Элементали

– А что тогда?

– Я… – она попыталась подобрать слово, – дезориентирована, – наконец ей это удалось.

– Правда? – мягко спросил отец. Затем, через мгновение, добавил: – Дофин привез твои фотографии третьего дома. Ну как они получились?

Индия резко взглянула на него и отвернулась. Он подождал ответа и, не получив, продолжил:

– Ты их посмотрела?

Она кивнула и заскребла подоконник ненакрашенным ногтем.

– Покажи мне, – сказал Люкер.

Индия медленно покачала головой.

– Не получились?

Индия фыркнула.

– Я не дурочка, – сказала она. – Я могу работать с экспонометром. Умею настраивать диафрагму. Конечно же, получились.

– Индия, – сказал Люкер, – ты скрытничаешь, а я этого терпеть не могу. Ты ведешь себя прямо как твоя мать. Ты покажешь мне эти гребаные фотографии или нет?

– Знаешь, – сказала она, впервые глядя прямо на него, – когда я делала эти снимки, именно Одесса указывала мне, где стоять и как строить кадр. Она была со мной все время, почти до последнего. Я не говорила тебе, но для последней полудюжины кадров я снова поднялась на вершину дюны и сделала несколько снимков той спальни, где разбила окно.

Люкер медленно кивнул и брякнул льдом в стакане.

– И они все получились?

– Пара штук в самом конце – нет, – ответила Индия. – На стеклах было какое-то отражение. Здесь не все фото. – Она встала, подошла к комоду и вынула конверт с фотографиями из ящичка. – Ох, Люкер, – сказала она, протягивая ему конверт, – я боюсь, все еще так боюсь.

Он взял фотографии одной рукой, а другой потянул ее за запястье к себе. Он не открывал конверт, пока Индия не перестала плакать.



На первых девятнадцати черно-белых фотографиях была Индия в своей спальне, еще на сорока одной – третий дом, снятый сзади и с двух сторон. На последних десяти красовалась спальня на втором этаже, которая соответствовала комнате Индии в доме МакКрэев. Люкер кивал, медленно просматривая фотографии, и если бы Индия не плакала, то указал бы, где можно было улучшить композицию или отрегулировать освещение и выдержку для лучшего эффекта. В целом, однако, он счел их отличной работой и похвалил дочь – хотя и с некоторым недоумением.

– Индия, – сказал он, – это хорошие фотографии. Они даже более чем хорошие – на самом деле это лучшая твоя работа. Я не понимаю, почему ты так боялась мне показывать. Ну то есть разве ты сама не видишь, что они удачные?

Она медленно кивнула, все еще крепко сжимая его руку.

– Я смотрю на них и хочу вернуться, чтобы наделать других размером десять на пятнадцать или даже двадцать на двадцать пять, – продолжил он. – Тогда может получиться что-то действительно впечатляющее. Возможно, до возвращения в среду в Бельдам мы найдем, где арендовать такой фотоаппарат – если в этом городе есть приличный фотомагазин, мы…

– Это не все фотографии, которые я сделала, – мягко перебила его Индия.

– А где остальные?

– Я их убрала.

– Зачем?

Она помолчала несколько секунд и ответила:

– Думаю, Одесса должна на них взглянуть.

– Почему Одесса? Погоди, Индия, выслушай. Что-то расстроило тебя в этих фотографиях, и я хочу понять, что именно. Я больше не хочу никаких тайн. Я считаю, что тайны – это очень скучно. А теперь сделай большой глоток – это приличный скотч, я знаю, что ты любишь приличный скотч, – а затем я хочу, чтобы ты рассказала мне, что тебя беспокоит. Я не собираюсь сидеть здесь весь долбаный день и играть в «Двадцать гребаных вопросов».

Индия глотнула больше, чем ожидал Люкер. Она встала и вытащила из другого ящика комода стопку фотографий поменьше и передала отцу.

– Это с той же пленки?

– Да, – сказала она. – Они идут не по порядку. Но все со второй пленки.

На первых фотографиях были архитектурные детали дома: в основном створки окон и башня веранды, которая выступала из дюны перед ним.

– Они так же хороши, как и другие, – удивленно сказал Люкер, – я не вижу…

И он увидел.



Что-то опиралось на башню, на темную черепицу. Очертания исхудавшей фигуры – не больше, чем скелет, завернутый в ткань плоти, – по-видимому, что-то пыталось ускользнуть от объектива камеры, прижавшись к стене башни. Но выступающие ребра немного выделялись на фоне неба, как и подбородок и челюсть запрокинутой головы. Виднелись колени и тонкие бедра, но голени и ступни были зарыты в песок, покрывавший крышу веранды. Что бы там ни стояло, оно имело такой же цвет, что и серо-черная черепица. Длинные пальцы иссохшей руки торчали на залитой солнцем стороне башни. Казалось, что кого-то – или что-то – застали врасплох, и оно убегало прочь, подальше от глаз Индии и Одессы.

Люкер взглянул на Индию – она снова плакала.


– Индия, – сказал он, – когда ты делала этот снимок…

– Я ничего не видела, – прошептала она, – там ничего не было.

Люкер быстро перелистал все фотографии заново.

– Это была самая худшая, – сказала Индия, – но посмотри…

На каждом снимке она указывала на то, что Люкер упустил: вот темная костлявая рука лежит на подоконнике; а вот темная иссохшая рука перебирает истлевшие занавески в комнатах третьего дома. Люкер недоверчиво покачал головой.

– Ненавижу это, – прошептал он. – Я говорил тебе не…

Индия все еще держала в руке две фотографии лицом вниз.

– Это самые худшие?

Индия кивнула.

– Хочешь увидеть, что там?

– Нет, – сказал он, – конечно, не хочу, но покажи.

Она перевернула первую фотографию и вложила ему в руку. Это было изображение веранды, показывающее красивый изгиб дюны, захватывающей дом со стороны лагуны. Но Люкер сразу увидел жирное серое существо, прятавшееся за невысокими перилами крыльца. Из-за скрюченного положения и того, что большая часть существа скрывалась за перилами, было невозможно восстановить его форму – и Люкер подумал, что это может быть оживший зародыш слона. Виднелась только часть головы от круглого плоского уха до круглого плоского глаза. Белый зрачок смотрел в объектив камеры.

– Меня от него тошнит, – сухо сказала Индия.

На следующей фотографии, переданной Индией отцу, была запечатлена спальня второго этажа. Все остальные кадры этой комнаты были испорчены отражениями в стеклах. На ней же виднелись только перемычки оконной рамы, а стекло как будто вовсе отсутствовало.

В дальнем конце комнаты был шифоньер, и во внутреннем зеркале открытой дверцы отражалась та часть комнаты, которую нельзя было увидеть напрямую с того места, где стояла Индия. У внешней стены спальни на краю песчаной дюны, просочившейся через разбитое окно, притаилась женщина. Она ухмылялась в камеру; ее глаза были черными с белыми зрачками. Впившийся когтями в ее плечо попугай выгнулся и расправил крылья.

– Это Нэйлз, – сказала Индия.

– И Мэриэн Сэвидж, – продолжил отец.





Глава 23




– Фокусы, – сказала Одесса, когда ей показали фотографии третьего дома, сделанные Индией. – Это все фокусы. – Она бегло осмотрела их и вернула хозяйке.

– Но это же фотографии, Одесса. Ты не можешь смотреть на них и говорить мне, что это игра света и тени – потому что я знаю, что это не так. На крыше что-то есть: видно грудь, подбородок и ноги, и еще что-то прячется на крыльце, потому что смотрит прямо в камеру, а тут эта мертвая женщина наверху – и я знаю, кто это, я видела ее в гробу на похоронах!

Одесса была непреклонна.

– Это фокусы. Все фокусы.

Индия покачала головой и посмотрела на отца.

– Как она может так говорить? – взмолилась она. – Никто не игрался с камерой или пленкой. Пленку проявляли в аптеке, там все автоматически, никто даже и не смотрит на нее! И я видела негативы. Все это там тоже есть.

– Нет, – ответила Одесса, – там ничего не было. Духи пробрались в камеру, вот и все. Когда ты фотографировала, их там не было. Они залезли в камеру и попали на пленку.

– Я бы заметила их, если бы они там были, – вяло ответила Индия, Одесса и Люкер кивнули, соглашаясь с ней.

Они сидели на застекленной веранде Малого дома ранним воскресным утром второго июля. Ли и Дофин уехали на летнее цветочное шоу в Оружейной палате – не только для того, чтобы умаслить Лоутона, но и затем, чтобы проследить за Большой Барбарой и убедиться, что в ее пластиковом стакане имбирный эль[10], а не шампанское.

Люкер поерзал с минуту, а потом заговорил тоном, в котором читались раздосадованное смирение и капитуляция.

– Индия, послушай, – сказал он, – штуки, которые ты видишь на фотографии, не существуют в реальности.

– Я не понимаю, – жалобно сказала Индия, поскольку осознала, что скептицизм отца был искренним.

– Это элементали, – тихо сказал он. – Это элементали разыгрывали тебя – разыгрывали нас всех.

– Не понимаю, о чем ты. Элементали – что такое элементали?

– Это духи третьего дома, – ответил Люкер. Он смешал еще выпивку и сделал порцию и для Индии – лишь чуть послабее, чем себе.

– Ты знал об этом больше, чем рассказал мне, – сказала Индия, и он мрачно кивнул. – Вы двое обращались со мной, как с ребенком! Ну а теперь скажите мне, почему я должна смотреть на эти фотографии с монстрами и мертвецами и говорить себе: «Эй, Индия, их на самом деле там не было…»