Эти спутанные узы

– Потому что я знаю, что ты думаешь, что не вписываешься в этот мир. Ты думаешь, что, отказавшись от человеческой жизни, ты также отказалась от единственного шанса вернуться домой. – Он берет меня за руку и сжимает мои пальцы. – Я не смогу изменить то, что произошло, и не смогу сделать мир смертных безопасным местом для тебя. Но я могу дать тебе место, которое ты сможешь называть домом. Самое красивое место во всем моем дворе. И оно принадлежит тебе.

– В обмен на что? Что тебе от меня нужно?

– Многое, но в обмен на это – ничего. – Он не сводит глаз с моего лица. – Это подарок, и он твой вне зависимости от того, окажешься ли ты во дворце и останешься ли с Себастьяном. – Его губы изгибаются в кривой усмешке. – Все, что нам нужно сделать, – это не дать королеве его уничтожить.

– Почему не оставить его себе? – спрашиваю я. – А что, если на троне окажется Себастьян? Тебе этот дом нужен так же сильно, как и мне.

Финн опускается на пол, опираясь на локти, и смотрит на звезды. В свете звезд от него исходит какая-то едва заметная пульсирующая энергия – как будто он черпает силу из самой ночи. Она стала сильнее с тех пор, как проклятие потеряло силу, и чувствуется еще сильнее здесь, во Дворе Луны. У меня не хватает слов, чтобы объяснить это, но я чувствую ее – чувствую так же четко, как вижу луну, сияющую у нас над головами.

Я следую его примеру и устраиваюсь рядом с ним на прохладной черепичной крыше.

– Помнишь ту ночь, когда ты помогла мне спасти Джалека? – спрашивает он. – После этого мы сидели на улице и ты рассказала, как твоя мама научила тебя загадывать желания на падающие звезды.

«Абриелла, каждая звезда на этом небе сияет для тебя».

Я с трудом сглатываю. Физическое влечение к Финну возникло с первой секунды нашего знакомства, но в ту ночь я впервые поняла, что нас связывает нечто большее.

– Помню.

– В ту ночь я понял, как сильно хочу привести тебя сюда, – выдыхает он. – Я пытался придумать, как сделать это так, чтобы нас не выследил Мордеус. Джалек и Кейн решили, что я сошел с ума. Я сказал им, что это способ заслужить твое доверие, чтобы, когда я наконец предложу тебе заключить узы, ты согласилась… но я знал. Даже тогда я знал, что не смогу сделать то, что было нужно.

– То есть не сможешь меня убить.

Он поворачивает голову, смотрит мне в глаза и кивает.

– Как же мне неприятно, что я причина всего этого хаоса, – тихо говорю я. – Это все моя вина.

– Вовсе нет. Это не так.

– Похоже, моей вины здесь намного больше, чем твоей.

Он поворачивается ко мне и прищуривается.

– Сколько раз ты отказывала мне?

– Что?

– Сколько раз ты отказывалась заключить со мной узы?

– Ты не…

– Не спрашивал. Никогда не спрашивал. Я даже не пытался тебя убедить. Я так старался придумать способ, чтобы не… – Он резко замолкает и поднимает голову к небу.

Я понимаю, что он говорит, что пытался найти способ не причинять мне боль.

Он ложится на спину и на мгновение закрывает глаза.

– Финн, я не понимаю.

Он делает несколько глубоких вдохов, поворачивает голову и смотрит на меня.

– Чего ты не понимаешь? – с мрачным видом спрашивает он.

– Ты весь в татуировках, – шепчу я. – Навсегда отмечен напоминаниями о жертвах, которые сделал, чтобы спасти свое королевство.

Он морщится.

– А с чего ты решила, что я не пытался спасти себя?

«Потому что я знаю тебя. Потому что ты выше этого».

Но я не позволяю ему отвлечь меня.

– Что отличало меня от остальных? – спрашиваю я. Я знаю, что не должна этого делать. Я знаю, что это вульгарно – вот так выуживать чьи-то чувства. Я не должна хотеть, чтобы он что-то чувствовал ко мне, не говоря уже о том, чтобы заставлять его говорить это вслух.

– Ты бы отказала. Это неважно.

– Возможно, – шепчу я. – Но ты мог бы сделать больше, чтобы убедиться, что я никогда не дам согласие Себастьяну. Ты мог бы солгать мне и заставить меня думать, что он не возражает против этих лагерей. Ты мог бы выиграть для себя гораздо больше времени. Посеять зерно сомнения между мной и мужчиной, который пытался украсть корону. Тебе бы это ничего не стоило. У тебя были для этого все возможности.

Он шумно выдыхает.

– Ты говоришь прямо как Джалек. Он отругал меня в тот день, когда ты узнала о лагерях. Сказал, что я вел себя так, как будто даже не хотел трона.


– Правда?

Он открывает рот, затем снова закрывает его, и проходит еще несколько мгновений, прежде чем он отвечает.

– Думаю, отчасти я всегда знал, что должен играть определенную роль в защите своего двора, но, возможно, мне не суждено быть на троне.

Мое сердце сжимается. Приходилось ли ему убеждать себя в этом? Из-за меня? Из-за Себастьяна?

– Но в тот день речь шла не о троне. А о тебе. Джалек не мог понять, почему я должен был защищать твоего принца, но он не смотрел тебе в глаза. Он не видел, как ты была подавлена, услышав, что делает королева. – Он сглатывает. – Я не хотел тебе лгать.

– И не хотел, чтобы я умерла, – говорю я.

Он крепко зажмуривается.

– Это правда.

– И как это делает тебя злодеем? Что я должна чувствовать?

Теперь моя очередь отводить взгляд. Логика мне ясна. Всем было бы лучше, если бы я умерла, передавая корону, но Финн слишком мне дорог и я не могу слушать, как он говорит это, и смотреть ему в глаза.

– Бри, – выдыхает он. – Посмотри на меня.

Я не поворачиваюсь, и он снова берет меня за подбородок и заставляет посмотреть ему в глаза.

– Я хотел сохранить тебе жизнь, и это не делает меня злодеем. Я уже тебе говорил: я рад, что ты выпила это чертово зелье. Но я идиот, потому что не понял раньше, что ты в него влюблена. Что не понял, как глубоко было твое к нему доверие. Я был слеп. Я сержусь на себя не за то, что не оборвал твою жизнь. А за то, что не нашел способа этого не делать.

– Ты же сам сказал, что годами пытался найти способ получить корону, который не причинил бы мне вреда. Это было правдой?

– Конечно, это было правдой.

– Так почему же ты виноват в том, что не нашел решения, которого не существует?

Он отпускает мой подбородок.

– Я виноват в том, что позволил своему отцу довести все до этого.

– Значит, теперь ты несешь ответственность за его поступки?

– Нет, – рычит он, и его голос эхом отдается в ночи. Он проводит рукой по волосам. – Но несу ответственность за свои. Я же говорил тебе, я был избалован и получал то, что хотел. Я хотел Изабель, поэтому мы с ней планировали тайно заключить узы и начать нашу совместную жизнь. И плевать, если это означало, что мой отец откажется передать мне корону. Она хотела семью, поэтому мы планировали сначала завести детей. А потом я дал бы ей Зелье жизни – и после этого забрал бы трон у своего отца. Мы не спешили. Я хотел, чтобы до того момента, как я займу трон, прошло много времени. Хотел, чтобы мы насладились друг другом до того, как давление власти изменит нашу жизнь. Это было уже после того, как Мордеус оккупировал трон, но я был уверен, что все будет быстро улажено. Мой отец вернулся из мира смертных и был слаб после многих месяцев, проведенных там, но как только он восстановил свою силу, я был уверен, что он найдет способ избавиться от Мордеуса, не втягивая наш двор во гражданскую войну. – Он делает вдох. – Я был так наивен. Я недооценил власть Мордеуса над его последователями, но, самое главное, недооценил силу королевы. Ее ярость и негодование. Как недооценили все мы.

– Что случилось? – спрашиваю я.

Финн берет меня за руку, как будто ему нужно утешение от моего прикосновения, чтобы рассказать свою историю.

– В день, когда нас с Изабель должны были связать узами, появился мой отец и попросил меня о помощи. Он придумал, как отнять власть у Мордеуса. Я даже не знаю, что это был за план, хотя позже пожалел, что не выслушал его и не узнал, что же он придумал, чтобы изгнать моего дядю из дворца и не позволить закрепить свою хрупкую власть. Я отказал отцу. Изабель распланировала этот день по секундам, а я готов был сделать для нее все, что угодно. Но я сделал это также из желания насолить ему. Мне было горько, что он не поддержал мое будущее с Изабель, и мне хотелось, чтобы он страдал из-за этого.

Я сжимаю его руку. Он искоса смотрит на меня, и черты его лица искажаются.

– Мне стыдно, что в тот день я не поставил свой двор на первое место. Если бы я это сделал, все было бы по-другому.

– Расскажи мне, что произошло.

– У нас с Изабель был особенный день перед церемонией, и когда мы произносили наши клятвы… – Он сглатывает и отворачивается, а когда снова смотрит на меня, у него в глазах стоят слезы, которые сверкают в лунном свете. – В тот день что-то было не так. Я не чувствовал себя больным, но был как будто слабее. Я не мог это объяснить. Я никак не мог знать, что королева только что прокляла весь мой народ – прокляла меня. В тот момент, когда мы с Изабель заключили узы, она умерла у меня на руках. – Он качает головой. – Мы были в уединенной хижине в горах, к северу отсюда, совершенно одни. У меня не было зелья. Я еще не добыл необходимые ингредиенты, и мы не планировали использовать его в течение многих лет. Я не был готов. И она умерла у меня на руках. С искаженным от ужаса лицом.

А я его осуждала. Так сурово осуждала его за то, что он убил ее. За то, что лишил ее жизни, чтобы удержать свою магию после того, как королева прокляла его народ. Я осуждала его, а он даже не знал, что делал.

– Финн, я очень тебе соболезную.

Он сглатывает.

– Когда ты получаешь силу человеческой жизни, это физический всплеск энергии. Я думал, что внутри меня что-то сломано. У меня на руках умирала моя любимая женщина, а я никогда прежде не чувствовал в себе столько жизни. И я ненавидел себя за это.

Я представляю себе эту картину, и меня начинает тошнить. Я хочу прижаться к нему всем телом и как-то его утешить – не просто сидеть с переплетенными пальцами, – но не уверена, что хоть что-то может облегчить его горе. Поэтому я ничего не делаю.

– После этого мы начали разбираться в том, что произошло, – говорит он. – По крупицам выискивать ответы. Проклятия не сопровождаются объявлениями, объясняющими, что это такое или как они работают. Мы должны были разобраться во всем сами. Пришлось почувствовать, как наша магия ослабляет нас и не восполняется. Пришлось наблюдать, как наши товарищи истекают кровью от ран, которые обычно заживали сами по себе за считаные минуты. Сначала мы не знали, что это проклятие. Нам нужно было понять это самостоятельно. А затем выяснить, как с этим связаны узы, заключаемые с людьми. Хуже всего было то, что мы не могли обсуждать проклятие между собой. Это означало, что каждый из нас должен был разобраться в этом самостоятельно.

Я никогда не думала об этом – о том, как они узнали все тонкости проклятия, сколько боли приносило понимание каждого его нюанса.

– Я и так был зол на своего отца, – говорит Финн. – А потом мы собрали все факты воедино и поняли, что прокляты золотой королевой, – и мой гнев разгорелся еще больше. В том, что умерла женщина, которую я любил, был виноват он. Это из-за него умирали все мои друзья. Я сказал ему, что не стану помогать ему свергнуть Мордеуса с трона. Он заварил эту кашу. Ему это и расхлебывать. – Он проводит рукой по лицу. – К тому моменту, когда он отдал свою жизнь за твою, я не разговаривал с ним одиннадцать лет.

– Финн. – Я перекатываюсь на бок, закидываю руку за голову и кладу на плечо, чтобы изучить его. – Мордеус был лишь частью проблемы, совсем небольшой. Ты не несешь ответственности за Великую войну фейри, за то, как твой отец поступил с золотой королевой, или за проклятие.

Он поворачивается на бок, имитируя мою позу.

– Если бы мы сбросили Мордеуса с трона, этим людям пришлось бы бороться только с проклятием и они могли бы сделать это у себя дома, в безопасности. Вместо этого они были вынуждены бежать в самом уязвимом состоянии.