Элементали

– Не останавливайся! – крикнула она. – Продолжай!

Индия вернулась к замешиванию и все повторяла себе под нос: «Я не верю, я не верю!»

Одесса сидела за столом и терпеливо собирала этот аномальный урожай, осторожно обдирая ростки и высыпая семена в миску.

Она закончила прежде, чем Индия справилась с замешиванием теста.

– Дай взглянуть на эти растения, – попросила Индия. – Что это такое? Как называется?

Одесса подошла к черному ходу, распахнула его ногой и высыпала из сковороды песок и отслужившие свое растения. Вернувшись к столу, она сунула горсть семян обратно в тот же конверт, а остальные рассыпала по листу бумаги для выпечки. Она зажгла духовку и положила их туда на десять минут.

В кухне стало настолько жарко, что они с Индией были вынуждены выйти. Пот лил ручьями с обеих и стекал на пол столовой, где те стояли в полном молчании.

В тот вечер на ужин, вместе со стейком из филейной части, крабами и фасолью на гарнир, Одесса подавала домашние булочки.

– Одесса, – воскликнула Большая Барбара, – вы с Индией совсем из ума выжили – заниматься выпечкой на этой кухне! Но они такие восхитительные, я не стану слишком жаловаться, потому что нет ничего в мире, что мне нравится больше, чем булочка с маком.

– Их две дюжины, – сказала Одесса, взглянув на Индию, – по четыре штучки на каждого. Мы с Индией очень расстроимся, если вы их все не съедите.

Индия знала, что на булочках совсем не мак, но ничего не сказала. В угасающем свете дня, когда никто не видел, она склонилась у задней двери дома Сэвиджей и осмотрела содержимое сковороды там, где Одесса ее вытряхнула. Засохшая кровь свернулась в черные хлопья, а скороспелый урожай уже почернел и сгнил.

Подошла Одесса и встала за дверной сеткой. Индия взглянула на нее.

– Теперь мы защищены? – спросила она.

– Мы сделали все, что могли, – сказала Одесса и удалилась.





Глава 19




Утро накануне отъезда в Мобил выдалось самым жарким. Солнце палило из всех сил. Они проснулись – вернее, встали, потому что никто не спал, – с уверенностью, что это должен быть худший день из всех, что они пережили. Прилив медленно отступал, и лагуна Сэнт-Эльмо, казалось, плотно прижалась ко дну. Воздух отяжелел от влаги, которой было пропитано всё, кроме белого песка.

Завтрак был безнадежной формальностью; никто не мог думать о еде, а кофе пили со льдом. Все надеялись на приятный последний день, но жара была настолько невыносимой, что у них не хватало даже сил на то, чтобы испытать разочарование. Они просто страдали.

Никто не разговаривал. Большая Барбара и Ли качались на веранде дома Сэвиджей, который находился дальше всех от солнца, и непрерывно обмахивались веером. Индия томилась на подоконнике в своей комнате, делая пару стежков в минуту и отмахиваясь от тюлевых занавесок, которые то и дело задувало ей в лицо. Дофин и Люкер сидели в гостиной МакКрэев, пили чай со льдом и собирали пазл, изображающий высадку на луну. Одесса не спеша застилала кровати в двух домах. Но никто не говорил ни слова: нестерпимая жара лишила их дара речи.

К полудню Одесса наконец добралась до спальни Индии. Девочка подняла глаза и кивнула ей; она пришла к выводу, что для этой горничной заправлять постели утром – не повинность, а работа, которую та выполняла с гордостью. Об их изменившихся отношениях свидетельствовало то, что Индия теперь без возражений позволяла ей себя обслуживать. Это показывало, как ошибочно полагала Индия, превосходство чернокожей женщины: любой, кто мог выполнять грязную работу в качестве прислуги и при этом не терять достоинства, восхищал ее и вызывал интерес.

Закончив с постелью, Одесса подошла к окну. Она посмотрела через плечо Индии на третий дом.

– Сегодня ничего не случится, – сказала Индия; ее голос сорвался – это были первые слова, произнесенные за утро. – Ничего не случится, – повторила она, когда ответа от Одессы не последовало. – Слишком жарко, чтобы что-нибудь могло случиться…

– Духи живут в аду, – сказала Одесса. – Духи, живущие в аду, не чувствуют жара. Это духи, живущие в аду, вызывают такую жару, вот так. Ты их не чувствуешь, деточка? – прошептала она, кивая в сторону третьего дома.

– Ты видела что-то внутри? – воскликнула Индия, щурясь от яркого света, потому что лучи полуденного солнца били прямо в заднюю стену третьего дома и ослепляли ее.

– Послушай, – продолжила Индия, которую больше не раздражала привычка Одессы не отвечать на прямые вопросы, – если что-то случится, все смогут это увидеть? То есть, если все это увидят, мы поймем, что это взаправду, если ты понимаешь, о чем я.

Когда Одесса вышла из комнаты, Индия осталась у окна, отложив вышивку. Она пристально следила за третьим домом, но знала, что все перемены, которые она наблюдала через окна, объяснялись только движением солнца по небу. «Сегодня ничего не случится», – сказала она себе. Как может случиться что-то важное, когда их сознание охвачено адским пламенем?

Все отказались от обеда. Одесса приготовила сэндвичи с мясным ассорти, но только у Дофина хватило духу проглотить несколько кусочков, от чего, по его словам, ему стало совсем плохо. Но три больших кувшина холодного чая опустели, и единственная причина, по которой они не налили четвертый, заключалась в том, что закончился лед.

Жара, ужасная с самого раннего утра, с каждым часом только усиливалась. Ни единое облачко не закрывало солнца; был отлив, и становилось только жарче из-за того, что еще больше белого песка отражало свет. Пар поднимался над лагуной Сэнт-Эльмо настолько плотный, что закрывал собой часть полуострова. Большая Барбара пошла в свою комнату и легла, направив вентилятор прямо в лицо, но довольно скоро отвернулась, потому что на нее дул только горячий воздух. Впервые, поддавшись слабости, она заплакала из-за желания выпить.

Люкер сидел в углу своей комнаты на циновке и наблюдал за струйками пота, стекающими с его согнутых локтей и колен. Изнемогающая от жары Индия рухнула в изножье своей кровати, разевая рот, как умирающая рыба.

Внизу Дофин в плавках лежал в гамаке и раскачивался, отталкиваясь тростью от стены. Одесса сидела рядом, держа Библию подальше от себя, чтобы не коснуться страниц потным телом. Дом почти не издавал звуков, кроме скрипа гамака, редкого шелеста тонких страниц Библии, сбивчивого тяжелого дыхания Люкера и Индии и приглушенных подушкой рыданий Большой Барбары.

Ли была одна в доме Сэвиджей и стала первой, с кем в тот день что-то случилось.





* * *



В одном купальнике она лежала в гамаке, подвешенном в юго-западном углу гостиной. Крепкий сон в такую жару был невозможен, и она могла лишь забыться в тревожной дреме, но даже так она отдохнула намного больше, чем бессонной прошлой ночью. Она сказала себе, что это скорее обморок от истощения, а не сон; и это была ее последняя сознательная мысль.

Когда она очнулась, а разбудили ее шаги Одессы в спальне наверху, солнце уже заметно опустилось. Она слегка повернула голову и увидела, что в комнате, кроме нее, никого нет. Одесса, пользуясь тем, что жара поутихла, очевидно, пришла из дома МакКрэев, чтобы убраться в спальнях наверху. Ли начала раскачиваться в гамаке и задумалась, сможет ли снова заснуть.

Других тем для размышлений не нашлось – жара пресекала любые попытки разумно мыслить – поэтому она в полудреме слушала шаги Одессы в комнате наверху. Потолок вибрировал, от чего гамак слегка потряхивало. Одесса перешла от Дофиновой стороны кровати на сторону Ли; очевидно, она меняла простыни. Затем переход к сундуку, где хранилось белье. Ли уставилась вверх и следила за шагами Одессы – такими четкими, как будто они были отпечатаны на потолке, словно танцевальные па для начинающих. Одесса топталась вокруг кровати, меняя белье, а затем подошла к комоду. «Зачем комод?» – удивилась Ли. Одесса вернулась к изголовью кровати. «О, – подумала тогда Ли, – она оставила наволочки на банкетке перед комодом». Еще один обход кровати, снова обратно к комоду с постельным бельем, затем к окну и пауза – вероятно, чтобы посмотреть, насколько низко солнце, или проверить, не начинается ли прилив. Она услышала, как опустили оконную раму. Ли подняла руку, чтобы взглянуть на часы, а потом вспомнила, что не надевала их сегодня, потому что в такую жару даже самая легкая ноша доставляла неудобства. Она оставила их на комоде, она…

Ли резко выпрямилась в гамаке, так что его фурнитура скрипнула и затрещала. Она задрала голову. Комната прямо над ней была не ее с Дофином спальней, а той, в которой, насколько она знала, никто не жил уже двадцать лет – с тех пор, как Ботвелл Сэвидж перенес что-то вроде сердечного приступа и умер там в одиночестве. Почему тогда Одесса меняла простыни на кровати?

Обливаясь потом уже от тревоги, которую она не осмеливалась приписать какой-либо конкретной мысли или страху, Ли остановила гамак и села неподвижно, прислушиваясь к шагам Одессы: в комнате прямо над головой, в коридоре наверху, в другой спальне или на лестнице.

В доме стояла тишина. Она ничего не слышала, кроме собственного тяжелого дыхания.

Тишина повергла ее в ужас. Шум залива был таким далеким и привычным, что она его никогда не замечала. На ослабевших ногах она встала с гамака и пошла к лестнице. Позвала Одессу, потом еще раз, но никто не ответил.

Слабо взывая снова и снова: «Одесса! Одесса!», она поднялась по лестнице. Не останавливаясь на втором этаже, прошла до самого верхнего. Одессы не было в ее комнате.

Она снова спустилась на второй этаж. Двери всех четырех спален были закрыты. Она боялась открывать их, но наконец решилась проверить ту, что принадлежала ей.

Комната оказалась пуста, но кровать застелена; две другие обжитые спальни на этаже тоже были пустыми, но аккуратными, готовыми принять гостей, которых никогда не приглашали в Бельдам.

Наконец она повернулась к четвертой двери, ведущей в комнату, расположенную прямо над тем концом гостиной, где она спала. Без сомнения, именно в этой комнате, а не в какой-либо другой слышались шаги Одессы. «Одесса!» – позвала она, повернув ручку и осторожно толкнув дверь ногой.

Первое, что она увидела – окно не было опущено наглухо, оно было поднято. «Конечно, – подумала она про себя, – конечно, эти окна не оставили бы открытыми, если бы здесь никто не жил…»

Затем Ли оглядела всю комнату – или, вернее, осознала то, что ей следовало понять с самого начала.

Комната была отведена под склад. Здесь лежали ненужные комоды, сломанные кровати, свернутые циновки и стопки выцветших занавесок, запасные подушки для диванов-качалок и сундуки, в которых хранилось все, что требовалось хранить в Бельдаме долгое время.

И весь пол был покрыт обломками вековой жизни; пришлось бы осторожно прокладывать путь между штабелями, кучами и рядами предметов. И на том месте, где Ли слышала шаги Одессы, заправляющей постель, стояла пирамида из полудюжины ящиков с разными пометками: «Посуда», «Бокалы», «Мамина одежда».

А пол, который едва проглядывал из-под этого хлама, был покрыт тонким слоем белого песка. И никаких следов – никто туда не заходил.

Бездумно, просто не в состоянии думать, поскольку в этой закрытой комнате было жарче, чем где-либо в Бельдаме, Ли подошла к окну, пробираясь сквозь коробки и стопки книг. Каждый шаг пружинил по песку, подтверждая ее продвижение. Несмотря на открытое окно, в комнате было душно, воздух был густой, тяжелый и сухой. Она с трудом могла дышать в этой атмосфере, которая не давала ничего, как и песок, покрывавший Бельдам. Пошатываясь, Ли подошла к окну и с трудом перевела дыхание. Выглянув наружу, она увидела Одессу на углу веранды МакКрэев и машинально помахала рукой.

Одесса подняла голову, сложила ладони рупором и крикнула:

– Уходите из этой комнаты, миз Ли!

В полном замешательстве она совсем забыла, насколько велик был ее страх. Ли опустила окно и выбежала из комнаты. Песок был даже на дверной ручке; она лихорадочно смахнула его с руки и бросилась вниз по лестнице.





Глава 20




После пережитого в тот день Ли боялась даже находиться в доме Сэвиджей, но ради Дофина и остальных она старалась не показывать свой страх за ужином. Однако жара все еще стояла такая, что они были едва в состоянии вспомнить имена друг друга, и тем более не обращали внимания на рассеянные жесты и тщательно скрываемые чувства.

– Мистер Дофин, – сказала Одесса, убирая посуду, – я думаю, вам с миз Ли сегодня стоит переночевать в доме МакКрэев. Ни ветерка с лагуны, ни единого ветерка с лагуны весь день, поспите у них, там вас освежит бриз с залива.

– Хорошо, – сказал Дофин, – неважно, где мы сегодня ляжем спать – уснуть все равно не сможем.

Это стало большим облегчением для Ли, которая предполагала, что мужа не удастся вытащить из дома. Когда она рассказала Одессе о спальне, куда вторглись духи, горничная посоветовала не ночевать в доме Сэвиджей.

– И ты иди с ними, – сказала Большая Барбара Одессе, – а то там, на третьем этаже, у тебя глаза запотеют.

– Ох, я не могу, – ответила Одесса, – не могу спать ни в одной постели, кроме своей! Со мной все будет хорошо, – добавила она, многозначительно взглянув на Ли.

Жара полностью всех вымотала. Паковать вещи сейчас было невозможно, хоть они и понимали, что должны выехать рано утром. Проще было понадеяться на прохладную погоду, на утренний дождь; а если жара не прекратится, то хуже, чем сейчас, уже не будет. Разговаривать в тот вечер тоже было невозможно; когда Дофин и Люкер склонялись над пазлом, пот застилал им глаза и солеными каплями заливал детали картины. Ли немного посидела на качелях, притворяясь, что чувствует прохладный бриз, обещанный Одессой. Индия шла вдоль берега, стараясь, чтобы ее не было видно из домов, пока не подошла к ручейку, который тек от лагуны к заливу. Внезапно ее охватило ощущение того, что она на острове, и она поспешила обратно в дом МакКрэев.

Ссылаясь на свою неусидчивость, Большая Барбара бродила по комнатам, заглядывая в уголки в надежде обнаружить бутылку спиртного, спрятавшуюся в тени. Она первая отправилась спать. Вскоре за ней последовал Люкер, на пороге своей комнаты проглотив метаквалон[8], припасенный для такой чрезвычайной ситуации. Ли и Дофин могли занять четвертую спальню в доме, но вместо этого выбрали гамаки в гостиной. Раскачиваясь там в темноте, не в силах заснуть, они долго разговаривали. Очень желая рассказать мужу о блуждающем звуке шагов в запертой тесной комнате дома Сэвиджей, но не боясь напугать Дофина, Ли решила раскрыть вместо этого другой секрет.

– Дофин, – сказала она, – ты же знаешь, что я иду на обследование послезавтра?..

– Да, – прошептал Дофин, помня о тех, кто пытался заснуть наверху. – А что?

– Ничего, – сказала Ли. – Просто я думаю, что я беременна…

– Правда? – он тихо посмеивался, а их гамаки дрожали от счастья.