Этюд в черных тонах
Часть 46 из 61 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Оставьте ее в покое! — командовал обладатель рукава. — Оставьте ее в покое! Эту женщину ни в чем не обвиняют! Пропустите!
На улице передо мной материализовалась полицейская карета. Держащий меня рукав заставил меня поднять голову. Я увидела лицо молодого полисмена со светлыми усиками. Он смотрел на меня с таким же презрением, как и все остальные, но в его взгляде все-таки было и понимание.
— Он повесился ночью в своей комнате, гостиница «Павлин», в Пойнте… — Юноша говорил быстро и неприязненно. — Он оставил рядом с вашим письмом собственноручное признание, он сознался во всех преступлениях. Он жил в Лондоне, нанимался на поденные работы в порту — в море не выходил, вот почему он не хотел, чтобы вы его навещали. Инспектор считает, что он бродяжничал уже много лет, а ваше решение уехать из Лондона привело его в ярость — он решил, что вы его ненавидите из-за бедности. Он приехал в Портсмут за неделю до вас и принялся убивать людей, так похожих на него самого, — местных бродяг. Отправляйтесь домой и в следующий раз будьте осмотрительнее в выборе друзей.
Рукав усадил меня в экипаж. Дверь закрылась.
Я не могла понять только одного. Пожалуйста, я хотела уточнить…
Собственноручное признание? Роберт почти не умел…
10
Кошмар повторился в обратном порядке.
Дорожка, ведущая к Кларендону. Я захожу в холл. Не хочу ни о чем думать, как будто у памяти тоже есть спина и я не могу увидеть то, что осталось позади. Двигаюсь вперед на трясущихся ногах, без подсказок зная, куда я должна попасть, — зная задолго до того, как мистер Уидон (хочется верить, что не без сострадания) сообщает мне, что доктор Понсонби ожидает меня в своем кабинете.
Что бы там со мной ни случилось — это пустяки, думала я. Пустяки по сравнению с тем, что со мной уже произошло.
На сей раз доктор Понсонби пригласил меня сесть.
На сей раз доктор Понсонби помнил, как меня зовут.
Я больше не плакала. Я вообще ничего не чувствовала. Я погрузилась в эмоциональный хлороформ, это было почти приятно. Я смотрела, как Понсонби ходит взад-вперед (он не стал присаживаться), очертания его тоже были расплывчаты, нечетки, разбавлены моей анестезией. Время от времени я его слышала.
— …долгие годы… мисс Мак-Кари, именно это я стремился поддерживать любой ценой! Потому что мы зависим от нашей репутации! Ой, я не хочу сказать, что это все, чем располагает Кларендон, но… мы здесь не заглаживаем морщины, не принимаем роды и не удаляем бородавки! Это частный пансион для нервнобольных, но уважаемых людей, из благородных семейств…
Пока он говорил, я рассматривала свои руки. Совершенно верно. Я не ассистировала при операциях. Мое сострадание и мой опыт работы распространяются только на безумцев. В моем сердце находят прибежище только сумасшедшие и преступники. Я недостойна, во мне нет необходимости. Душевнобольные живут взаперти. Мистер Икс живет взаперти. Почему кто-то должен во мне нуждаться? Чем я на самом деле занимаюсь? Милосердием. Я — это только сострадание. И как однажды верно заметил мистер Икс, я ищу, кого бы пожалеть, чтобы люди вернули мне немного милосердия. Я нуждаюсь в чужой жалости!
— …чего мы, повторяю, не можем допустить, поскольку на кон поставлено наше доброе имя. Поэтому вы должны собрать вещи и завтра ранним утром покинуть Кларендон. Без выплаты жалованья. И не ждите от меня рекомендательных писем. Откровенно говоря, будь на то моя воля, вы бы уехали прямо сегодня, однако мистер Икс…
Это имя прозвучало как стук в дверь. Я тотчас вышла из спячки и посмотрела на Понсонби.
— …отказался допустить, чтобы вы уезжали сегодня. Он хочет, чтобы вы уехали завтра.
— Что? — прошептала я как будто во сне.
— Вы меня вообще слышите? Мистер Икс тоже хочет, чтобы вы уехали, он не желает, чтобы за ним ухаживала женщина такого пошиба. Но вы покинете наш пансион завтра. Вы — не человек Кларендона. У вас нет никакого права именовать себя медсестрой, и я лично приложу все усилия, чтобы об этом узнало врачебное сообщество нашей страны. — (Я продолжала изучать свои руки, сложенные на коленях одна поверх другой. И думала об этих жестоких словах: «Мистер Икс тоже хочет, чтобы вы уехали».) — Кажется, судебного преследования вам удалось избежать… Утром у меня был разговор с инспектором Мертоном. Он сообщил, что, хотя ваш допрос являлся простой формальностью, сейчас можно считать почти доказанным, что вы ничего не знали о преступлениях этого изверга… Complex ignorantia![19] Дела сложились для вас удачно — я не хочу сказать, что совсем удачно, но все-таки удачно, потому что в противном случае вы бы уже сидели за решеткой! Да, в глазах закона вы себя спасли. Но в глазах уважающих себя джентльменов, достойных леди да и достоинства как такового вы получили свой приговор! Остается только очистить доброе имя Кларендона. А теперь будьте так любезны убраться с моих глаз. Я желаю, чтобы завтра на рассвете вас уже не было в этом доме. У меня все.
Я осталась сидеть на стуле как дура, понимая, что малейшее дуновение ветра унесет меня прочь.
11
Меня одевали чужие руки, не мои.
Они возникли передо мной, умелые и уставшие от повторения одних и тех же движений. Чужие глаза смотрели на меня в зеркало. Вот оно — мое лицо, мой нос картошкой, мой маленький, почти не существующий подбородок. Мои слишком близко посаженные глаза. Чужие руки в последний раз увенчали меня сестринским чепцом. Именно этого от меня и ждали.
А потом я приступила к перемещениям. Я вышла из комнаты, прошла по коридору, миновала кухню, где миссис Гиллеспи украдкой взглянула в мою сторону, и холл, в который Гетти Уолтерс ввела меня в мой первый день и где она, кажется, решила оказаться специально, чтобы попрощаться со мной, одновременно улыбаясь и плача.
Я превратилась в скандал. В несчастье. Это несчастье заключено в определенное тело, на которое все пялят глаза. Короткие медленные шаги. Руки сложены на животе, как будто я получила смертельную рану и истекаю кровью.
Остановиться я не могла.
Я поднялась наверх, как будто паря над ступеньками. Мэри Брэддок в это время шла вниз, она не сказала мне ни слова. Мистер Конрад Х. высунул голову в коридор, но, увидев меня, тотчас захлопнул дверь. Я, вероятно, заразилась от него паранойей: решила, что даже он все про меня знает. Я подошла к самой последней двери. Я ее открыла. И тогда наконец-то я остановилась.
12
Все здесь казалось прежним, но прежним уже не было.
— Чувствуйте себя как дома, мисс Мак-Кари, — произнес голос из кресла.
Но я ничуть не растрогалась.
— Вы тоже, — ответила я. — Не беспокойтесь, сэр, я уеду завтра рано утром, как вы и пожелали. Могу я узнать, для чего я понадобилась вам сегодня?
Слова давались мне с трудом, как будто я отхлебнула адской смеси у этого демона, который был моим — любовником, Энн, — спутником на протяжении нескольких лет. Но даже это не ранило меня так больно, как безразличие мистера Икс.
— Я хочу, чтобы вы кое-что сделали, — сообщил он. — Я вас извещу. Завтра вы уедете.
Чтобы не разреветься снова, я повернулась и притворилась, что занята уборкой.
Это не так больно, думала я. Да, болезненно, но не чересчур, а если ты рассудишь здраво, Энни, то поймешь, что это самое разумное решение в отношении тебя, и так с тобой волен поступить любой — даже такой человек, как мистер Икс, пускай тебе в какой-то безумный момент и показалось, что ты можешь быть ему нужна и что он понимает тебя лучше, чем понимаешь ты сама. Но теперь на тебе клеймо. Ты давала пристанище и деньги Убийце Нищих. Ты предоставила свое тело и душу дьяволу. С этим не примириться даже мистеру Икс. Вполне разумно.
Он заговорил со мной всего однажды — спросил своим обычным мягким тоном:
— Вам пришлось очень тяжело в полицейском участке?
— Немножко.
— Там наверняка были и репортеры… — задумчиво прибавил он. — От «Портсмут ай» кто-то был? Вопросов задавали много? — Я дважды ответила утвердительно (того репортера я хорошо запомнила), и тогда он произнес как будто про себя: — Конечно, теперь они нуждаются в информации…
Я не поняла, что он имел в виду. Больше мы не разговаривали.
13
Я не могла ничего делать рядом с ним. Находила любые предлоги, чтобы выйти и заняться другими пациентами, которые, к счастью, не так много думали или не думали вовсе и даже не слыхали великую новость о моей связи с Убийцей Нищих, которую сейчас уже, наверно, продавцы газет выкрикивают и здесь, и в Лондоне. У меня возникло странное ощущение, которое только усиливалось с каждым моим появлением в комнате мистера Икс: он сейчас не такой, как всегда, я это чувствовала даже в своем замороженном состоянии. По временам он даже напевал какую-то песенку — я такой и не знала. Он доволен, потому что завтра я ухожу, — с горечью убеждалась я. Боже мой. Это было такое глубокое и страшное чувство, что я черпала в нем силы, чтобы не сдаваться, — как будто вычерпывала гниль из колодца. Чтобы выпрямиться и оказать сопротивление. А моему пансионеру не было никакого дела до этих треволнений. Он почти не притронулся к еде и рисовал узоры в воздухе своим воображаемым смычком, пока вскоре после полудня тихий стук в дверь не возвестил о приходе доктора Дойла: тот сначала просунул в комнату голову, улыбнулся своей широкой улыбкой, а потом одним скачком переместил в комнату и все тело.
— Добрый день прекрасному и досточтимому собранию! Как ваши дела, дражайший юноша? Вижу, что гораздо лучше! И это тоже стоит отпраздновать! Мисс Мак-Кари…
Под мышкой доктор принес коробку. Я узнала название одной из лучших винных лавок Портсмута.
— Уверяют, что это лучшее импортное шампанское из Франции!.. Дорогие друзья, вам нечего сказать? Полагаю, что, хотя газеты здесь не в чести, вы все-таки проживаете в том же мире, что и я… По крайней мере вы, мисс Мак-Кари, ведь о нашем премудром Шерлоке известно, что он живет на далекой звезде… Боже мой! Почему у вас такие унылые лица? Его же поймали! — Доктор широко раскинул руки в ожидании хоть какой-то реакции; наше молчание он истолковал превратно. — Ну хорошо, все вышло, скажем так, не идеальным образом… Наш любимый проклятый преступник нас опередил и испортил праздник полиции. Вероятно, он подозревал, что по его следу уже идут. Вы ведь, наверное, знаете: его нашли мертвым в гостинице «Павлин»… — Секунду поколебавшись между нами двумя, Дойл предпочел обращаться ко мне: — В вечерних газетах об этом еще не писали, однако… мне сказали… что он был… моряк… О господи… — Доктор побледнел. — Это он? Какой же я болван!
От его веселья не осталось и следа, я поспешила подбодрить его улыбкой.
— Ничего страшного. У меня было достаточно времени… чтобы с этим свыкнуться… — солгала я.
Дойл моментально ссутулился, плечи его обвисли. Он взял меня за руку:
— Боже мой, боже мой… Простите…
У меня защемило сердце, — оказывается, есть кто-то, кто-то, человеческое существо, которое по-настоящему мне сочувствует и не стремится от меня избавиться ни сегодня, ни завтра… и я не устояла на ногах. Меня подхватили крепкие руки Дойла.
— Мисс Мак-Кари… Энн… Боже мой, как это печально…
— Теперь… теперь я могу больше не переживать из-за него, — шептала я в его объятиях. — Он… он лгал мне. Он говорил, что до сих пор ходит в море, а сам уже много лет сидел без работы… Вот почему он не хотел, чтобы я уезжала из Лондона… Там он перебивался на те деньги, которые давала я. Я была ему нужна только из-за денег… И я смогла бы ему все это простить!.. — Мой голос дрожал, я стыдилась собственного плача и от этого рыдала еще безутешней (и безобразней). — Но только не преступления! Сколько бы ненависти он в себе ни носил… Ненависти к жизни… и ко мне!
— Ах, мисс Мак-Кари… — Славный доктор утешал меня, крепче прижимая к себе.
— За то, что он сделал с Дэнни Уотерсом, гореть ему в преисподней! — выкрикнула я и наконец-то смогла отдаться ярости, а это чудесное средство, осушающее любые слезы. Уж поверьте.
— Вашей ответственности тут нет, — мягко произнес мистер Икс.
От этих слов я вновь разревелась, теперь уже вне объятий Дойла.
— Я в ответе за то, что не слушала вас! Вы меня предупреждали, вы советовали быть с ним осторожной! — Я снова пылала осушающим огнем ярости. — Да и вообще… Какое вам дело до моей ответственности?!
Я затряслась, рыдая без слез. Но теперь я оплакивала не свою жизнь с Робертом, а невероятную холодность человека, которого считала таким особенным, таким возвышенным, а сейчас эта вера превратилась в смертельную рану. Мой зажмуренный глаз. Моя «прекрасная и отважная». Дура! Попалась в сети сумасшедшего после того, как отдала себя в пользование другому! В этом вся я.
Дойл положил мне руку на плечо и заговорил, как Господь из небесной выси:
На улице передо мной материализовалась полицейская карета. Держащий меня рукав заставил меня поднять голову. Я увидела лицо молодого полисмена со светлыми усиками. Он смотрел на меня с таким же презрением, как и все остальные, но в его взгляде все-таки было и понимание.
— Он повесился ночью в своей комнате, гостиница «Павлин», в Пойнте… — Юноша говорил быстро и неприязненно. — Он оставил рядом с вашим письмом собственноручное признание, он сознался во всех преступлениях. Он жил в Лондоне, нанимался на поденные работы в порту — в море не выходил, вот почему он не хотел, чтобы вы его навещали. Инспектор считает, что он бродяжничал уже много лет, а ваше решение уехать из Лондона привело его в ярость — он решил, что вы его ненавидите из-за бедности. Он приехал в Портсмут за неделю до вас и принялся убивать людей, так похожих на него самого, — местных бродяг. Отправляйтесь домой и в следующий раз будьте осмотрительнее в выборе друзей.
Рукав усадил меня в экипаж. Дверь закрылась.
Я не могла понять только одного. Пожалуйста, я хотела уточнить…
Собственноручное признание? Роберт почти не умел…
10
Кошмар повторился в обратном порядке.
Дорожка, ведущая к Кларендону. Я захожу в холл. Не хочу ни о чем думать, как будто у памяти тоже есть спина и я не могу увидеть то, что осталось позади. Двигаюсь вперед на трясущихся ногах, без подсказок зная, куда я должна попасть, — зная задолго до того, как мистер Уидон (хочется верить, что не без сострадания) сообщает мне, что доктор Понсонби ожидает меня в своем кабинете.
Что бы там со мной ни случилось — это пустяки, думала я. Пустяки по сравнению с тем, что со мной уже произошло.
На сей раз доктор Понсонби пригласил меня сесть.
На сей раз доктор Понсонби помнил, как меня зовут.
Я больше не плакала. Я вообще ничего не чувствовала. Я погрузилась в эмоциональный хлороформ, это было почти приятно. Я смотрела, как Понсонби ходит взад-вперед (он не стал присаживаться), очертания его тоже были расплывчаты, нечетки, разбавлены моей анестезией. Время от времени я его слышала.
— …долгие годы… мисс Мак-Кари, именно это я стремился поддерживать любой ценой! Потому что мы зависим от нашей репутации! Ой, я не хочу сказать, что это все, чем располагает Кларендон, но… мы здесь не заглаживаем морщины, не принимаем роды и не удаляем бородавки! Это частный пансион для нервнобольных, но уважаемых людей, из благородных семейств…
Пока он говорил, я рассматривала свои руки. Совершенно верно. Я не ассистировала при операциях. Мое сострадание и мой опыт работы распространяются только на безумцев. В моем сердце находят прибежище только сумасшедшие и преступники. Я недостойна, во мне нет необходимости. Душевнобольные живут взаперти. Мистер Икс живет взаперти. Почему кто-то должен во мне нуждаться? Чем я на самом деле занимаюсь? Милосердием. Я — это только сострадание. И как однажды верно заметил мистер Икс, я ищу, кого бы пожалеть, чтобы люди вернули мне немного милосердия. Я нуждаюсь в чужой жалости!
— …чего мы, повторяю, не можем допустить, поскольку на кон поставлено наше доброе имя. Поэтому вы должны собрать вещи и завтра ранним утром покинуть Кларендон. Без выплаты жалованья. И не ждите от меня рекомендательных писем. Откровенно говоря, будь на то моя воля, вы бы уехали прямо сегодня, однако мистер Икс…
Это имя прозвучало как стук в дверь. Я тотчас вышла из спячки и посмотрела на Понсонби.
— …отказался допустить, чтобы вы уезжали сегодня. Он хочет, чтобы вы уехали завтра.
— Что? — прошептала я как будто во сне.
— Вы меня вообще слышите? Мистер Икс тоже хочет, чтобы вы уехали, он не желает, чтобы за ним ухаживала женщина такого пошиба. Но вы покинете наш пансион завтра. Вы — не человек Кларендона. У вас нет никакого права именовать себя медсестрой, и я лично приложу все усилия, чтобы об этом узнало врачебное сообщество нашей страны. — (Я продолжала изучать свои руки, сложенные на коленях одна поверх другой. И думала об этих жестоких словах: «Мистер Икс тоже хочет, чтобы вы уехали».) — Кажется, судебного преследования вам удалось избежать… Утром у меня был разговор с инспектором Мертоном. Он сообщил, что, хотя ваш допрос являлся простой формальностью, сейчас можно считать почти доказанным, что вы ничего не знали о преступлениях этого изверга… Complex ignorantia![19] Дела сложились для вас удачно — я не хочу сказать, что совсем удачно, но все-таки удачно, потому что в противном случае вы бы уже сидели за решеткой! Да, в глазах закона вы себя спасли. Но в глазах уважающих себя джентльменов, достойных леди да и достоинства как такового вы получили свой приговор! Остается только очистить доброе имя Кларендона. А теперь будьте так любезны убраться с моих глаз. Я желаю, чтобы завтра на рассвете вас уже не было в этом доме. У меня все.
Я осталась сидеть на стуле как дура, понимая, что малейшее дуновение ветра унесет меня прочь.
11
Меня одевали чужие руки, не мои.
Они возникли передо мной, умелые и уставшие от повторения одних и тех же движений. Чужие глаза смотрели на меня в зеркало. Вот оно — мое лицо, мой нос картошкой, мой маленький, почти не существующий подбородок. Мои слишком близко посаженные глаза. Чужие руки в последний раз увенчали меня сестринским чепцом. Именно этого от меня и ждали.
А потом я приступила к перемещениям. Я вышла из комнаты, прошла по коридору, миновала кухню, где миссис Гиллеспи украдкой взглянула в мою сторону, и холл, в который Гетти Уолтерс ввела меня в мой первый день и где она, кажется, решила оказаться специально, чтобы попрощаться со мной, одновременно улыбаясь и плача.
Я превратилась в скандал. В несчастье. Это несчастье заключено в определенное тело, на которое все пялят глаза. Короткие медленные шаги. Руки сложены на животе, как будто я получила смертельную рану и истекаю кровью.
Остановиться я не могла.
Я поднялась наверх, как будто паря над ступеньками. Мэри Брэддок в это время шла вниз, она не сказала мне ни слова. Мистер Конрад Х. высунул голову в коридор, но, увидев меня, тотчас захлопнул дверь. Я, вероятно, заразилась от него паранойей: решила, что даже он все про меня знает. Я подошла к самой последней двери. Я ее открыла. И тогда наконец-то я остановилась.
12
Все здесь казалось прежним, но прежним уже не было.
— Чувствуйте себя как дома, мисс Мак-Кари, — произнес голос из кресла.
Но я ничуть не растрогалась.
— Вы тоже, — ответила я. — Не беспокойтесь, сэр, я уеду завтра рано утром, как вы и пожелали. Могу я узнать, для чего я понадобилась вам сегодня?
Слова давались мне с трудом, как будто я отхлебнула адской смеси у этого демона, который был моим — любовником, Энн, — спутником на протяжении нескольких лет. Но даже это не ранило меня так больно, как безразличие мистера Икс.
— Я хочу, чтобы вы кое-что сделали, — сообщил он. — Я вас извещу. Завтра вы уедете.
Чтобы не разреветься снова, я повернулась и притворилась, что занята уборкой.
Это не так больно, думала я. Да, болезненно, но не чересчур, а если ты рассудишь здраво, Энни, то поймешь, что это самое разумное решение в отношении тебя, и так с тобой волен поступить любой — даже такой человек, как мистер Икс, пускай тебе в какой-то безумный момент и показалось, что ты можешь быть ему нужна и что он понимает тебя лучше, чем понимаешь ты сама. Но теперь на тебе клеймо. Ты давала пристанище и деньги Убийце Нищих. Ты предоставила свое тело и душу дьяволу. С этим не примириться даже мистеру Икс. Вполне разумно.
Он заговорил со мной всего однажды — спросил своим обычным мягким тоном:
— Вам пришлось очень тяжело в полицейском участке?
— Немножко.
— Там наверняка были и репортеры… — задумчиво прибавил он. — От «Портсмут ай» кто-то был? Вопросов задавали много? — Я дважды ответила утвердительно (того репортера я хорошо запомнила), и тогда он произнес как будто про себя: — Конечно, теперь они нуждаются в информации…
Я не поняла, что он имел в виду. Больше мы не разговаривали.
13
Я не могла ничего делать рядом с ним. Находила любые предлоги, чтобы выйти и заняться другими пациентами, которые, к счастью, не так много думали или не думали вовсе и даже не слыхали великую новость о моей связи с Убийцей Нищих, которую сейчас уже, наверно, продавцы газет выкрикивают и здесь, и в Лондоне. У меня возникло странное ощущение, которое только усиливалось с каждым моим появлением в комнате мистера Икс: он сейчас не такой, как всегда, я это чувствовала даже в своем замороженном состоянии. По временам он даже напевал какую-то песенку — я такой и не знала. Он доволен, потому что завтра я ухожу, — с горечью убеждалась я. Боже мой. Это было такое глубокое и страшное чувство, что я черпала в нем силы, чтобы не сдаваться, — как будто вычерпывала гниль из колодца. Чтобы выпрямиться и оказать сопротивление. А моему пансионеру не было никакого дела до этих треволнений. Он почти не притронулся к еде и рисовал узоры в воздухе своим воображаемым смычком, пока вскоре после полудня тихий стук в дверь не возвестил о приходе доктора Дойла: тот сначала просунул в комнату голову, улыбнулся своей широкой улыбкой, а потом одним скачком переместил в комнату и все тело.
— Добрый день прекрасному и досточтимому собранию! Как ваши дела, дражайший юноша? Вижу, что гораздо лучше! И это тоже стоит отпраздновать! Мисс Мак-Кари…
Под мышкой доктор принес коробку. Я узнала название одной из лучших винных лавок Портсмута.
— Уверяют, что это лучшее импортное шампанское из Франции!.. Дорогие друзья, вам нечего сказать? Полагаю, что, хотя газеты здесь не в чести, вы все-таки проживаете в том же мире, что и я… По крайней мере вы, мисс Мак-Кари, ведь о нашем премудром Шерлоке известно, что он живет на далекой звезде… Боже мой! Почему у вас такие унылые лица? Его же поймали! — Доктор широко раскинул руки в ожидании хоть какой-то реакции; наше молчание он истолковал превратно. — Ну хорошо, все вышло, скажем так, не идеальным образом… Наш любимый проклятый преступник нас опередил и испортил праздник полиции. Вероятно, он подозревал, что по его следу уже идут. Вы ведь, наверное, знаете: его нашли мертвым в гостинице «Павлин»… — Секунду поколебавшись между нами двумя, Дойл предпочел обращаться ко мне: — В вечерних газетах об этом еще не писали, однако… мне сказали… что он был… моряк… О господи… — Доктор побледнел. — Это он? Какой же я болван!
От его веселья не осталось и следа, я поспешила подбодрить его улыбкой.
— Ничего страшного. У меня было достаточно времени… чтобы с этим свыкнуться… — солгала я.
Дойл моментально ссутулился, плечи его обвисли. Он взял меня за руку:
— Боже мой, боже мой… Простите…
У меня защемило сердце, — оказывается, есть кто-то, кто-то, человеческое существо, которое по-настоящему мне сочувствует и не стремится от меня избавиться ни сегодня, ни завтра… и я не устояла на ногах. Меня подхватили крепкие руки Дойла.
— Мисс Мак-Кари… Энн… Боже мой, как это печально…
— Теперь… теперь я могу больше не переживать из-за него, — шептала я в его объятиях. — Он… он лгал мне. Он говорил, что до сих пор ходит в море, а сам уже много лет сидел без работы… Вот почему он не хотел, чтобы я уезжала из Лондона… Там он перебивался на те деньги, которые давала я. Я была ему нужна только из-за денег… И я смогла бы ему все это простить!.. — Мой голос дрожал, я стыдилась собственного плача и от этого рыдала еще безутешней (и безобразней). — Но только не преступления! Сколько бы ненависти он в себе ни носил… Ненависти к жизни… и ко мне!
— Ах, мисс Мак-Кари… — Славный доктор утешал меня, крепче прижимая к себе.
— За то, что он сделал с Дэнни Уотерсом, гореть ему в преисподней! — выкрикнула я и наконец-то смогла отдаться ярости, а это чудесное средство, осушающее любые слезы. Уж поверьте.
— Вашей ответственности тут нет, — мягко произнес мистер Икс.
От этих слов я вновь разревелась, теперь уже вне объятий Дойла.
— Я в ответе за то, что не слушала вас! Вы меня предупреждали, вы советовали быть с ним осторожной! — Я снова пылала осушающим огнем ярости. — Да и вообще… Какое вам дело до моей ответственности?!
Я затряслась, рыдая без слез. Но теперь я оплакивала не свою жизнь с Робертом, а невероятную холодность человека, которого считала таким особенным, таким возвышенным, а сейчас эта вера превратилась в смертельную рану. Мой зажмуренный глаз. Моя «прекрасная и отважная». Дура! Попалась в сети сумасшедшего после того, как отдала себя в пользование другому! В этом вся я.
Дойл положил мне руку на плечо и заговорил, как Господь из небесной выси: