Эти лживые клятвы

– Ну… – я прикусываю нижнюю губу и чувствую его взгляд.

– Часто я не могу думать ни о чем другом.

– Но ты меня не целуешь, – тихо говорю я, вспоминая свой разговор с Финном. Тогда он сказал, что я действительно хочу быть с Себастьяном, но не хочу, чтобы он отверг меня после того, как узнает правду. Финн был прав – даже если я отказываюсь признавать это.

Себастьян ухмыляется.

– Разве ты не видишь? Я строю из себя недотрогу.

Я смеюсь.

– О, я заметила. Ты ведь целых два года этим занимался.

Он берет меня за подбородок и проводит большим пальцем по моим губам. Прикосновение похоже на первый глоток игристого вина – сладкого, пьянящего и заставляющего желать большего.

– Работает?

Я сглатываю.

– Может быть.

– Ты действительно хочешь поехать? Только ты и я?

– Разве не здорово было бы отправиться туда, где за нами не будут следить все окружающие?

– Бри, реальность моей жизни такова, что за мной всегда наблюдают. Хотел бы я заявить, что смогу дать тебе все, что угодно. Но правда заключается в том, что, когда ты член королевской семьи, у тебя нет личной жизни.

И, если я собираюсь остаться с ним, это реальность, с которой мне придется смириться.

Это наименьшая из наших проблем, Баш.

– Сбежать от толпы придворных – уже что-то, – говорю я. – Я всегда любила океан. И мне очень хочется посмотреть, как он выглядит в твоем мире.

Его взгляд смягчается, и он целует меня в макушку.

– Если честно, мысль провести с тобой пару дней невероятно привлекательна. Посмотрим, что я смогу сделать. Завтра рано утром я должен уехать, и меня не будет весь день.

У меня сжимается сердце, но я не знаю, от того это, что мне не терпится добраться до книги, или от того, что я не хочу, чтобы он уезжал.

– Куда ты поедешь на этот раз?

– У нас были неприятности на восточной границе, – хмурится он. – Охрана уже не та, что прежде.

– Ты говоришь о лагерях? – я вижу, что его лицо стало более суровым. Но слова уже сорвались с моего языка, и я продолжаю. Это слишком важно. – Ты ведь не помогаешь отправлять туда невинных, правда?

– Что ты знаешь о лагерях?

– Я… не очень много. Только то, что Неблагие пытаются сбежать от угнетающего режима Мордеуса и… Они просто пытаются найти лучшую жизнь, Баш, – по его глазам я понимаю, что никак не могла узнать и половину этой информации. – Я не верила, что ты можешь иметь к этому какое-то отношение. Я думала, ты хочешь помогать другим – вне зависимости от того, из какого они двора.

– Конечно, хочу. Но ты должна понять, что… – он качает головой. – Это не имеет значения. Тебе не нужно знать подробности. Кто тебе об этом сказал?

– До меня просто… дошли слухи.

– Какие?

Гнев в его глазах беспокоит меня – и я волнуюсь не за себя, а за тех, кого могу впутать. После того как он вел себя с Джалеком, я не совсем понимаю, с кем имею дело.

– Не знаю.

– Я могу доверять тебе, правда, Бри?

Никогда нельзя доверять вору, которого ты пригласил в свой дом.

– Конечно, – горькая ложь срывается с моего языка.

Я вижу, что он расслабляется.

– Могу. Хорошо это или плохо, но я могу.

Он подносит мою руку к губам, мягко целует костяшки пальцев, а потом уводит меня обратно в мою комнату.

Полночи я лежу без сна, и от горького привкуса во рту у меня сводит живот.






* * *


Прета забирает меня из моих покоев вскоре после завтрака, и чувство вины преследует меня с каждым шагом к экипажу и с каждым поворотом к дому Финна.

«Я могу доверять тебе, правда, Бри?»

Он не может доверять мне, и я должна хранить эту тайну, пока Джас не окажется дома, в целости и сохранности. Когда я думаю о выборе между чувствами Себастьяна и свободой Джас, выбор очевиден. Это просто. Так почему же тогда я чувствую себя вот так?

– Что с тобой? – спрашивает Прета, когда карета останавливается в деревне.

– Ничего, – я вылезаю следом за ней, и мы молча идем к дому.

Она останавливается у входной двери.

– Не лги мне, Бри. Не трать зря время.

– Я просто хочу вернуть сестру. Я хочу найти эту чертову книгу, чтобы Мордеус сказал мне, что искать дальше. Как меня бесит, что все ведут себя так, будто у нас есть все время на свете. Я хочу покончить с этим, забрать сестру и вернуться домой, – но на последнем слове мой голос срывается. Домой? В этом дело? Мы не сможем остаться в Фейрскейпе. Я обокрала Горста, и он никогда не перестанет преследовать меня за это. Да и в любом случае вернуться в Элору – значит попрощаться с Себастьяном… и с Финном, и с Претой, и со всей командой фейри-отщепенцев.

Когда я поднимаю глаза, Прета внимательно смотрит на меня. Может быть, дело просто в облике Эврелоди, но выражение ее лица кажется почти сочувственным.

– Ты поругалась с Себастьяном?

– Вовсе нет, – я качаю головой и отвожу взгляд. На другой стороне мощеной улицы фейри с ангельскими полупрозрачными крыльями и завитыми рогами подметает крыльцо. – Проблема в том, что он доверяет мне, и он мне нужен. Но каждый раз, когда я использую его, я чувствую себя так ужасно.

Она хмурится.

– Ты оказалась в безвыходном положении.

Я жду, что она даст мне какой-нибудь мудрый совет, подскажет, что делать в этой невозможной ситуации, но она просто заходит в дом и жестом показывает, чтобы я закрыла за собой дверь. Она возвращает себе свой облик и ведет меня в библиотеку.

Двери в задней части темного коридора закрыты. Кейн стоит на страже, скрестив руки на груди, его красные глаза светятся в погруженном в полумрак коридоре.

Прета переводит взгляд с него на закрытые двери и хмурится.

– Мой брат пришел раньше?

– Король и королева сейчас разговаривают с Финном и Тайнаном, но королева ожидает, что ты присоединишься к ним за обедом, – Кейн морщится. – Извиниться за тебя?

Прета качает головой.

– Я знала, что так будет. Обед, ужин. Разве это имеет значение?

Она говорит как обычно, но ее походка, когда она поворачивается на каблуках и вылетает в гостиную, совсем другая.

Я перевожу беспомощный взгляд с Кейна на темный дверной проем, в котором исчезла Прета.

– Мне оставить ее в покое или…

Кейн поднимает руки.

– Слушай, ты что, не можешь сделать то, что обычно делают женщины?

Я поднимаю бровь.

– То, что делают женщины?

Он машет рукой.

– Ну, ты поняла. Скажи ей что-нибудь приятное, подними настроение, несмотря на то что ее сердце разбито, а любовь – та еще сволочь…

– О, я… а почему это делают женщины?

Он хмыкает.

– Думаешь, я хорошо с этим справлюсь? Я даже не могу сказать «доброе утро», чтобы при этом не казалось, что я втайне желаю кому-нибудь мучительной смерти.

В его словах есть смысл. Я хмурюсь, обдумывая их.

– У нее разбито сердце? Почему?