Если о нас узнают

– Ради всего святого, Рубен, не все сговорились против тебя. Не у всех есть свои планы.

– Я и так знаю, что у тебя есть свои планы, – говорю я. – Это твое право по рождению.

Черт, вслух это звучит гораздо жестче. Я пытаюсь смягчить удар.

– Я не совсем это имел в виду. Просто твой отец давит на тебя. Мы все об этом знаем, и я понимаю, что ты ничего не можешь с этим поделать. Мне лишь… нужно, чтобы сейчас ты не пытался мной управлять. Мне нужно, чтобы ты был моим другом.

Он выдыхает долго и медленно, и я почти вижу, как Джон мысленно считает до пяти.

– Я пытаюсь, – говорит он неторопливо.

– Скажи мне, что если мы с Заком больше не будем друзьями, то это не будет иметь значения. Скажи, что не будешь злиться на меня из-за этого.

Он выглядит смущенным, и я не виню его. В моей голове все перемешалось, не знаю, как я до этого дошел, но мне вдруг стало очень важно знать, что наша дружба не зависит от того, насколько хорошо я справлюсь с этой ситуацией. Мне нужно знать, что все в порядке, потому что вряд ли смогу все контролировать. Я потерял эту возможность.

– Я все еще буду твоим другом, если ты это имеешь в виду, – осторожно говорит он. – Но я бы не сказал, что это не будет иметь никакого значения.

– Мне нужно, чтобы это не имело значения.

– Но будет! Я ничего не могу с этим поделать. Ты не представляешь, насколько отстойно постоянно быть между двух огней. Не хочу выбирать.

– Никто не просит тебя выбирать.

– Может быть, но иногда мне кажется, что это именно так.

Я сильнее жму платформу.

– Не знаю, как все исправить, – ворчу я.

– Можешь начать с того, чтобы быть немного добрее к Заку.

– Что? – спрашиваю я, делая паузу. – Это он продолжает отпускать комментарии в мой адрес.

– Честно говоря, я бы сказал, что тут пятьдесят на пятьдесят.

Я безмолвно трясу головой, и Джон пожимает плечами.

– Я лишь выражаю свое мнение. Ты не обязан к нему прислушиваться.

Ты всегда так защищаешься, когда кто-то пытается преподнести тебе критику, Рубен.

К черту. Я вскидываю руки, напугав Джона.

– Отлично. Конечно же. Думаю, главный придурок – это я. Я во всем виноват, а Зак не делает ничего плохого.

– Рубен…

– Ты хочешь, чтобы я был с ним добрее? Твою мать, я буду чертовски милым. Буду самым доброжелательным человеком, которого ты когда-либо видел, и если он волшебным образом вновь не станет моим другом, может быть, ты наконец поймешь, что на самом деле проблема не во мне. Я лишь реагирую, как умею, черт возьми.

– Мне пора.

Я усмехаюсь, пока парень собирает свое спортивное снаряжение.

– Да, конечно, иди. Прости, что не был с тобой так любезен.

– Хорошо, Рубен.

– Передай своему отцу, чтобы он не волновался. Я принял все к сведению! Отныне я буду таким доброжелательным, что вы меня не узнаете.

Последнюю часть фразы я выкрикиваю в закрытую дверь.

Киган смотрит на меня и приподнимает бровь.

– Знаешь, мальчик, мне кажется, что ты мог бы лучше, – говорит он, опуская гантель на пол.

Щеки пылают, я хмурюсь и возвращаюсь к тренировке.

Очень трудно сохранять доброжелательный вид во время интервью, но мне это удается. Потому что, в отличие от некоторых, я прекрасно понимаю, что эмоции не должны мешать работе.

Я был мил с Заком настолько, насколько это возможно, с тех пор как мы покинули отель. В автобусе я спросил Зака, как он себя чувствует (хорошо, спасибо). Спросил, как ему спалось (ага, отлично). Я спросил, слышал ли он о клубнике в шоколаде, которую продают в Бельгии, и думает ли, что нам удастся ее попробовать (не знаю, наверное).

С каждым вопросом он все больше отстранялся от меня, глядя настороженными карими глазами. Как будто я угрожал ему оружием, а не задавал обычные повседневные вопросы. Время от времени я поглядывал на Джона, чтобы узнать, не заметил ли он. Парень всю поездку смотрел в окно и яростно кусал нижнюю губу. Энджел на протяжении всего пути разговаривал по телефону.


На самом деле интервью – это первый раз, когда кто-то вообще вспомнил о моем существовании с того момента, когда Джон оставил меня в спортзале.

Мы с Джоном сидим на кремовом диване, а Энджел и Зак расположились в креслах по обе стороны. У стены сидит Эрин и листает iPad, Киган покачивается на скрещенных ногах, осматривая комнату, а Пенни с нетерпением наблюдает за нами. Сегодня у нас берут интервью две девушки лет двадцати, обе одеты с ног до головы в одежду дорогих брендов. Они милы и, к счастью, не пытаются давить на нас своими вопросами, как некоторые другие.

Сегодня шуток меньше, чем обычно. Напряжение висит в воздухе, как одеяло, высасывая весь кислород, гася наш огонь.

Джону лучше всех удается игнорировать сложившуюся обстановку. Сейчас он рассказывает историю становления Saturday. Он отвечает на большую часть вопросов о группе. В конце концов, он учился этому всю свою жизнь.

– На самом деле поначалу мы с Энджелом не были близки, – говорит он. – Рубен был моим лучшим другом, и именно он как бы втиснул меня в группу на концерте в конце года. – Парень изображает, как запихивает что-то маленькое в отверстие, и девушки смеются.

– Они не захотели выступать с сыном известного продюсера? – спрашивает одна из них, сверкая глазами. Уфф. Щекотливая тема. Но Джон не дрогнул.

– Они не знали! Я держал это в секрете, вымышленное имя, все такое. Вот почему я уверен, что нравлюсь им таким, какой я есть. – Он подмигивает.

– Кроме, может быть, Энджела? – спрашивает вторая девушка.

Энджел поднимает руку.

– Могу я для протокола сказать, что Джон – мой мальчик?

– Твой мальчик? – неуверенно переспрашивает девушка.

– Я не имею ничего против Джона. Он классный парень. – Энджел перегибает палку с этим «признанием», а Джон изображает пальцами сердечко и прижимает его к груди.

Девушка усмехается и наклоняется вперед.

– Итак, когда вы, ребята, познакомились, они знали тебя как Ричи. На тот момент это было твое имя?

– Да. Если вы уточните у правительства, то меня до сих пор так зовут. Но что они понимают?

Джон улыбается сам себе.

– Зачем ты сменил его?

– На самом деле это забавная история. Однажды девушка увидела меня на улице и упала в обморок, представляете? Просто, бам, женщина упала посреди тротуара. Она приходит в себя и говорит мне: «Боже мой, вы так великолепны, я думала, что увидела ангела в реальной жизни». Так это имя и прилипло.

Он рассказывает это совершенно спокойно. Фанаты пошучивают, что он рассказывает разные истории всякий раз, когда его спрашивают о происхождении прозвища, и я уверен, что эти девушки в курсе, потому что они не выглядят удивленными.

– Значит, вы двое хорошие друзья? – спрашивает одна из них, и я сразу замечаю изменение тона. Я гримасничаю.

– Ага.

– Все дружат? До нас дошли слухи, что, возможно, есть те, кто недолюбливает друг друга.

Ну, это было мягко сказано. Не может быть, чтобы этот вопрос прозвучал случайно. Если бы Chorus не хотел, чтобы мы комментировали слухи, этот вопрос запретили бы задавать. Очевидно, они хотят, чтобы мы воспользовались случаем, чтобы пресечь слухи.

Джон, конечно же, отвечает. Он не выглядит даже немного удивленным, услышав такой опасный вопрос. Я начинаю подозревать, что его отец попросил парня искоренить все сплетни еще до того, как мы пришли сюда. Как будто эти вопросы были спланированы.

– В этих слухах нет ни капли правды. Мы как семья. Даже ближе, чем семья. Мы выбрали друг друга, понимаешь? Всегда были вместе, но гастроли сближают так, как мы даже не могли предположить. Принудительная близость, судя по всему, – шутит он.

Выгляжу ли я так же встревоженно, как ощущаю себя? Потому что если бы сейчас я пил стакан воды, то подавился бы.

Я украдкой смотрю на Зака. Краска сошла с его лица, он выглядит так, будто сейчас упадет в обморок.

Мы с Заком ошеломленно сидим в молчании, когда в разговор вклинивается Энджел.

– Я даже не в курсе, о каких слухах идет речь, – говорит он, изображая недоумение. – Зак, ты, случайно, не знаешь, что могли услышать эти милые дамы? Я в растерянности.

Зак пугается и чуть ли не задыхается, когда произносит ответ:

– Понятия не имею.

Он прочищает горло, и Эрин протягивает ему бутылку с водой. Он принимает ее, но не пьет.

– Нет, серьезно, это просто глупый слух. Не думаю, что кто-то из нас будет злиться друг на друга лишь из-за того, что тот попал в список.

Это еще одна из его колкостей, которую можно понять, только если знаешь всю ситуацию. Даже не могу ответить, потому что лишь я знаю истинный смысл. Мы бы не стали злиться друг на друга из-за этого. Он мне не нравится, потому что мы поцеловались, и для него этот поцелуй значил гораздо больше, нежели для меня. Он все усложнил.

Мое зрение расплывается.

Где-то вдалеке Энджел жестикулирует Заку.

– Вот именно. Я не собираюсь злиться на своих друзей только потому, что у людей нет вкуса.

Интервьюеры разражаются смехом, и это происходит как в замедленной съемке. Энджел смеется и качает головой. Я шучу. Я шучу. Вроде того.