Эти спутанные узы

– Я имею в виду, что мы будем использовать то, что ты себе представляешь, чтобы воздвигнуть стену на узах с твоим принцем. Тебе просто нужно будет подумать об этом грязном окне, как ты его называешь. Возьми это стекло и затемни его. А теперь представь, что это происходит не между тобой и твоей магией, а между тобой и эмоциями Себастьяна.

Я качаю головой.

– Они внутри меня, – говорю я, прижимая руку к груди. – Я чувствую их почти так же, как если бы они были моими.

– Закрой глаза, – говорит он, и я неохотно подчиняюсь. – Что он чувствует сейчас?

Ответить на этот вопрос не так просто. Его эмоции сливаются с моими и создают в моем сознании такой беспорядок, что я чувствую себя опустошенной и измученной.

– Успокойся… и сосредоточься.

Я медленно выдыхаю и сосредотачиваюсь на том, что пыталась игнорировать с тех пор, как сбежала из Золотого дворца. Что чувствую я. Что чувствует он.

– Ему грустно, и он… волнуется. Почему-то очень волнуется.

И также полон надежд. Надежд, что команда, которую он собрал сегодня утром, добьется успеха и он сможет вернуть мое доверие.

Я бросаю взгляд на Мишу, беспокоясь, что он заглянет в мой разум и узнает, что я была у Себастьяна прошлой ночью, но он, кажется, погружен в свои мысли.

– Хорошо, – говорит Миша. – А теперь держи глаза закрытыми и следуй за этими эмоциями. Ты чувствуешь их внутри себя. Пройди до самого их основания, как будто следуешь по нити, запутавшейся в твоей груди. Я хочу, чтобы ты нашла конец этой нити и медленно потянула ее. Понемногу.

Медленно, аккуратно я тяну за печаль.

– Продолжай тянуть, – говорит он, – пока вся она не окажется на ладони твоего мысленного взора.

Печаль покидает меня, как кошка, убирающая свои когти с моей кожи, и мои глаза распахиваются.

– Получилось.

– Закрой глаза, – говорит он. – Заканчивай.

Я делаю, как мне велят, вытягивая оставшуюся печаль, как будто физически извлекая ее из своей груди. Какое облегчение – а также напоминание о том, как я на самом деле одинока. Чувствуя Себастьяна, я забывала про свое одиночество, а теперь оно вернулось ко мне, как старый, нежеланный сосед по дому. Но я продолжаю, делая то же самое с его беспокойством, с той гложущей мукой, которой оно для него стало. Это сложнее, но я продолжаю тянуть, пока мысленно не держу нити в своих ладонях.

– Хорошо, – говорит Миша, похоже, чувствуя, что я закончила. – А теперь помести их по другую сторону стекла. – Я снова открываю глаза, но он говорит: – Оставайся сосредоточенной. Это твой разум. Ты сама решаешь, что может туда попасть и что может там остаться. Помести их по другую сторону твоего затемненного окна, где им и место.

Сосредоточившись, я приоткрываю темное окно и бросаю в него моток веревки. В ту секунду, когда я опускаю стекло обратно, мне становится легче. Мои глаза распахиваются, я улыбаюсь, – но тут же снова начинаю чувствовать Себастьяна. Все его беспокойство и печаль вернулись, и я чувствую их так же четко, как и раньше.

Я качаю головой:

– Не получается.

– Ты не сосредоточилась, – говорит Миша. – Попробуй еще раз.

Я закрываю глаза и повторяю то, что делала до этого, представляя клубки веревок и затемненное окно. На этот раз, когда мы разъединены, я сосредотачиваюсь на том, чтобы сохранять бдительность, но когда я открываю глаза, эмоции Себастьяна снова ощущаются так же сильно, как и мои.

– Ты пытаешься все упростить, – говорит Миша. – Перестань думать об узах как о чем-то податливом и начни воспринимать их как нечто неподвижное. Узы существуют, нравится тебе это или нет. Ты просто задергиваешь плотную занавеску, чтобы было сложнее увидеть, что происходит внутри и снаружи. Попробуй еще раз.

Я пытаюсь. Еще раз. И еще. Я представляю себе затемненное окно, но оно превращается в воздух. Или стекло трескается от интенсивности моего внимания.

– А как ты затемняешь окно? – спрашивает Миша, расхаживая передо мной. Судя по его виду, он думал, что эта небольшая тренировка будет легче, чем оказалось на самом деле.

Я пожимаю плечами.

– Я закрашиваю стекло черной краской.

Он перестает расхаживать и с улыбкой поворачивается ко мне.

– Не краска. А ночь. Помести свои тени – самые глубокие и черные, что у тебя есть, – между собой и своим принцем.

Я измучена, меня практически трясет от того, сколько умственных сил нужно потратить на еще одну попытку, но я пытаюсь. На этот раз, когда я открываю глаза, щит держится. Я все еще чувствую эмоции Себастьяна, но приглушенно. Отдаленно. Я могу рассеять тьму, открыть окно и снова чувствовать их в полную силу – а могу оставить их на другой стороне.

Я делаю глубокий, облегченный вдох.

– Получается.

– Пока – да, – говорит Миша, и я хмурюсь. – Тебе понадобится практика, если ты хочешь хоть какой-то выносливости. Относись к себе с терпением.

Я пожимаю плечами:

– У меня полно времени.

Миша одаривает меня широкой улыбкой.

– Молодец, принцесса, – говорит он. – Не жди, что когда-нибудь это разрушит узы. Со временем твой щит будет становиться все лучше, но от уз будет трудно отгораживаться во время очень эмоциональных, напряженных или болезненных ситуаций.


Я киваю:

– Поняла. – Я делаю вдох. – А так можно отгородиться от тебя?

Он усмехается:

– Да. Но опять же, это требует практики. Будь терпелива к себе и помни, что даже когда ты от меня отгородишься, по желанию ты сможешь воспользоваться моим жутким даром, чтобы пообщаться со мной.

– Даже если я отгорожусь от тебя? Как?

Он задумчиво разглядывает потолок.

– Представь себе ситуацию: мы с тобой заключили узы и я решил сосредоточить часть своей ментальной энергии на тебе. Поскольку я это сделал, ты можешь подключиться к ней. Попробуй представить между нами тонкий энергетический туннель, который позволит мне говорить в твоем сознании.

Я сосредотачиваюсь, представляя себе туннель.

«Вот так?» – спрашиваю я.

Он улыбается.

«Именно так. Молодец. А теперь отгородись от меня».

Я воздвигаю в своем сознании стену ночи и изо всех сил сосредотачиваюсь.

«Этого достаточно, чтобы твои мысли не летели на меня, когда я занимаюсь своими делами, но недостаточно, чтобы удержать меня подальше».

Я рычу, и его губы дергаются.

– Работай над этим, – говорит он. – Этот навык, как и все остальные, накачивается, как мышца.

– Не хочу, чтобы кто-то читал мои мысли без моего согласия.

– Тогда тренируйся. Каждый день. Тренируй свой разум так же, как ты тренируешь свое тело, и у тебя станет получаться все лучше.

Когда я задаю еще один вопрос, меня гложет чувство вины, но…

– Когда я стану сильнее, это сработает и тогда, когда я буду в поселении? Когда я чувствую эмоции детей?

Миша поднимает ладони.

– Этого я сказать не могу. Я не знаком с даром, который позволяет носителю чувствовать эмоции всего двора.

Я прикусываю нижнюю губу. Когда он так говорит, это звучит слишком громко. Слишком важно. И снова я ловлю себя на том, что задаюсь вопросом, каким был король Оберон. Да, он любил мою мать, и на первый взгляд спасение меня от неминуемой гибели выглядит как хороший и добрый поступок. Но передавать корону и силу мне было безрассудно и безответственно. Он предупредил мою мать, что за это придется заплатить, но знал ли кто-нибудь из них, что цена будет намного выше, чем его жизнь, и что его акт любви поставит под угрозу все его королевство.

Трудно осуждать его за его выбор, когда это причина, по которой я все еще дышу, но все же…

Миша берет мою руку и подносит к своим губам. Он нежно целует меня, точно так же, как когда привел меня в мою комнату вчера ночью.

– Знаешь ты это или нет, но ты – дар этому двору. Перестань думать, что ты его проклятие.





* * *


В течение следующих двух недель я занимаюсь рутинными делами в Землях Диких фейри. По утрам я помогаю в школе в поселении Неблагих и иногда – в лазарете. Потом возвращаюсь обратно во дворец. По вечерам я ужинаю с Мишей и Амирой – иногда с обоими, иногда с одним из них. Днем я изучаю территорию дворца верхом на Двух Звездах или отсиживаюсь в библиотеке и читаю. Я не могу справиться с эмоциями, которые захлестывают меня, когда я не ограждаюсь от Себастьяна, и поэтому я усердно работаю, чтобы блокировать его, и пытаюсь игнорировать чувство одиночества, которое преследует меня, когда у меня получается.

Миша говорит, что я совершенствую свои навыки быстрее, чем он ожидал, и теперь у меня даже получается большую часть времени отгораживаться от него.

Я сплю больше, чем когда-либо в жизни, – по двенадцать или более часов ночью, и часто сплю днем. Миша говорит, это потому, что я все еще восстанавливаюсь после трансформации и со временем все наладится. Но сон совсем меня не смущает. Забытье помогает мне сбежать от моих мыслей. Иногда мои сны посещает Ларк. Она смотрит на меня своими сияющими серебряными глазами и говорит мне скорее возвращаться домой. По крайней мере, я думаю, что это она. Может быть, это мое подсознание просто показывает мне успокаивающие образы. А когда в моих снах появляются Себастьян или Финн, я сразу же выталкиваю их.

Моим любимым местом в Замке Гор стала библиотека. Это круглая, уставленная книгами комната со стеклянными потолками высотой двадцать футов[3], через которые комната освещалась естественными лучами солнечного или лунного света. В центре расположенных по кругу полок расположены рабочие зоны и зоны отдыха. Широкие, удобные для работы столы, диваны с пуфиками, расставленные по небольшим группам стулья. Больше всего мне нравится сидеть здесь ночью – есть что-то умиротворяющее в том, чтобы лежать с открытой книгой на груди и смотреть на звезды, – но этим утром я наслаждаюсь теплом льющихся в комнату лучей солнечного света.

– И почему я был точно уверен, что найду тебя именно здесь? – спрашивает Миша, проходя через арочный дверной проем, ведущий в библиотеку.

– Потому что именно здесь я провожу большую часть свободного времени.

– Да. Вот почему. – Ухмыльнувшись, он устраивается в кресле напротив меня. – Как ты себя чувствуешь?

Я пожимаю плечами. Морально и физически мне становится лучше с каждым днем, но я не могу сказать, что мое сердце оправилось от всего, что я пережила этим летом. Я скучаю по сестре и по Себастьяну, и хотя Миша и Амира оказались отличными компаньонами, мне одиноко.

– Я… в порядке.