Эликсир жизни
Часть 35 из 51 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Пир
– Сядь сюда! – рявкнула королева Этельдредда и указала Дженне на маленький, неудобный золотой стул.
Стул поставили рядом с роскошным троном королевы Этельдредды, который возвышался во главе стола на помосте в бальной зале. Королева Этельдредда не была щедрой хозяйкой и старалась устраивать как можно меньше пиров. Она считала их напрасной тратой вкусных кушаний и драгоценного времени, но иногда и это нужно было делать.
Королева только диву давалась, как быстро новость о возвращении «утонувшей» принцессы разлетелась не только по Дворцу, но и по всему Замку. Вместе с новостью распространялось определенное мнение, которое на беду выразил Рыцарь дня. Многие считали, что королева была не рада видеть свою бедняжку-дочь и заперла ее в комнате. Хуже того, судя по физиономии королевы в тот момент, когда она впервые увидела свое утонувшее чадо, можно было подумать, что мать желала бы видеть дочь мертвой! Или, добавляли люди шепотом, опасливо озираясь, королева сама и утопила свое дитя! Новость неизменно сопровождалась испуганными охами и ахами, и у только что узнавшего тут же появлялось желание найти кого-нибудь, чтобы рассказать обо всем и вызвать такие же испуганные охи и ахи.
Слухи разлетались быстрее, чем лесной пожар, и к вечеру королева Этельдредда поняла, что с этим нужно что-то делать – и немедленно. Дворцовых писцов тут же усадили писать приглашения:
Праздничный пир в честь
Благополучного возвращения
Нашей любимой дочери
Принцессы Эсмеральды.
(Просьба принести с собой тарелки.)
Спешно собравшаяся толпа выстроилась у высоких дверей в бальную залу, самую большую комнату во Дворце, где проводились все пиры. Дженна взгромоздилась на шаткий золотой стул и тревожно наблюдала за происходящим. После того как она прыгнула в зеркало, ей все время чудилось, будто она по-прежнему в своем времени и это просто очередной мудреный розыгрыш Сайласа. Дженна до сих пор помнила свой день рождения, когда ей исполнилось шесть лет. Она проснулась и обнаружила, что находится на борту корабля, который, по словам Сайласа, отправлялся на Деньрожденный остров. В комнате была устроена обстановка, как будто бы внутри корабля, который давно никто не убирал. Братья нарядились пиратами, а Сара была корабельным коком. Когда Саймон прокричал: «Все на борт!», они спустились по веревочной лестнице, вывешенной за окном, и оказались на настоящем корабле, и он отвез их на маленькую отмель. Там Дженна нашла сундук с сокровищами, в котором лежал ее подарок.
Глянув на королеву, Дженна не смогла представить, чтобы мать несчастной Эсмеральды и маленьких близняшек притворилась хотя бы на один день корабельным коком. У нее даже не получится притвориться, что ей хотя бы нравится ее предполагаемая дочь. Дженна обернулась и украдкой посмотрела на сэра Хирворда. Ей стало легче, когда она увидела за спиной старого призрака. Он поймал ее взгляд и подмигнул.
Королева Этельдредда заняла свое место на троне. Она садилась так, будто ей могли подложить на сиденье что-то гадкое. Выпрямившись, словно кто-то привязал ее к доске, Этельдредда устроилась на троне, для которого не пожалели золота, красного бархата и драгоценных камней. Зверек Эй-Эй спрятался под трон и обвил хвостом его ножки. Он высовывал из пасти зуб и провожал взглядом ноги. Лиловые глаза королевы холодно смотрели на двери в другом конце бальной залы, которые по-прежнему были плотно закрыты и не пропускали гомон снаружи. Дженна украдкой разглядывала живую королеву Этельдредду. Ей показалось, что королева выглядит точь-в-точь как ее призрак: те же косы стального цвета, туго скрученные в баранки вокруг ушей, тот же острый нос, который так же неодобрительно морщился. Единственное отличие было в том, что от живой Этельдредды пахло грязными носками и камфарой.
И вдруг голос, который трудно было забыть, задребезжал:
– Впускайте сброд!
Два маленьких мальчика, пажи, назначенные к дверям сегодня вечером, хотя им давно уже пора было спать, навалились на золотые ручки и одновременно оттащили двери, как будто последние четыре часа только и делали, что тренировались под строгим взглядом королевского привратника.
В бальную залу начал парами вваливаться разряженный лощеный народ, и каждый гость нес с собой тарелку. Едва только пара входила в залу, как взгляды обоих останавливались на вернувшейся принцессе. И хотя Дженна привыкла к тому, что на нее все время обращали внимание, когда она гуляла по Замку в своем времени, тут ей стало совсем не по себе. Она покраснела до самых ушей и не могла отделаться от мысли, что кто-то может разоблачить самозванку Эсмеральду.
Но никто не разоблачил. Некоторые подумали, что Эсмеральда похорошела, с тех пор как вернулась, и, что неудивительно, даже выглядела счастливее, побыв какое-то время вдали от своей мамаши. Исчезли пустота во взгляде и тень тревоги на лице. Она даже немного поправилась и больше не выглядела так, будто ее никто не кормит.
Разослав приглашения за столь короткое время, королева Этельдредда не ожидала увидеть такую впечатляющую публику. Все гости пришли в своих лучших нарядах. Многие выбрали то, в чем были на собственной свадьбе. Обычные волшебники и алхимики надели выпускные мантии, украшенные мехом и ярким шелком. Королевские придворные и чиновники, гордо задрав носы, напыщенно ступали по зале в церемониальных нарядах из темно-серого бархата с красной оторочкой, украшенных длинными золотистыми ленточками, которые свисали с рукавов. Количество и длина ленточек зависели от статуса чиновника. У очень важных особ ленточки доставали до пола, а у самых важных – волочились следом, и кто-нибудь обязательно «случайно» наступал на них. В коридорах Дворца можно было часто увидеть оторванную неприкаянную ленточку, и многие чиновники взяли за правило носить с собой запасные ленточки, потому что их количество на рукавах имело огромное значение и чиновнику с пятью ленточками негоже было появляться с четырьмя или – только не это! – с тремя.
Пышная публика бесконечным потоком вливалась в зал и рассаживалась по местам за тремя длинными столами, которые стояли вдоль стен бальной залы. Когда прошла наконец суета и были оторваны все ленточки, гости уселись. Камергер толкнул к помосту маленького нервного пажа. Мальчик добежал до середины залы, встал лицом к королеве и зазвонил в колокольчик. От звона в зале тут же наступила мертвая тишина. Гости замолкли на полуслове и выжидающе посмотрели на королеву Этельдредду.
– Добро пожаловать на этот пир, – проскрипел на всю залу голос Этельдредды, как будто кто-то ногтями скреб по школьной доске.
Кто-то сморщился, другие потерли пальцами передние зубы, чтобы избавиться от неприятного ощущения.
– В честь счастливого возвращения моей дражайшей дочери принцессы Эсмеральды, которую мы все считали безвременно почившей. Которую безутешно оплакивала ее уважаемая матушка и которая была встречена дома с бескрайней материнской радостью. И с момента ее возвращения мы ни на минуту не расставались, правда, моя дорогая?
Королева Этельдредда больно пнула Дженну под столом.
– Ой! – пискнула Дженна.
– Правда, моя дорогая? – Глаза Этельдредды впились в Дженну, и она прошипела: – Отвечай «Да, мамочка», дуреха, а то тебе же будет хуже!
Дженна, на которую смотрели сотни глаз, не осмелилась возразить.
– Да, мамочка, – угрюмо пробормотала она.
– Что такое, сокровище мое? – шелковым голоском переспросила Этельдредда, вперив в девочку стальной взгляд. – Что ты сказала?
Дженна глубоко вздохнула и повторила:
– Да, мамочка. Видеть вас ужасно… приятно. – И тут же пожалела, потому что все с удивлением посмотрели на нее, заметив ее странный акцент и необычную манеру говорить.
Но королева Этельдредда, которая не имела привычки слушать, что говорит принцесса Эсмеральда, ничего не заметила. Заскучав оттого, что придется думать о проклятой Эсмеральде дольше, чем она рассчитывала, королева встала.
Громко заскрипев стульями, все в бальной зале поднялись с мест и, переведя почтенные взгляды от странноватой Эсмеральды, обратили их на более знакомую королеву.
– Да начнется пир! – скомандовала Этельдредда.
– Да начнется пир! – ответили гости.
Едва королева уселась на место, толпа последовала ее примеру, и зала вновь наполнилась возбужденной болтовней.
Дженна начала побаиваться того, что придется говорить с королевой Этельдреддой, но, как оказалось, зря, потому что королева до конца праздника ни разу не посмотрела в ее сторону. Тогда Дженна обратила внимание на темноволосого юношу, сидевшего слева. Она заметила, что юноша носил не королевскую красную одежду, а потрясающую черно-красную тунику, расшитую просто умопомрачительным количеством золота. Он озабоченно посматривал на Дженну, но при королеве Этельдредде не решался ничего сказать. Справа от Дженны уселся Наглый Бочонок Свиного Жира, но по примеру королевы также игнорировал принцессу. От нечего делать Дженна прислушивалась к разговору между юношей и Этельдреддой. И больше всего ее поразило то, что он называл королеву матушкой.
Прозвучал гонг.
Голодная толпа в ожидании притихла. Объявили первые пятнадцать блюд. Гости облизнулись, встряхнули свои салфетки и почти одновременно засунули их за шиворот. Маленькие пажи распахнули двери, и в залу парами просочилась длинная вереница из служанок, каждая из которых несла по две серебряные чаши. На входе пары девушек разделялись, и каждая из двух верениц обходила столы. Сплошным серым потоком служанки плыли вдоль столов и ставили перед каждым гостем чашу. Последние две девушки подошли к помосту, и скоро перед Дженной тоже была серебряная чаша.
Принцесса с любопытством заглянула в чашу и ахнула от ужаса. Утенок, едва вылупившийся из яйца, плавал в постном бульоне. Утенка замариновали в вине, ощипали и его голенькое тельце в пупырышках засунули в чашу. Его головка лежала на бортике, и утенок перепуганными глазенками таращился на Дженну.
«Он еще живой», – подумала Дженна, и ее чуть не стошнило прямо на месте.
Королева Этельдредда, напротив, с довольным видом смотрела на утенка. Она облизнула губы и сообщила юноше, что это ее любимое блюдо и нет ничего вкуснее нежного утенка, сваренного в горячем апельсиновом соусе.
Во второй раз прозвучал гонг, объявляя о прибытии длинной вереницы мальчиков с кувшинами горячего соуса. Мальчики по двое входили в залу, одна вереница проходила справа, а другая – слева. Каждый мальчик останавливался и наливал апельсиновый соус в чашу гостя. Двух мальчиков в конце очереди с самыми горячими кувшинами отправили прямо к помосту. Пока мальчик с соусом не дошел до нее, Дженна быстро подхватила утенка и сунула в карман. Ощипанный кроха так и лежал на дне кармана, дрожа от страха.
Мальчики медленно ступали сквозь толпу. Опустив глаза и стараясь не пролить соус, они подошли к помосту, и дородный привратник прошипел:
– Шевелитесь, обслужите сначала королеву и принцессу Эсмеральду.
И в тот момент, когда Дженна подняла взгляд, чтобы вежливо поблагодарить мальчика, налившего апельсиновый соус в ее чашу без утенка, она увидела испуганные глаза Септимуса Хипа.
Дженна отвела взгляд. Она не могла в это поверить. Этот мальчик со всклокоченными длинными волосами, осунувшийся и немного подросший, не мог быть Септимусом. Это было просто невозможно.
А Септимус ожидал увидеть принцессу Эсмеральду, и именно ее он и увидел. Он рассердился сам на себя за промелькнувшую надежду, будто принцесса может оказаться Дженной. Один раз он уже так обманулся, когда принцесса Эсмеральда жила у Марцеллия перед ее исчезновением. На этот раз он не обманется. Септимус осторожно налил апельсиновый соус в ее чашу и даже обрадовался, что там почему-то не оказалось маленького живого утенка.
Вдруг раздался грохот. Все гости хором ахнули и тут же расхохотались. При виде утенка в чаше королевы Этельдредды Хьюго уронил кувшин, пролив горяченный апельсиновый соус на колени королевы. Этельдредда вскочила с трона и начала орать. Наглый Бочонок Свиного Жира отшвырнул свой стул и, схватив Хьюго за шиворот, поднял его над землей, чуть не задушив мальчонку.
– Ах ты, идиот! – завопил Бочонок. – Ты за это заплатишь! Ты будешь жалеть об этой минуте всю оставшуюся жизнь, которая будет недолгой, помяни мои слова, мальчишка!
У Хьюго от страха глаза на лоб полезли. Он беспомощно размахивал ногами, вырываясь из крепкой лапы Бочонка, которая стискивала его шею.
Септимус увидел, как у мальчика посинели губы и закатились глаза, и бросился на подмогу. Внезапно обнаружив в себе больше силы, чем думал, Септимус потянул Хьюго на себя и завопил на камергера:
– Отпусти его, жирная свинья!
Голос Септимуса зазвучал на всю залу и произвел больший эффект, чем даже нужно было.
Дженна вскочила с места. Она смотрела, как камергер душит Хьюго, с не меньшим ужасом, чем Септимус. И теперь она знала – это Септимус. Это его голос! Она узнала бы этот голос из тысячи. Это он!
В тот же момент мужчина, сидевший сбоку от королевы Этельдредды, тоже вскочил. Он тоже узнал голос своего ученика. И что этот мальчишка делает здесь в одежде дворцового слуги?
Дженна и Марцеллий Пай столкнулись в рукопашной схватке. Марцеллий поскользнулся в луже апельсинового соуса и рухнул на пол. Наглый Бочонок Свиного Жира потерпел поражение в драке с Септимусом и выпустил Хьюго. Мальчик в полуобмороке упал. Воспользовавшись моментом, королева Этельдредда, облитая апельсиновым соусом, замахнулась на Хьюго, но промазала и врезала по уху Бочонку Жира. Бочонок, который оказался очень агрессивным, машинально отвесил оплеуху королеве – под громкое улюлюканье собравшихся в зале. Все гости завороженно наблюдали за происходящим, забыв про утят, ложки с которыми были уже на полпути в разинутые рты.
Бочонок Жира вдруг понял, что натворил, и сначала побелел, а потом посерел. Он подобрал испачканный в соусе кафтан и пулей вылетел из залы, перепрыгивая через столы и размахивая своими десятью драгоценными ленточками. Пажи у дверей увидели, как он приближается, и, решив, что так происходит на каждом пиру, церемонно распахнули двери перед убегающим Бочонком и даже поклонились на прощание. Бочонок вылетел из залы, и пажи весело переглянулись. Никто не говорил им, что на пиру бывает так смешно.
Придерживая бесчувственного Хьюго, Септимус другой рукой схватил Дженну.
– Это же ты, Джен, правда? – спросил он, и его глаза радостно загорелись.
При виде Дженны Септимуса охватило давно забытое чувство счастливой надежды. Ему показалось, будто ему вернули его будущее.
– Да, это я, Сеп. Поверить не могу, что это ты!
– Марсия нашла мою записку?
– Какую записку? Пошли, надо бежать отсюда, пока можно.
Никто не заметил, как двое слуг и принцесса Эсмеральда покинули место разразившегося скандала. Ребята миновали стаю дворцовых слуг, которые спешили на помощь разгневанной Этельдредде, а сама королева рычала на Марцеллия Пая и требовала «встать сию секунду». Под гул разбушевавшейся толпы беглецы на цыпочках вышли в маленькую дверь позади помоста и оказались в комнате отдыха для королевских дам, которые чересчур много съели и выпили.
Дженна закрыла дверь на засов и прислонилась к ней, до конца не веря, что перед ней Септимус. Утенок зашевелился, и из кармана просочилась струйка. Сомнений нет, подумала Дженна, утенок настоящий. И что удивительно, Септимус тоже.
38
Летний домик
– Сядь сюда! – рявкнула королева Этельдредда и указала Дженне на маленький, неудобный золотой стул.
Стул поставили рядом с роскошным троном королевы Этельдредды, который возвышался во главе стола на помосте в бальной зале. Королева Этельдредда не была щедрой хозяйкой и старалась устраивать как можно меньше пиров. Она считала их напрасной тратой вкусных кушаний и драгоценного времени, но иногда и это нужно было делать.
Королева только диву давалась, как быстро новость о возвращении «утонувшей» принцессы разлетелась не только по Дворцу, но и по всему Замку. Вместе с новостью распространялось определенное мнение, которое на беду выразил Рыцарь дня. Многие считали, что королева была не рада видеть свою бедняжку-дочь и заперла ее в комнате. Хуже того, судя по физиономии королевы в тот момент, когда она впервые увидела свое утонувшее чадо, можно было подумать, что мать желала бы видеть дочь мертвой! Или, добавляли люди шепотом, опасливо озираясь, королева сама и утопила свое дитя! Новость неизменно сопровождалась испуганными охами и ахами, и у только что узнавшего тут же появлялось желание найти кого-нибудь, чтобы рассказать обо всем и вызвать такие же испуганные охи и ахи.
Слухи разлетались быстрее, чем лесной пожар, и к вечеру королева Этельдредда поняла, что с этим нужно что-то делать – и немедленно. Дворцовых писцов тут же усадили писать приглашения:
Праздничный пир в честь
Благополучного возвращения
Нашей любимой дочери
Принцессы Эсмеральды.
(Просьба принести с собой тарелки.)
Спешно собравшаяся толпа выстроилась у высоких дверей в бальную залу, самую большую комнату во Дворце, где проводились все пиры. Дженна взгромоздилась на шаткий золотой стул и тревожно наблюдала за происходящим. После того как она прыгнула в зеркало, ей все время чудилось, будто она по-прежнему в своем времени и это просто очередной мудреный розыгрыш Сайласа. Дженна до сих пор помнила свой день рождения, когда ей исполнилось шесть лет. Она проснулась и обнаружила, что находится на борту корабля, который, по словам Сайласа, отправлялся на Деньрожденный остров. В комнате была устроена обстановка, как будто бы внутри корабля, который давно никто не убирал. Братья нарядились пиратами, а Сара была корабельным коком. Когда Саймон прокричал: «Все на борт!», они спустились по веревочной лестнице, вывешенной за окном, и оказались на настоящем корабле, и он отвез их на маленькую отмель. Там Дженна нашла сундук с сокровищами, в котором лежал ее подарок.
Глянув на королеву, Дженна не смогла представить, чтобы мать несчастной Эсмеральды и маленьких близняшек притворилась хотя бы на один день корабельным коком. У нее даже не получится притвориться, что ей хотя бы нравится ее предполагаемая дочь. Дженна обернулась и украдкой посмотрела на сэра Хирворда. Ей стало легче, когда она увидела за спиной старого призрака. Он поймал ее взгляд и подмигнул.
Королева Этельдредда заняла свое место на троне. Она садилась так, будто ей могли подложить на сиденье что-то гадкое. Выпрямившись, словно кто-то привязал ее к доске, Этельдредда устроилась на троне, для которого не пожалели золота, красного бархата и драгоценных камней. Зверек Эй-Эй спрятался под трон и обвил хвостом его ножки. Он высовывал из пасти зуб и провожал взглядом ноги. Лиловые глаза королевы холодно смотрели на двери в другом конце бальной залы, которые по-прежнему были плотно закрыты и не пропускали гомон снаружи. Дженна украдкой разглядывала живую королеву Этельдредду. Ей показалось, что королева выглядит точь-в-точь как ее призрак: те же косы стального цвета, туго скрученные в баранки вокруг ушей, тот же острый нос, который так же неодобрительно морщился. Единственное отличие было в том, что от живой Этельдредды пахло грязными носками и камфарой.
И вдруг голос, который трудно было забыть, задребезжал:
– Впускайте сброд!
Два маленьких мальчика, пажи, назначенные к дверям сегодня вечером, хотя им давно уже пора было спать, навалились на золотые ручки и одновременно оттащили двери, как будто последние четыре часа только и делали, что тренировались под строгим взглядом королевского привратника.
В бальную залу начал парами вваливаться разряженный лощеный народ, и каждый гость нес с собой тарелку. Едва только пара входила в залу, как взгляды обоих останавливались на вернувшейся принцессе. И хотя Дженна привыкла к тому, что на нее все время обращали внимание, когда она гуляла по Замку в своем времени, тут ей стало совсем не по себе. Она покраснела до самых ушей и не могла отделаться от мысли, что кто-то может разоблачить самозванку Эсмеральду.
Но никто не разоблачил. Некоторые подумали, что Эсмеральда похорошела, с тех пор как вернулась, и, что неудивительно, даже выглядела счастливее, побыв какое-то время вдали от своей мамаши. Исчезли пустота во взгляде и тень тревоги на лице. Она даже немного поправилась и больше не выглядела так, будто ее никто не кормит.
Разослав приглашения за столь короткое время, королева Этельдредда не ожидала увидеть такую впечатляющую публику. Все гости пришли в своих лучших нарядах. Многие выбрали то, в чем были на собственной свадьбе. Обычные волшебники и алхимики надели выпускные мантии, украшенные мехом и ярким шелком. Королевские придворные и чиновники, гордо задрав носы, напыщенно ступали по зале в церемониальных нарядах из темно-серого бархата с красной оторочкой, украшенных длинными золотистыми ленточками, которые свисали с рукавов. Количество и длина ленточек зависели от статуса чиновника. У очень важных особ ленточки доставали до пола, а у самых важных – волочились следом, и кто-нибудь обязательно «случайно» наступал на них. В коридорах Дворца можно было часто увидеть оторванную неприкаянную ленточку, и многие чиновники взяли за правило носить с собой запасные ленточки, потому что их количество на рукавах имело огромное значение и чиновнику с пятью ленточками негоже было появляться с четырьмя или – только не это! – с тремя.
Пышная публика бесконечным потоком вливалась в зал и рассаживалась по местам за тремя длинными столами, которые стояли вдоль стен бальной залы. Когда прошла наконец суета и были оторваны все ленточки, гости уселись. Камергер толкнул к помосту маленького нервного пажа. Мальчик добежал до середины залы, встал лицом к королеве и зазвонил в колокольчик. От звона в зале тут же наступила мертвая тишина. Гости замолкли на полуслове и выжидающе посмотрели на королеву Этельдредду.
– Добро пожаловать на этот пир, – проскрипел на всю залу голос Этельдредды, как будто кто-то ногтями скреб по школьной доске.
Кто-то сморщился, другие потерли пальцами передние зубы, чтобы избавиться от неприятного ощущения.
– В честь счастливого возвращения моей дражайшей дочери принцессы Эсмеральды, которую мы все считали безвременно почившей. Которую безутешно оплакивала ее уважаемая матушка и которая была встречена дома с бескрайней материнской радостью. И с момента ее возвращения мы ни на минуту не расставались, правда, моя дорогая?
Королева Этельдредда больно пнула Дженну под столом.
– Ой! – пискнула Дженна.
– Правда, моя дорогая? – Глаза Этельдредды впились в Дженну, и она прошипела: – Отвечай «Да, мамочка», дуреха, а то тебе же будет хуже!
Дженна, на которую смотрели сотни глаз, не осмелилась возразить.
– Да, мамочка, – угрюмо пробормотала она.
– Что такое, сокровище мое? – шелковым голоском переспросила Этельдредда, вперив в девочку стальной взгляд. – Что ты сказала?
Дженна глубоко вздохнула и повторила:
– Да, мамочка. Видеть вас ужасно… приятно. – И тут же пожалела, потому что все с удивлением посмотрели на нее, заметив ее странный акцент и необычную манеру говорить.
Но королева Этельдредда, которая не имела привычки слушать, что говорит принцесса Эсмеральда, ничего не заметила. Заскучав оттого, что придется думать о проклятой Эсмеральде дольше, чем она рассчитывала, королева встала.
Громко заскрипев стульями, все в бальной зале поднялись с мест и, переведя почтенные взгляды от странноватой Эсмеральды, обратили их на более знакомую королеву.
– Да начнется пир! – скомандовала Этельдредда.
– Да начнется пир! – ответили гости.
Едва королева уселась на место, толпа последовала ее примеру, и зала вновь наполнилась возбужденной болтовней.
Дженна начала побаиваться того, что придется говорить с королевой Этельдреддой, но, как оказалось, зря, потому что королева до конца праздника ни разу не посмотрела в ее сторону. Тогда Дженна обратила внимание на темноволосого юношу, сидевшего слева. Она заметила, что юноша носил не королевскую красную одежду, а потрясающую черно-красную тунику, расшитую просто умопомрачительным количеством золота. Он озабоченно посматривал на Дженну, но при королеве Этельдредде не решался ничего сказать. Справа от Дженны уселся Наглый Бочонок Свиного Жира, но по примеру королевы также игнорировал принцессу. От нечего делать Дженна прислушивалась к разговору между юношей и Этельдреддой. И больше всего ее поразило то, что он называл королеву матушкой.
Прозвучал гонг.
Голодная толпа в ожидании притихла. Объявили первые пятнадцать блюд. Гости облизнулись, встряхнули свои салфетки и почти одновременно засунули их за шиворот. Маленькие пажи распахнули двери, и в залу парами просочилась длинная вереница из служанок, каждая из которых несла по две серебряные чаши. На входе пары девушек разделялись, и каждая из двух верениц обходила столы. Сплошным серым потоком служанки плыли вдоль столов и ставили перед каждым гостем чашу. Последние две девушки подошли к помосту, и скоро перед Дженной тоже была серебряная чаша.
Принцесса с любопытством заглянула в чашу и ахнула от ужаса. Утенок, едва вылупившийся из яйца, плавал в постном бульоне. Утенка замариновали в вине, ощипали и его голенькое тельце в пупырышках засунули в чашу. Его головка лежала на бортике, и утенок перепуганными глазенками таращился на Дженну.
«Он еще живой», – подумала Дженна, и ее чуть не стошнило прямо на месте.
Королева Этельдредда, напротив, с довольным видом смотрела на утенка. Она облизнула губы и сообщила юноше, что это ее любимое блюдо и нет ничего вкуснее нежного утенка, сваренного в горячем апельсиновом соусе.
Во второй раз прозвучал гонг, объявляя о прибытии длинной вереницы мальчиков с кувшинами горячего соуса. Мальчики по двое входили в залу, одна вереница проходила справа, а другая – слева. Каждый мальчик останавливался и наливал апельсиновый соус в чашу гостя. Двух мальчиков в конце очереди с самыми горячими кувшинами отправили прямо к помосту. Пока мальчик с соусом не дошел до нее, Дженна быстро подхватила утенка и сунула в карман. Ощипанный кроха так и лежал на дне кармана, дрожа от страха.
Мальчики медленно ступали сквозь толпу. Опустив глаза и стараясь не пролить соус, они подошли к помосту, и дородный привратник прошипел:
– Шевелитесь, обслужите сначала королеву и принцессу Эсмеральду.
И в тот момент, когда Дженна подняла взгляд, чтобы вежливо поблагодарить мальчика, налившего апельсиновый соус в ее чашу без утенка, она увидела испуганные глаза Септимуса Хипа.
Дженна отвела взгляд. Она не могла в это поверить. Этот мальчик со всклокоченными длинными волосами, осунувшийся и немного подросший, не мог быть Септимусом. Это было просто невозможно.
А Септимус ожидал увидеть принцессу Эсмеральду, и именно ее он и увидел. Он рассердился сам на себя за промелькнувшую надежду, будто принцесса может оказаться Дженной. Один раз он уже так обманулся, когда принцесса Эсмеральда жила у Марцеллия перед ее исчезновением. На этот раз он не обманется. Септимус осторожно налил апельсиновый соус в ее чашу и даже обрадовался, что там почему-то не оказалось маленького живого утенка.
Вдруг раздался грохот. Все гости хором ахнули и тут же расхохотались. При виде утенка в чаше королевы Этельдредды Хьюго уронил кувшин, пролив горяченный апельсиновый соус на колени королевы. Этельдредда вскочила с трона и начала орать. Наглый Бочонок Свиного Жира отшвырнул свой стул и, схватив Хьюго за шиворот, поднял его над землей, чуть не задушив мальчонку.
– Ах ты, идиот! – завопил Бочонок. – Ты за это заплатишь! Ты будешь жалеть об этой минуте всю оставшуюся жизнь, которая будет недолгой, помяни мои слова, мальчишка!
У Хьюго от страха глаза на лоб полезли. Он беспомощно размахивал ногами, вырываясь из крепкой лапы Бочонка, которая стискивала его шею.
Септимус увидел, как у мальчика посинели губы и закатились глаза, и бросился на подмогу. Внезапно обнаружив в себе больше силы, чем думал, Септимус потянул Хьюго на себя и завопил на камергера:
– Отпусти его, жирная свинья!
Голос Септимуса зазвучал на всю залу и произвел больший эффект, чем даже нужно было.
Дженна вскочила с места. Она смотрела, как камергер душит Хьюго, с не меньшим ужасом, чем Септимус. И теперь она знала – это Септимус. Это его голос! Она узнала бы этот голос из тысячи. Это он!
В тот же момент мужчина, сидевший сбоку от королевы Этельдредды, тоже вскочил. Он тоже узнал голос своего ученика. И что этот мальчишка делает здесь в одежде дворцового слуги?
Дженна и Марцеллий Пай столкнулись в рукопашной схватке. Марцеллий поскользнулся в луже апельсинового соуса и рухнул на пол. Наглый Бочонок Свиного Жира потерпел поражение в драке с Септимусом и выпустил Хьюго. Мальчик в полуобмороке упал. Воспользовавшись моментом, королева Этельдредда, облитая апельсиновым соусом, замахнулась на Хьюго, но промазала и врезала по уху Бочонку Жира. Бочонок, который оказался очень агрессивным, машинально отвесил оплеуху королеве – под громкое улюлюканье собравшихся в зале. Все гости завороженно наблюдали за происходящим, забыв про утят, ложки с которыми были уже на полпути в разинутые рты.
Бочонок Жира вдруг понял, что натворил, и сначала побелел, а потом посерел. Он подобрал испачканный в соусе кафтан и пулей вылетел из залы, перепрыгивая через столы и размахивая своими десятью драгоценными ленточками. Пажи у дверей увидели, как он приближается, и, решив, что так происходит на каждом пиру, церемонно распахнули двери перед убегающим Бочонком и даже поклонились на прощание. Бочонок вылетел из залы, и пажи весело переглянулись. Никто не говорил им, что на пиру бывает так смешно.
Придерживая бесчувственного Хьюго, Септимус другой рукой схватил Дженну.
– Это же ты, Джен, правда? – спросил он, и его глаза радостно загорелись.
При виде Дженны Септимуса охватило давно забытое чувство счастливой надежды. Ему показалось, будто ему вернули его будущее.
– Да, это я, Сеп. Поверить не могу, что это ты!
– Марсия нашла мою записку?
– Какую записку? Пошли, надо бежать отсюда, пока можно.
Никто не заметил, как двое слуг и принцесса Эсмеральда покинули место разразившегося скандала. Ребята миновали стаю дворцовых слуг, которые спешили на помощь разгневанной Этельдредде, а сама королева рычала на Марцеллия Пая и требовала «встать сию секунду». Под гул разбушевавшейся толпы беглецы на цыпочках вышли в маленькую дверь позади помоста и оказались в комнате отдыха для королевских дам, которые чересчур много съели и выпили.
Дженна закрыла дверь на засов и прислонилась к ней, до конца не веря, что перед ней Септимус. Утенок зашевелился, и из кармана просочилась струйка. Сомнений нет, подумала Дженна, утенок настоящий. И что удивительно, Септимус тоже.
38
Летний домик