Этюд в черных тонах
Часть 45 из 61 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— А до вашей встречи на пляже? Когда вы виделись с Робертом Милгрю?
Мне показалось, что они и так знают все ответы и просто дожидаются, когда я совру и угожу в западню. Вспомнив, как мы с Робертом ходили в ресторан, я задумалась об Эбигейл. Девочка, обнимающая сама себя. Ее тело — это вертикальная линия в центре и симметричное пространство плоти по обе стороны. Я не хотела о ней думать, но этот образ впечатался в мою память.
— Но если вы не желали его больше видеть, почему же вы снова встретились на пляже?
Я ответила, что в тот вечер, когда я вышла из театра, Роберт за мной следил.
— Вы поссорились?
— Да.
— Из-за чего?
— Он хотел, чтобы я отказалась от работы в Кларендоне.
— Почему?
— Чтобы я уехала вместе с ним в Лондон.
— Так вы жили вместе?
— Нет. Но… он сказал… что предпочитает Лондон.
— Он намеревался жить с вами?
— Нет.
Мертон скрестил руки на груди. И насмешливо уточнил:
— Значит, вы намеревались отказаться от своей работы в Портсмуте и проживать в Лондоне одна, потому что он так захотел…
— Нет. Я сказала ему, что не поеду.
— Вот почему вы отправили ему эту записку. — (Я кивнула.) — Но каков же был ваш план? Вы, по-видимому, друг друга любили. Он захотел, чтобы вы перебрались в Лондон…
— Он хотел, чтобы я жила там, потому что так нам было бы спокойнее, когда… он будет меня навещать.
— Когда он будет вас навещать. — Мертон понимающе кивнул. — Чем занимался мистер Милгрю?
— Он моряк на торговом судне, на «Неблагодарном».
Мертон скинул пиджак и теперь сидел на столе, держась с краю, чтобы не создалось впечатление, будто он подбирается ко мне поближе. Руки в карманах, как и всегда. Услышав мой последний ответ, инспектор переглянулся с сержантом. Это вытянутое покрасневшее лицо перегруженного работой чиновника ничуть не походило на лицо Мертона-триумфатора, каким он месяц назад явился из Лондона, чтобы разобраться в деле об убийстве бродяги Хатчинса. Теперь на лице его залегли суровые складки. Черты его окаменели под грузом ответственности.
Джеймсон ответил неопределенным жестом. Мертон снова перевел взгляд на меня:
— Откуда вы знаете?
— Он… он так говорил.
— А что еще он вам говорил?
— Говорил, что приехал в Портсмут, чтобы увидеть меня.
— Чтобы увидеть вас, — повторил Мертон, как будто мои ответы представлялись ему невероятными.
— Да.
— Вы знаете, в какой гостинице он остановился?
— Нет.
— Он что-нибудь рассказывал вам о своей бродячей жизни на улицах Лондона?
Я не поверила своим ушам:
— Роберт?.. Нет, он ведь…
— Вы упрекали его за безденежье, ведь у него не было денег для совместного проживания, это правда?
— Я…
Мертон склонился надо мной, усы его сделались пугающе громадными.
— Все верно, мисс Мак-Кари? Быть может, вы не упрекали его в бедности? Женщины, как правило, презирают мужчин, неспособных их содержать…
— Я… я… не презирала его.
— Но когда он приходил, он просил у вас денег.
Я что-то почувствовала. Такое ощущение возникает, когда проводят грубым предметом по нежной коже. Словно внезапная вспышка. Я поняла это, посмотрев на Джеймсона, который раздувал щеки и записывал нашу беседу, поглядывая на обожаемого инспектора. Все вокруг стало красноватым. Воздух пропитывался напряжением, словно в ожидании развязки.
— Да, — ответила я со слезами на глазах.
— Он сильно разозлился на вас в Лондоне, узнав, что вы собираетесь переехать. Ему внушал отвращение этот город, полный старых нищих матросов, напоминавших о его собственном позорном бродяжничестве… Но вы, такая здравомыслящая, практичная, как и все женщины, презирали его за жизнь в нищете…
Я плакала, я не могла ему отвечать. Мертон смотрел прямо на меня. Потом он поднял голову. И это было как условный сигнал.
Смешки у меня за спиной могли бы меня успокоить — при таком смехе человека не будут обвинять в тяжком преступлении, — но я почему-то занервничала еще сильнее.
— Могу я попросить… стакан воды?
Просьба моя потонула в общем гуле. Мертон, во всяком случае, оставил ее без внимания.
— Проституткам, по крайней мере, платят за их клиентов, — добавил инспектор, обращаясь к своей публике. — А эта мисс сама ему платила. Что ко всему прочему свидетельствует о ее глупости.
За раскатами хохота последовали аплодисменты. Как будто в переполненном театре опустили занавес. И Мертон действительно поклонился в ответ.
— Перед нами образчик скудоумия, — объявил инспектор. — Я угадал это еще при нашей первой встрече.
На меня он больше не смотрел — не из соображений приличия, а просто потому, что я перестала интересовать этих людей.
8
Все собравшиеся в участке стоя аплодировали инспектору. Вдалеке, за кордоном из полицейских, приученных действовать силой, остались репортеры — они кричали и махали шляпами. Но шум сразу затих, когда Мертон шагнул вперед и поднял руки, — опытный оратор, призывающий к тишине. Инспектор торжественно возгласил:
— Господа, город Портсмут СПАСЕН!
Еще один всплеск ликования. «Это был трудный путь, но мы прошли его до конца» — вот о чем шумела толпа. Напряжение Мертона, которое он сдерживал перед лицом восторженных портсмутцев, снова нашло выход в моем лице. Мертон опять заставил всех умолкнуть, как на веселой попойке, где самый пьяный — всегда самый громкий.
— А что до вас — убирайтесь вон, чтоб меня черти взяли! Вы, определенно, не обладаете красотой трех граций, так не ухудшайте ваше положение еще и глупостью! Ступайте прочь с моих глаз!
Обо мне все как будто позабыли. Что вполне логично, ведь я служила — уже послужила — для них всего лишь источником информации. Как только моя роль завершилась, все глаза — совсем недавно так внимательно за мной следившие — от меня отвернулись. Мне потребовались все мои силы, чтобы добрести до выхода. Торопившийся навстречу полисмен отпихнул меня плечом, но я удержала его за руку:
— Простите, не могли бы вы сказать, что случилось с Робертом Мил…
Полицейский прошел мимо. Я попробовала поговорить с другим. Этот детина посмотрел на меня так, как будто я оскорбила его своим вопросом, и тоже оттолкнул в сторону. В тот момент для полицейских было важно проявить себя на глазах у Мертона. Любой, кого инспектор благословит своим взглядом, мог бы получить повышение или — кто знает? — даже перевод в Лондон, когда придет его срок. Я здесь была совершенно не к месту. Но я хотела выяснить, что случилось с Робертом. Я больше не любила его, нет, но его судьба тревожила меня и теперь, потому что когда-то я его любила и он меня тоже любил, пускай только в самом начале.
Крепкие руки полицейских, оборонявших дверь, едва справлялись с напором вопящих глоток, взъерошенных усов и алчных до новостей ушей. Я встала перед голодными репортерами, и тут произошла пугающая смена ролей: я задавала им вопросы, они были призваны отвечать.
— Кто-нибудь может мне сказать, что случилось с мистером Мил…
— Каково это — чувствовать себя бывшей любовницей убийцы? — выкрикнул один из газетчиков.
И тогда страшная правда постепенно, слепым кротом, начала прокладывать себе дорогу в моей голове.
— Вы что-нибудь знали?!! Вы были его сообщницей?!! Мисс Мак-Кари?! Это правда, что вы МЕДСЕСТРА?! Вы ухаживаете за больными преступниками?! Почему вы плачете, мисс Мак-Кари?! Вам жаль Убийцу Нищих?! МИСС МАК-КАРИ?!
9
Рукав.
Вот что я увидела.
Рукав форменного сюртука, который вытягивался как веревка или как сеть, словно бы обладая способностью изолировать меня от голосов и людей. Рукав тянул меня за собой. Он выволок меня из месива блокнотов и оглушающих разинутых глоток.
Мне показалось, что они и так знают все ответы и просто дожидаются, когда я совру и угожу в западню. Вспомнив, как мы с Робертом ходили в ресторан, я задумалась об Эбигейл. Девочка, обнимающая сама себя. Ее тело — это вертикальная линия в центре и симметричное пространство плоти по обе стороны. Я не хотела о ней думать, но этот образ впечатался в мою память.
— Но если вы не желали его больше видеть, почему же вы снова встретились на пляже?
Я ответила, что в тот вечер, когда я вышла из театра, Роберт за мной следил.
— Вы поссорились?
— Да.
— Из-за чего?
— Он хотел, чтобы я отказалась от работы в Кларендоне.
— Почему?
— Чтобы я уехала вместе с ним в Лондон.
— Так вы жили вместе?
— Нет. Но… он сказал… что предпочитает Лондон.
— Он намеревался жить с вами?
— Нет.
Мертон скрестил руки на груди. И насмешливо уточнил:
— Значит, вы намеревались отказаться от своей работы в Портсмуте и проживать в Лондоне одна, потому что он так захотел…
— Нет. Я сказала ему, что не поеду.
— Вот почему вы отправили ему эту записку. — (Я кивнула.) — Но каков же был ваш план? Вы, по-видимому, друг друга любили. Он захотел, чтобы вы перебрались в Лондон…
— Он хотел, чтобы я жила там, потому что так нам было бы спокойнее, когда… он будет меня навещать.
— Когда он будет вас навещать. — Мертон понимающе кивнул. — Чем занимался мистер Милгрю?
— Он моряк на торговом судне, на «Неблагодарном».
Мертон скинул пиджак и теперь сидел на столе, держась с краю, чтобы не создалось впечатление, будто он подбирается ко мне поближе. Руки в карманах, как и всегда. Услышав мой последний ответ, инспектор переглянулся с сержантом. Это вытянутое покрасневшее лицо перегруженного работой чиновника ничуть не походило на лицо Мертона-триумфатора, каким он месяц назад явился из Лондона, чтобы разобраться в деле об убийстве бродяги Хатчинса. Теперь на лице его залегли суровые складки. Черты его окаменели под грузом ответственности.
Джеймсон ответил неопределенным жестом. Мертон снова перевел взгляд на меня:
— Откуда вы знаете?
— Он… он так говорил.
— А что еще он вам говорил?
— Говорил, что приехал в Портсмут, чтобы увидеть меня.
— Чтобы увидеть вас, — повторил Мертон, как будто мои ответы представлялись ему невероятными.
— Да.
— Вы знаете, в какой гостинице он остановился?
— Нет.
— Он что-нибудь рассказывал вам о своей бродячей жизни на улицах Лондона?
Я не поверила своим ушам:
— Роберт?.. Нет, он ведь…
— Вы упрекали его за безденежье, ведь у него не было денег для совместного проживания, это правда?
— Я…
Мертон склонился надо мной, усы его сделались пугающе громадными.
— Все верно, мисс Мак-Кари? Быть может, вы не упрекали его в бедности? Женщины, как правило, презирают мужчин, неспособных их содержать…
— Я… я… не презирала его.
— Но когда он приходил, он просил у вас денег.
Я что-то почувствовала. Такое ощущение возникает, когда проводят грубым предметом по нежной коже. Словно внезапная вспышка. Я поняла это, посмотрев на Джеймсона, который раздувал щеки и записывал нашу беседу, поглядывая на обожаемого инспектора. Все вокруг стало красноватым. Воздух пропитывался напряжением, словно в ожидании развязки.
— Да, — ответила я со слезами на глазах.
— Он сильно разозлился на вас в Лондоне, узнав, что вы собираетесь переехать. Ему внушал отвращение этот город, полный старых нищих матросов, напоминавших о его собственном позорном бродяжничестве… Но вы, такая здравомыслящая, практичная, как и все женщины, презирали его за жизнь в нищете…
Я плакала, я не могла ему отвечать. Мертон смотрел прямо на меня. Потом он поднял голову. И это было как условный сигнал.
Смешки у меня за спиной могли бы меня успокоить — при таком смехе человека не будут обвинять в тяжком преступлении, — но я почему-то занервничала еще сильнее.
— Могу я попросить… стакан воды?
Просьба моя потонула в общем гуле. Мертон, во всяком случае, оставил ее без внимания.
— Проституткам, по крайней мере, платят за их клиентов, — добавил инспектор, обращаясь к своей публике. — А эта мисс сама ему платила. Что ко всему прочему свидетельствует о ее глупости.
За раскатами хохота последовали аплодисменты. Как будто в переполненном театре опустили занавес. И Мертон действительно поклонился в ответ.
— Перед нами образчик скудоумия, — объявил инспектор. — Я угадал это еще при нашей первой встрече.
На меня он больше не смотрел — не из соображений приличия, а просто потому, что я перестала интересовать этих людей.
8
Все собравшиеся в участке стоя аплодировали инспектору. Вдалеке, за кордоном из полицейских, приученных действовать силой, остались репортеры — они кричали и махали шляпами. Но шум сразу затих, когда Мертон шагнул вперед и поднял руки, — опытный оратор, призывающий к тишине. Инспектор торжественно возгласил:
— Господа, город Портсмут СПАСЕН!
Еще один всплеск ликования. «Это был трудный путь, но мы прошли его до конца» — вот о чем шумела толпа. Напряжение Мертона, которое он сдерживал перед лицом восторженных портсмутцев, снова нашло выход в моем лице. Мертон опять заставил всех умолкнуть, как на веселой попойке, где самый пьяный — всегда самый громкий.
— А что до вас — убирайтесь вон, чтоб меня черти взяли! Вы, определенно, не обладаете красотой трех граций, так не ухудшайте ваше положение еще и глупостью! Ступайте прочь с моих глаз!
Обо мне все как будто позабыли. Что вполне логично, ведь я служила — уже послужила — для них всего лишь источником информации. Как только моя роль завершилась, все глаза — совсем недавно так внимательно за мной следившие — от меня отвернулись. Мне потребовались все мои силы, чтобы добрести до выхода. Торопившийся навстречу полисмен отпихнул меня плечом, но я удержала его за руку:
— Простите, не могли бы вы сказать, что случилось с Робертом Мил…
Полицейский прошел мимо. Я попробовала поговорить с другим. Этот детина посмотрел на меня так, как будто я оскорбила его своим вопросом, и тоже оттолкнул в сторону. В тот момент для полицейских было важно проявить себя на глазах у Мертона. Любой, кого инспектор благословит своим взглядом, мог бы получить повышение или — кто знает? — даже перевод в Лондон, когда придет его срок. Я здесь была совершенно не к месту. Но я хотела выяснить, что случилось с Робертом. Я больше не любила его, нет, но его судьба тревожила меня и теперь, потому что когда-то я его любила и он меня тоже любил, пускай только в самом начале.
Крепкие руки полицейских, оборонявших дверь, едва справлялись с напором вопящих глоток, взъерошенных усов и алчных до новостей ушей. Я встала перед голодными репортерами, и тут произошла пугающая смена ролей: я задавала им вопросы, они были призваны отвечать.
— Кто-нибудь может мне сказать, что случилось с мистером Мил…
— Каково это — чувствовать себя бывшей любовницей убийцы? — выкрикнул один из газетчиков.
И тогда страшная правда постепенно, слепым кротом, начала прокладывать себе дорогу в моей голове.
— Вы что-нибудь знали?!! Вы были его сообщницей?!! Мисс Мак-Кари?! Это правда, что вы МЕДСЕСТРА?! Вы ухаживаете за больными преступниками?! Почему вы плачете, мисс Мак-Кари?! Вам жаль Убийцу Нищих?! МИСС МАК-КАРИ?!
9
Рукав.
Вот что я увидела.
Рукав форменного сюртука, который вытягивался как веревка или как сеть, словно бы обладая способностью изолировать меня от голосов и людей. Рукав тянул меня за собой. Он выволок меня из месива блокнотов и оглушающих разинутых глоток.