Этот берег

Открытый желтый джип Варвары мчался в сторону Киева. Варвара недовольно поглядывала на часы. Теплый ветер бил в лицо и пел в ушах. Кабы не он, я бы уснул. Тем более что не хотелось бодрствовать с мыслью о навязанной мне непонятной роли… Не заезжая в город, мы свернули на запад, на трассу М-06: она тянется с востока, через Киев, Львов и сквозь Европу до Парижа, где и обрывается, если верить картам, которые я иногда люблю разглядывать.

— Мы в Париж? — спросил я у Варвары.

— Так себе шутка, — ответила она. — Нет, мы не в Париж. Даже не в Вену… Нам нужен Житомир, и мы должны спешить.

— Куда? — пытался я шутить. — Житомир тыщу лет стоит на одном месте, да и сегодня никуда не денется.

— Еще и человек стоит на трассе, — ответила Варвара, — ждет, чтобы мы его подобрали. Мне не хотелось бы его нервировать.

Мне было любопытно взглянуть на человека, который терпеливо ждет Варвару у дороги, но вместе с тем я чувствовал заранее: мне будет неприятно его видеть… Встречный воздух с запада дохнул в лицо сгоревшей соляркой и снова стал свеж; потом опять лицо обдало дымом дизеля — и вновь воздух очистился… Далеко впереди, у дорожной развязки, на разделительной полосе был виден бело-синий автомобиль полиции и рядом с ним — военный бурый внедорожник. Сотрудник полиции жезлом приглашал машины, шедшие по нашей полосе на запад, прижаться к отбойнику обочины — и они останавливались, выстраиваясь в колонну по одной. Вскоре встали и мы. Варвара откинулась на подголовник и выругалась…

Встречные полосы трассы долго были тревожно пусты. Потом откуда-то издалека донесся тяжкий рев моторов; он нарастал, накатывался; не прошло и пяти минут, как нам навстречу двинулись один за другим, соблюдая меж собой большую дистанцию, огромные тягачи. На их открытых платформах стояли бронемашины, и гусеничные, и на колесах, укрытые сверху брезентом и не укрытые… Гром моторов, пока тягачи шли и шли нам навстречу, и мимо нас, на восток, оглушал, накрывая меня с головой, — потом мимо прошел последний, груженный броней, тягач; звуки моторов скоро стихли вдали за спиной, и все вокруг стихло; военный внедорожник сорвался с места и по пустой встречной полосе понесся тягачам вслед; полицейский взмахом жезла разрешил всем продолжить путь; вереница машин, застоявшихся у отбойника, тронулась с места, понемногу и мы набрали скорость… Воздух трассы обрел прежнюю свежесть; Варвара, глянув на часы, повеселела и больше не глядела на часы. Нас обгоняли слишком уж нетерпеливые, мы обгоняли слишком медленных, — внезапно те, что обогнали нас, замедлились, и вот уже никто никого не обгонял. Варвара хмурилась, поток машин впереди нас слипся в тянучку, дальше тянучка сбилась в пробку, и мы стояли в ней, трогаясь с места раз в десять минут — чтобы уже через минуту снова встать минут на десять… Варвара убито молчала, я придумывал шутку, подходящую случаю, чтобы ее развеселить, — но вовремя сообразил, что лучше мне ее совсем не трогать…

Так, то и дело вставая намертво, то и дело дергаясь с места, мы добрались в буквальном смысле слова до причины удручающей задержки: почти поперек трассы, то есть наискось, перекрыв движение в обе стороны, встал тягач, отставший от колонны, с бронетранспортером на платформе, опасно накренившейся, поскольку у кабины, тоже накренившейся, не было переднего колеса. Там возились с инструментами трое в армейском камуфляже; они нервничали, но чем у них закончилось, мы не узнаем никогда: аккуратно въехав в узкий зазор между задом платформы и стальным отбойником, мы следом за другими наконец вырвались на простор… Варвара прибавила газу — тут же ударила по тормозам и, взяв правее, встала. Человек, сидевший прямо перед нами на отбойнике, помахал рукой, вскочил и подбежал к нам. Сел на заднее сиденье, и Варвара сорвала джип с места. Она попыталась извиниться за опоздание, но человек, которого мы подобрали, — низенький, щупленький, лысоватенький, то есть, на придирчивый мой взгляд, совершенно никакой, — перебил ее:

— Да ладно тебе; не зависящие обстоятельства; я же всё видел. Всё и у всех ломается — даже и там, где, по идее, не должно ломаться.

Варвара сразу не ответила; потом сказала:

— Вот это, Анатолий, ты мне зря сейчас сказал… с учетом того, куда и зачем мы едем.

Впереди, как это принято при въезде в большие города, показался монументальный знак «ЖИТОМИР». Я было настроился впервые в жизни увидеть этот древний город, но неожиданно Варвара, чуть притормозив, развернулась. Проехав около километра в обратную сторону, мы сквозь разрыв в придорожной лесополосе свернули на узкий, как тропа, проселок и, переваливаясь с боку на бок в его неровных колеях, покатили мимо дачных домиков, из-за которых сверху плыл монотонный близкий треск — еще и зуд, и отдаленное воркование многих и разных моторов…

Остановились мы в ряду других автомобилей, на краю обширного поля, по краям которого, с трех его сторон, вразброс сидели на траве праздные люди — поодиночке, семьями и компаниями… Над их и нашими головами, не строем, но роем, умудряясь не задевать друг друга, летели по широкому кругу разнообразные маленькие самолеты. Впереди, во главе роя, но ниже остальных, почти что над землей, летел и как бы вел всех за собой невиданный, должно быть, самодельный вертолет: у него не было кабины и вообще обшивки; пилот сидел едва ли не на жердочке внутри голой и на вид корявой конструкции вроде тех дырчатых, что я в детстве свинчивал из металлических конструкторов. Вращение винтов, горизонтального и хвостового, вздымало вверх пыль и песок единственной грунтовой взлетной полосы… Рой ведомых вертолетом аппаратов дружно пошел на очередной круг. Анатолий выпрыгнул из джипа и признал без досады:

— Да, опоздали мы к началу парада, но это не беда.

— В честь какого праздника парад? — спросил я.

— В честь этого умельца, — ответила Варвара, провожая глазами вертолет, пролетевший в опасной близости от нас. — У старика сегодня юбилей.

— Так что придется нам еще немного подождать, — сказал мне Анатолий, и я из вежливости не стал спрашивать, что он имеет в виду.

Варвара с Анатолием кого-то узнали в толпе зрителей, занялись приветствиями и втянулись в разговоры, забыв обо мне. Предоставленный самому себе, я потоптался, поглазел на небо, где продолжал кружить юбилейный рой, потом повлекся сквозь толпу вдоль невысокого сарая с застекленной вышкой на середине крыши — диспетчера, как я сообразил… Заглянул в единственный ангар, раскрытый настежь, — там увидел в полутьме три аэроплана: биплан, вполне готовый к взлету, и два других, полуразобранных…

— Ты — Скляр? — окликнул меня из глубины ангара человек в зеленом комбинезоне.

— Нет, я — не он, — ответил я, намереваясь идти дальше.

— Ты погоди, — остановил меня человек в комбинезоне. — Нафиг мне Скляр, если есть ты, тем более что он опаздывает, а дело очень срочное…

— А в чем оно, простите? — не удержался я.

— Послушай, старичок, — как будто к старому приятелю, обратился ко мне человек в комбинезоне. — Давай возьмем с тобой на пару сессну… Новую не предлагаю, не потянем, но есть подержанная; китайской сборки. Она в порядке, я смотрел. Хозяин просит за нее всего-то тридцать тысяч ойро — неужто мы с тобой не сможем по пятнашке скинуться? Неужто мы не наскребем?.. Летать будем по очереди: договоримся, кто — когда… Чего молчишь? Тебе это как вообще?

— Да как-то это мне не очень, — ответил я.

— Я понимаю. Да, я понимаю, — сказал человек в комбинезоне. — Сессна — китайская, подержанная… Тебе бы лучше пайпер, даже и не новый, понимаю… Но пайпер — ты уж извини. Я пайпер, извини, не потяну…

— Жаль. И ты извини, — ответил я и пошел прочь.

— Послушай, а ты точно не Скляр? — задержал меня человек в комбинезоне.

— Точно, — ответил я.

— Ладно, как хочешь, — согласился он. — По телефону голос был похож, но ты как хочешь.

Он отвернулся и скрылся в полутьме ангара, за остовом полуразобранного аэроплана…

Шум моторов в небе поутих. Парад был завершен. Последние самолеты один за другим заходили на посадку и, пробежав по голому грунту взлетной полосы, выстраивались в ряд на свободном от автомобилей краю аэродрома…

— Вот он где! — услышал я голос Варвары. — Я уже думала объявить вас в розыск. Что ж, идем.

Я последовал за ней. Скоро мы оказались возле приземлившихся самолетов. Их даже можно было потрогать руками. Пилоты, кучками собравшись возле них, шумно здоровались с Варварой; она им отвечала, не задерживаясь; я шел с ней рядом, стараясь от нее не отставать, и помимо воли думал, кому из этих всех пилотов Варвара могла бы отдать предпочтение… Немного в стороне от прочих самолетов, ближе к выезду с поля в сторону дач, одиноко стоял совсем маленький, как будто снятый с детской карусели самолетик, похожий на жука-хруща с растопыренными крыльями. Возле него нас ждал Анатолий. Он влез в кабину, переместился в ней на левое сиденье и крикнул:

— Забирайся; чего ты ждешь?

Я оглянулся на Варвару. Она, легонько подтолкнув меня, дала понять, что Анатолий обращается ко мне. С волнением, которого не испытывал со времен детских каруселей, я послушно забрался в кабину, сел рядом с Анатолием, по его требованию закрыл дверцу и пристегнулся.

Передо мной, почти между моих коленей, торчала ручка управления. Точно такая же торчала перед коленями Анатолия. Я догадался: он инструктор, и в подтверждение моей догадки Анатолий принялся меня учить:


— Перед собой ты видишь ручку управления. Можешь потянуть ее на себя, но не резко.

Я послушно взялся за нее и потянул…

— Считай, что ты направил самолет вверх, чтобы набрать высоту… Теперь — от себя, вперед, не резко.

Я плавно толкнул ручку…

— Ты направил его вниз, — пояснил мне Анатолий… — Высоту он набирает медленно, тяжеловато, будто в гору, — а вниз скользит легко и быстро, как с горы.

— Гравитация, — заметил я на всякий случай.

— Вот именно, — ответил Анатолий.

Он предложил нащупать на полу подошвами две параллельные педали подо мной и объяснил мне, как в полете, действуя синхронно ручкой и левой педалью, поворачивать налево; как, сдвигая ручку плавно вправо и одновременно с той же плавностью давя на правую педаль, поворачивать направо, — и мне казалось все отчетливей, что я впадаю в детство, то есть как будто бы рулю и как будто управляю самолетом в воображаемом полете… В воображаемом полете я становился сам себе смешон, — и я снял с педалей ноги, оставил ручку управления в покое и отстегнул ремень безопасности…

— Это еще что? — прикрикнул Анатолий. — А ну-ка пристегнись.

Я подчинился, недоумевая, чем я его обидел…

— Надень наушники, — велел он мне и сам надел наушники.

Я снова подчинился и в наушниках услышал его голос, обращенный не ко мне:

— Башня, то Толя. Готов взлететь; прошу добро.

Кто-то ответил:

— Разрешаю. Веселого полета.

Анатолий запустил мотор. Я увидел, как пропеллер ожил и, вращаясь, стал невидимым, превратился в прозрачную, как вода, поющую радугу… Я запоздало испугался и спросил:

— Мы разве полетим?..

Самолет уже разбегался по грунту, больно подпрыгивая подо мной на кочках, и Анатолий мне не стал отвечать. Он прибавил газу, мотор взвыл, и мы взлетели. Я в ужасе уперся левой рукой в приборную доску, правой — в переборку над головой…

— Видишь прибор? — услышал я в наушниках. Анатолий ткнул пальцем в одно из подобий циферблата на приборной доске. — Другие тебе пока ни к чему, о них пока забудь, а без этого — никак. Гляди внимательно и запоминай. Если эта черточка сливается вот с этой рисочкой — это значит, мы летим ровно, параллельно земле. Сейчас черточка вверху рисочки и продолжает ползти вверх, но вровень с рисочкой, потому что мы продолжаем набирать высоту… А если бы она опускалась внизу рисочки — это бы значило, что мы снижаемся… Дальше все просто: черточка кренится вправо… вот, смотри…

Самолет сильно накренился, и у меня сбилось дыхание…

— …значит, аппарат поворачивает вправо… А если влево — значит, влево…

Самолет накренился влево, и я выдохнул одним ртом…

— А теперь гляди, — продолжил Анатолий.

Самолет вдруг пошел вниз, я тут же вспотел и сказал:

— Черточка ниже рисочки: снижаемся…

Самолет и черточка снова взмыли вверх, я начал задыхаться и уже обеими руками уперся в переборку над головой… Анатолий выровнял самолет и сказал:

— Высота восемьсот метров. Выше полутора километров подниматься мы не будем… Просто сделаем первый кружок. Успокойся и наслаждайся.

Я уговорил себя успокоиться, но наслаждение было сомнительным… Самолет бросало из стороны в сторону; фюзеляж потрескивал и стонал, едва ли не заглушая шум мотора, как если бы кто-то догнал нас в полете и грубо ломился внутрь.

— Похоже, сильный ветер? — робко спросил я.

— Это не ветер, — услышал я в наушниках. — Просто воздушные потоки… Аппарат у нас маленький, легонький совсем, вот и парусит от малейшего дыхания…

Я понемногу начал поглядывать по сторонам, но ничего не мог разглядеть толком, потому что был смертельно одержим звуками полета. Стоило мотору в ровном рычании своем сменить тональность, зарычать в ином режиме, — все во мне обращалось в слух; стоило крыльям скрипнуть жалобнее, чем они скрипели, я с перепугу оборачивался к Анатолию, — однако не решался у него спросить, что означает эта жалоба…

Анатолий поднял самолет до тысячи метров, если можно было верить подвижному столбику цифр на том же циферблате с рисочкой и черточкой, — и спросил:

— Привык немного?

— Да вроде бы, — неуверенно, но весело ответил я.

— Вот и отлично. Теперь ты.

— Что — я?

— Бери ручку. Можешь и двумя руками. Ноги — на педали… И ничего не бойся: я тебя страхую.

— Разумеется, — ответил я и растерялся, но за ручку взялся, как он и советовал, обеими руками. — Но я как-то не ожидал.