блокнотом в руках и потребовал, чтобы я расписал ему во всех красках ночную корриду, репортаж о которой он собирался тиснуть в местной газетенке и передать также в Ассошиэйтед Пресс. Пришлось пойти на сделку: я бросил ему кость в виде нескольких живописных подробностей, а в ответ заполучил долгожданный номер. Еще несколько газетных ищеек, направленных, как я понял, для освещения ярмарки, околачивались вокруг меня, пытаясь выведать неофициальную версию о случившемся. Когда я помогал Вулфу расставлять орхидеи, ко мне привязался долговязый, тощий тип в клетчатом костюме и со слащавой улыбочкой борца за голоса избирателей. Пугливо оглядевшись по сторонам и убедившись, что за нами не подглядывают, он представился помощником прокурора кроуфилдского округа и, стерев с лица уже неуместную улыбку, горестным тоном, каким говорят о смерти избирателя, попросил сообщить ему подробности трагедии, случившейся на земле мистера Пратта.
Мне уже порядком надоели бесконечные приставания, поэтому я коварно повысил голос и провозгласил:
– Помощник прокурора, говорите? Неужели прокурор хочет предъявить быку обвинение в убийстве?
Это его смутило, ведь он должен был показать, что оценил мое остроумие, не уронив при этом собственного достоинства. К тому же моя выходка привлекла внимание нескольких проходивших мимо посетителей, и вокруг нас уже стали собираться зеваки. К его чести, долговязый помощник прокурора выпутался довольно ловко. Он заверил, что никого в убийстве не обвиняют, но желательно просто дополнить рапорты шерифа и полицейских сведениями, полученными из первых рук, чтобы избежать возможных жалоб на небрежность следствия…
Я быстро и без прикрас обрисовал всю картину, а он задал несколько достаточно разумных вопросов. После его ухода я попытался оповестить об этой встрече Ниро Вулфа, но на уме у шефа были только орхидеи и Чарльз Э. Шенкс, так что интереса мое сообщение не вызвало. А вскоре появился и сам Шенкс, и вот тогда я отправился на поиски молока.
Меня мучил один этический вопрос, решить который до часу дня не представлялось возможным. После всего, что случилось у Пратта, я не знал, захочет ли Лили Роуэн пообедать со мной, и если нет, то как быть с двумя долларами, уплаченными мне Каролиной? В конце концов я пришел к выводу, что если и не отработаю гонорар, то вовсе не по своей вине. К счастью, мои намерения хорошо согласовывались с планами Вулфа, который договорился пообедать вместе с Шенксом. Я все равно не стал бы обедать с ними – я был и так сыт по горло разговорами о хранении пыльцы, питательных растворах и противогрибковых прививках, что незадолго до часа вышел из главного выставочного павильона и свернул к расположенной под навесом закусочной, обслуживаемой дамами из первой методистской церкви. Я прикинул, что это не самое подходящее место для того, чтобы пасть жертвой коварной блондинки, но та лично заверила меня, что в этой закусочной кормят так, что пальчики оближешь, а Каролина подтвердила это утром по дороге в Кроуфилд.
Стоял ясный день, и толпы народа поднимали тучи пыли. Ярмарка бурлила: торговцы флажками и воздушными шариками, игорные павильончики бойко делали свое дело, не говоря уже о разносчиках сосисок, прохладительных напитков и воздушной кукурузы, заклинателях змей, владельцах рулетки и тиров, лоточников с двухцветными авторучками и мадам Шастэ, готовой предсказать ваше будущее за каких-нибудь десять центов. Я прошел мимо помоста, на котором красовалась улыбающаяся девушка в раззолоченном лифчике и мохнатой юбке длиной дюймов одиннадцать, а зазывала в черном котелке осипшим голосом возвещал, что через восемь минут в их шатре будет показан таинственный и мистический танец Дингарулы. Человек пятьдесят толпились вокруг помоста, глазея на девицу. Лица мужского пола всем своим видом являли, что не прочь приобщиться к мистике, женщины же глядели с презрением и деланым безразличием. Я не спеша потопал дальше. По мере продвижения по главной аллее, ведущей к входу на трибуны, народу становилось все больше. Я споткнулся о мальчугана, норовившего проскользнуть у меня между ног и догнать свою мамашу, удостоился свирепого взгляда пышной доярки (довольно, кстати, симпатичной), которой наступил на ногу, увернулся от игрушечного зонтика, который пыталась воткнуть мне в ребра миленькая девчушка, и наконец, пробившись через веселую толпу, добрался до палатки, в которой помещалась методистская закусочная. Закусочную баптистов я миновал с высокомерным видом светского льва, знающего толк в еде.
Хотите верьте, хотите нет, но Лили уже расположилась за дальним от входа столиком возле полотняной стены. Скрывая удивление, я величаво продефилировал к ней по посыпанному опилками полу. В светло-коричневом трикотажном костюмчике, с синим шарфом и в изящной синей шляпке, она выглядела в окружении простоватых сельских жителей как газель среди стада гернзейских коров. Я сел напротив и поделился с ней этой мыслью. Лили зевнула и заметила, что, представив себе форму ног газели, к сожалению, вынуждена вернуть мой комплимент на доработку. Не успел я придумать остроумную реплику, как нас прервала методистка в белоснежном фартуке, которой не терпелось выяснить, что мы желаем есть.
– Два куриных фрикасе с клецками, – заказала Лили Роуэн.
– Подождите! – запротестовал я. – Здесь написано, что у них есть говядина, запеченная в горшочках, и телячьи…
– Нет! – Лили была непреклонна. – Фрикасе с клецками готовит миссис Миллер, которую четыре раза бросал муж из-за ее несносного характера и все четыре раза возвращался из-за ее кулинарных способностей. Так, во всяком случае, рассказал мне вчера Джимми Пратт.
Методистка ретировалась. Лили улыбнулась уголками рта и словно невзначай обронила:
– Вообще-то, я пришла только для того, чтобы посмотреть, как вы удивитесь, застав меня здесь. Вы же не только не удивились, но еще вдруг принялись сравнивать мои ноги с газельими.
Я пожал плечами:
– Придирайтесь, придирайтесь. Признаюсь, мне приятно, что вы пришли, так как в противном случае я не узнал бы об этом фрикасе. Нападки из-за ног – чистое кокетство. У вас необычайно стройные ножки, и вам это известно так же, как и мне. Ноги нужны для того, чтобы на них ходить или любоваться ими, но не рассуждать о них, тем более в методистской цитадели. Вы, кстати, католичка? Знаете, в чем разница между католиком и рекой, текущей в гору?
Она не знала, я рассказал, и мы разговорились. Принесли фрикасе, и первый же кусочек с подливкой заставил меня затрепетать: каким чудовищным характером должна обладать миссис Миллер, чтобы вынудить мужа раз за разом бросать ее. Это всерьез меня озаботило, поэтому, когда несколько минут спустя я заметил, что в палатку вошли Вулф и Чарльз Э. Шенкс и устроились за столиком в стороне от нас, я извинился, подошел к ним и рассказал о фрикасе. Вулф кивнул с серьезным видом.
Я дожевывал последний восхитительный кусочек, как вдруг Лили спросила, когда я уезжаю в Нью-Йорк. Я ответил, что все зависит от того, в котором часу в среду огласят решение судей на конкурсе орхидей. В любом случае мы уедем либо в среду вечером, либо в четверг утром.
– Мы, конечно, увидимся в Нью-Йорке, – как бы между прочим заметила Лили.
– Да? – Я проглотил остатки риса. – А зачем?
– Просто так. Но я уверена, что мы увидимся, потому что, если бы я вам не нравилась, вы не держались бы так грубо. Кстати, вы меня заинтриговали еще до того, как я разглядела ваше лицо. Вы тогда шли через пастбище. У вас довольно своеобразная походка. Вы ходите, словно… Даже не знаю, как сказать…
– Своеобразно – вполне сойдет. А как вам понравилась моя своеобразная техника прыжков через забор после бега наперегонки с быком? Кстати, о быках: насколько я понимаю, пир отменяется?
– Да. – Девушка вздрогнула. – Естественно. Сегодня же отправляюсь домой… Когда я ехала сюда, у забора толпились зеваки. Они кишели повсюду, даже там, где стояла ваша машина… где мы встретились вчера вечером. Спасибо, что там дежурил полицейский, не то они разбрелись бы по всему пастбищу.
– Несмотря на быка?
– Бык в дальнем конце. Там, где его привязал Макмиллан. – Лили поежилась. – Никогда не приходилось видеть подобного… Я вчера чуть не потеряла сознание… А зачем они задают все эти вопросы? Почему хотят знать, была ли я с вами? Какое это имеет отношение к тому, что бык забодал Клайда?
– Так положено, когда расследуют смерть от несчастного случая. Берут показания у всех очевидцев. Кстати, если они решат начать дознание, вам не позволят уехать сегодня. Вас спрашивали, видели ли вы Клайда после ужина? До встречи со мной.
– Да. Но я его не видела. Почему их это интересует?
– Не знаю. – Я положил в чашечку с кофе сахар и размешал. – Может быть, подозревают, что вы отняли у него последнюю надежду и он полез к быку, чтобы покончить жизнь самоубийством. Им порой такое в головы взбредет… Они спросили, не из-за вас ли Клайд заявился в дом к Пратту?
– Да… – Она посмотрела на меня и тут же опустила глаза. – Этого я тоже не понимаю. Почему они решили, что он пришел повидаться со мной?
– Возможно, отец Клайда их навел. Вчера вечером, узнав, что вы здесь, он чуть не лопнул от злости. Такое впечатление, словно вы являлись ему в ночных кошмарах. Я, конечно, далек от мысли, что с такой смазливой внешностью вам место в кошмарах, но впечатление осталось такое.
– Он просто зануда, – Лили небрежно махнула рукой, – и не имеет права злословить обо мне. Тем более при вас. – Она одарила меня оценивающим взглядом. – При тебе, Эскамильо.
У меня вдруг руки зачесались дать ей оплеуху. Под ее взглядом я ощутил себя картофелиной, с которой счищают кожуру.
– А что он говорил? – как ни в чем не бывало спросила Лили.
– Ничего особенного, в основном все сводилось к тому, что он хотел бы свернуть вам шею. Я понял, что вы когда-то дружили с его сыном. Думаю, он не преминул сообщить об этом полиции и шерифу. Потому их и заинтересовало, не по вашу ли душу пожаловал Клайд.
– Вовсе нет. Скорее он предпочел бы увидеться с Каролиной.
Неожиданный поворот! Но я скрыл удивление и безмятежно осведомился:
– Вы имеете в виду мисс Пратт? Разве между ними что-то было?
– Да. – Лили вытащила пудреницу и принялась изучать в зеркальце свою наружность с целью ее возможного усовершенствования. – Кажется, они были помолвлены. Вы, вероятно, не знакомы с историей отношений между семьями Осгуд и Пратт. Осгуды богатели в течение многих поколений, ведя род от некоего генерала, участника американской революции. Их родственники в Нью-Йорке презирают нуворишей вроде Пратта. По-моему, все это чушь. Моя мать была официанткой, а отец, иммигрант, зарабатывал на жизнь прокладкой канализационных труб.