Элементали
Часть 11 из 36 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Хорошо, – сказала Большая Барбара, – целого срока в аду не хватит для этой женщины… – Она мстительно сорвала бюстгальтеры с груди Люкера и сунула их в верхний ящик комода. – Хорошо! – снова сказала она. – Все готово. А теперь почему бы тебе не сбегать вниз и не налить мне выпить, и мы пойдем посмотрим, как поживают Дофин и Ли?
– Нет, – ответил Люкер.
– Что нет?
– Нет, я не собираюсь наливать тебе выпить, – ради этого он даже открыл глаза и посмотрел на нее.
– Что ж, – осторожно сказала она, чувствуя что-то неладное, – пойду угощу себя сама. Хочешь чего-нибудь?
– Нет.
– Люкер…
– Барбара, в доме нет спиртного. Я ничего не привез.
– Люкер, я же поставила ящик, он был прямо в прачечной, оставалось просто положить в багажник. Как ты не заметил, не знаю.
– А я заметил. Но специально не взял.
– Что же, – сказала Большая Барбара, – тогда я просто надеюсь, что Дофину хватило ума загрузить его в «Мерседес», я…
– Дофин тоже не взял, – сказал Люкер. – Барбара, в Бельдаме сухой закон по результатам народного голосования.
– Но я не голосовала!
– Не имеет значения. В любом случае большинство выбрало бы запрет.
Большая Барбара села за туалетный столик и теперь разговаривала с отражением сына в зеркале. Люкер сидел на кровати.
– Вот почему ты здесь, – мягко сказала Большая Барбара. – Вот почему ты приехал в Бельдам, не иначе как стать моим хранителем.
– Так точно.
– Мог бы проявить порядочность и сказать мне, Люкер.
– Ты бы попыталась увильнуть.
– Конечно, и ты должен бы был дать мне шанс!
– Нет, – тихо сказал Люкер. – Барбара, у тебя проблемы с алкоголем. И ты не хочешь принимать помощь. Я знаю, что Ли уже разговаривала с тобой, и Лоутон разговаривал с тобой, и если бы Дофин не был так чертовски вежлив, он бы тоже с тобой поговорил. Но ты бы ничего с этим не сделала и каждый вечер приходила бы и наполняла себя выпивкой до пунктирной линии…
Большая Барбара отвернулась от зеркала.
– Люкер, – взмолилась она, – я бы хотела, чтобы ты не…
– Говорю тебе, Барбара, – ответил сын, – из всех возможных личных проблем, с которыми ты можешь заставить иметь дело друзей и семью, алкоголизм – самое скучное. Его не за что рекомендовать. А у тебя все совсем запущенно. Когда ты пьешь, ты начинаешь говорить, и ничто не может заставить тебя заткнуться. Ты говоришь то, чего не следует – кому не следует, и ставишь всех в неловкое положение. И я должен сказать, Барбара, когда ты по уши пьяная, любить тебя очень сложно.
– Значит, – сказала Большая Барбара, – ты привез меня сюда, чтобы волшебным образом исцелить. Ты собираешься снять кожаные ремни с сумок и привязать меня к кровати, а затем убежать с Индией в соседний дом, надеясь, что не услышите моих криков!
– Если понадобится, – Люкер пожал плечами. – Барбара, если продолжишь пить, проживешь еще лет пять, и большую часть этого времени будешь чувствовать себя хуже, чем Мэриэн Сэвидж. Так пить просто неразумно. Даже не знаю, почему ты пьешь.
– Я пью, – отрезала Большая Барбара, – потому что мне нравится.
– Я тоже не прочь выпить, – сказал Люкер, – но иногда отставляю бутылку в сторону до того, как она опустеет. Барбара, ты не пила так, когда мы с Ли были маленькими.
– Как раз тогда я и начала, – сказала Большая Барбара, – когда вы с Ли были маленькими.
– Почему? Почему ты начала?
– Люкер, когда я вышла замуж, я была просто милой маленькой южанкой и никогда не видела ничего севернее линии Мейсона – Диксона. У меня было двое детей и счастливый брак. Лоутон тогда любил рыбачить, а я выпить. Причин, чтобы пить, у меня было три. Двое детей – это первые две, а третья заключалась в том, что я любила развеяться. Часов в шесть вечера я сидела во внутреннем дворике среди магнолий и гардений – гардении все в цвету и запах до небес! – и думала: «Я не буду пить», а потом ты или Ли подходили и говорили: «Мама…», и я такая: «О господи, нужно выпить» – и бежала в дом. И тогда к половине восьмого я бы уже была в другом месте, я бы уехала…
– Но я вырос, – сказал Люкер, – и Ли выросла. А Лоутон перестал ловить рыбу десять лет назад.
– Ох, но, Люкер, я все еще люблю развеяться…
– Развеиваться – прекрасно, – сказал Люкер. – И очень весело, но, Барбара, ты больше это не контролируешь.
С минуту Большая Барбара МакКрэй сидела неподвижно, пытаясь сдержать гнев, который она испытывала к своему семейству за их произвол в этом вопросе. Обязательство бросить пить свербело с тех пор, как дочь и муж начали об этом говорить, но Люкер, обманом затащивший ее в Бельдам без грамма спиртного, лишил ее славы, сопровождающей добровольное отречение.
На самом деле она не могла сердиться на Люкера, потому что знала, насколько сильно он не любил находиться вдали от Нью-Йорка – и как много усилий было приложено, чтобы уговорить Индию приехать в Алабаму на неопределенный срок. Он прибыл сюда исключительно из любви к матери, но досада и страх Большой Барбары перед грядущими днями и неделями – ведь она уже нервничала, потому что пробило шесть, а она еще не пригубила скотча с самого полудня – требовали выхода ее возмущению.
– Это Лоутон, – сказала она наконец, – попросил тебя приехать.
– Да, попросил. Но я приехал из-за тебя, а не из-за него. Ты это знаешь.
– Да, – мрачно сказала Большая Барбара, – но я злюсь на Лоутона за то, что он так поступил. Ты ведь знаешь, почему он это сделал?
Люкер не ответил.
– А я скажу тебе почему. Он это сделал потому, что не хотел, чтобы я ставила его в неловкое положение во время кампании. Он не хотел, чтобы я отключилась в тарелке с куриным салатом на церковном пикнике. Не хотел видеть, как меня выносят из бара на носилках…
– Барбара, но ведь именно это и произошло на прошлой неделе. Как думаешь, каково было мне, когда Ли позвонила – посреди званого обеда, – чтобы сказать, что ты находишься в центральном вытрезвителе? Это не сделало никого из нас счастливее.
– Это не потому, что я пила. Это потому, что я узнала, что Мэриэн умерла. Лоутону нет дела до меня. Он не был бы против, если бы я заперлась в туалете и опрокинула бутылку себе в глотку. Сказал бы: «Ой, да все в порядке. Она там отлично проводит время, никому не входить и не мешать, когда она так здорово проводит время!» Вот как он думает. Он считает меня помехой для кампании. Как тот представитель из Канзаса, чья жена забила до смерти трехлетнего ребенка за неделю до последних выборов. Она была для него помехой, и он проиграл. Лоутон приводит меня в ярость. Этот человек был бы никем, если бы я его не подтолкнула. Мне все еще нужно за ним приглядывать! Это я научила его не говорить о разделке свиней перед женой вице-президента! Без меня этот человек сегодня был бы никем, Люкер. На нашем счету в банке и соринки бы не было! В день, когда ты родился, я сказала Лоутону: «Лоутон, удобрения – это дорога в будущее». И тогда он меня послушал! Ох, тогда, в день твоего рождения, он вдруг послушал то, что я ему сказала! Он пошел и купил компанию по производству удобрений, а деньги потекли только сейчас. Если бы не эта компания, он не смог бы баллотироваться в Конгресс! Без нее он бы за автобусом не угнался!
Тяжело дыша, она отшатнулась и вытерла глаза салфеткой. Когда она снова заговорила с Люкером, ее голос был более спокойным и сдержанным.
– Люкер, этим утром перед отъездом Лоутон сказал, что, если я не просохну, он подаст на развод сразу после выборов, и неважно, выиграет он или проиграет, ему не хочется обременять себя женой, которая может выпить больше, чем целый амбар ирландцев.
– Разве от развода станет хуже? Если ты разведешься с Лоутоном, то сможешь жить с Ли и Дофином. Они были бы рады тебе. Думаю, тебе самой стоило подать на развод в тот день, когда Ли стала Сэвидж.
– Развод убьет меня, Люкер. Я знаю, что ты ладишь с Лоутоном далеко не лучшим образом, и знаю, что ты не любишь его так же, как любишь меня…
Люкер резко рассмеялся.
– …но я люблю Лоутона и всегда любила. Я знаю, он подлец, я знаю, что врет, и сама Мэриэн Сэвидж – ни в коем случае не говори Дофину – рассказала мне о той брошенке из Фэйрхоупа, с которой твой отец встречался с шестьдесят второго, у нее курчавые рыжие волосы, а на задницу может опереться целая бейсбольная команда…
– Барбара, ты мне никогда об этом не говорила!
– С какой стати мне рассказывать? Тебе незачем было знать.
– Ты расстроилась, когда узнала?
– Еще бы! Но ни слова не сказала. Но больше всего стало больно, когда он заговорил о разводе – сегодня утром он не в первый раз поднял вопрос. Люкер, послушай, я доверюсь тебе, я попробую…
Она отвернулась на несколько мгновений, размышляя о том, какие трудности ее ожидают. Затем, повернувшись к сыну, закричала:
– О боже, дай мне хоть стакан подержать. Мне нужно что-то обхватить пальцами!
Люкер соскользнул с огромной кровати из красного дерева и потянулся.
– С тобой все будет в порядке, – беспечно сказал он.
Глава 9
По пути из Мобила Дофин захватил полдюжины лобстеров, и Одесса сварила их на ужин с картошкой и салатом из капусты на гарнир. Все ели вместе в столовой дома Сэвиджей, и Люкер любезно воздержался от обвинений Большой Барбары в том, что из-за ее пристрастия к алкоголю все остальные не смогут насладиться вином или пивом за ужином. Трапеза прошла не слишком весело, так как всех обуревали мрачные мысли, но, по крайней мере, все были голодны. И только когда они доели своих лобстеров, и треск панцирей и шум высасываемого из разбитых оболочек сладкого мяса больше не скрывали молчания, безмолвие стало угнетающим.
Дофин, преисполненный чувства долга, взял на себя ответственность всех спасти. Презрев условности, он обратился к Индии без всяких предисловий:
– Люкер сказал, что мне не следовало ехать в Бельдам после смерти мамы, что мне лучше остаться в Мобиле…
– Да, – ответила Индия, не понимая, почему это замечание адресовано ей. – Я знаю, что он это сказал. Но ты не согласен.
– Нет, не согласен. Бельдам – это место, в котором я провел счастливейшие моменты жизни. Мне двадцать девять, и я приезжаю в Бельдам каждое лето с тех пор, как родился. Я никогда не хотел съездить куда-то еще. Вы не можете себе представить, насколько я был счастлив в те каникулы, которые я провел здесь с Люкером, – и как несчастлив был тогда, когда приходило время возвращаться в Мобил! Люкер со мной не разговаривал, когда мы возвращались домой. В Бельдаме мы были лучшими друзьями, но в Мобиле он мне и секунды не уделял.
– Ты на три года младше меня, – пожал плечами Люкер. – А мне нужно было поддерживать имидж.
– Это меня очень огорчало, – сказал Дофин, усмехаясь. – Как бы то ни было, все равно приезжал сюда даже после того, как Люкер женился и перестал здесь появляться. Мы приезжали с мамой и Одессой, я и тогда был вполне счастлив. А все это время Ли росла и была такой умницей: стала лучшей выпускницей класса в старшей школе, попала в список лучших студентов Вандербильта и повсюду выигрывала конкурсы красоты…
– Я играла Царицу ночи Моцарта, – самоиронично заметила Ли. – А еще я однажды выиграла электрическую зубную щетку на конкурсе стихов.
– В любом случае, – сказал Дофин Индии, – мне казалось, что самый чудесный момент в жизни случился, когда мы были вместе в Бельдаме и она гуляла со мной по пляжу.
– Это потому, что я знала, что у тебя не меньше восемнадцати миллионов долларов на счету, – сказала Ли мужу.
Он не обратил на нее внимания.
– И однажды мы сидели за этим столом, только она и я…
– Я была наверху, рассказывала Мэриэн, что сейчас произойдет, – сказала Большая Барбара.
– А Одесса на кухне пыталась убить осу, – засмеялась Ли, – и все время, пока Дофин пытался сделать предложение, мы слышали шлеп-шлеп-шлеп по стенам и грохот сковородок.
– Нет, – ответил Люкер.
– Что нет?
– Нет, я не собираюсь наливать тебе выпить, – ради этого он даже открыл глаза и посмотрел на нее.
– Что ж, – осторожно сказала она, чувствуя что-то неладное, – пойду угощу себя сама. Хочешь чего-нибудь?
– Нет.
– Люкер…
– Барбара, в доме нет спиртного. Я ничего не привез.
– Люкер, я же поставила ящик, он был прямо в прачечной, оставалось просто положить в багажник. Как ты не заметил, не знаю.
– А я заметил. Но специально не взял.
– Что же, – сказала Большая Барбара, – тогда я просто надеюсь, что Дофину хватило ума загрузить его в «Мерседес», я…
– Дофин тоже не взял, – сказал Люкер. – Барбара, в Бельдаме сухой закон по результатам народного голосования.
– Но я не голосовала!
– Не имеет значения. В любом случае большинство выбрало бы запрет.
Большая Барбара села за туалетный столик и теперь разговаривала с отражением сына в зеркале. Люкер сидел на кровати.
– Вот почему ты здесь, – мягко сказала Большая Барбара. – Вот почему ты приехал в Бельдам, не иначе как стать моим хранителем.
– Так точно.
– Мог бы проявить порядочность и сказать мне, Люкер.
– Ты бы попыталась увильнуть.
– Конечно, и ты должен бы был дать мне шанс!
– Нет, – тихо сказал Люкер. – Барбара, у тебя проблемы с алкоголем. И ты не хочешь принимать помощь. Я знаю, что Ли уже разговаривала с тобой, и Лоутон разговаривал с тобой, и если бы Дофин не был так чертовски вежлив, он бы тоже с тобой поговорил. Но ты бы ничего с этим не сделала и каждый вечер приходила бы и наполняла себя выпивкой до пунктирной линии…
Большая Барбара отвернулась от зеркала.
– Люкер, – взмолилась она, – я бы хотела, чтобы ты не…
– Говорю тебе, Барбара, – ответил сын, – из всех возможных личных проблем, с которыми ты можешь заставить иметь дело друзей и семью, алкоголизм – самое скучное. Его не за что рекомендовать. А у тебя все совсем запущенно. Когда ты пьешь, ты начинаешь говорить, и ничто не может заставить тебя заткнуться. Ты говоришь то, чего не следует – кому не следует, и ставишь всех в неловкое положение. И я должен сказать, Барбара, когда ты по уши пьяная, любить тебя очень сложно.
– Значит, – сказала Большая Барбара, – ты привез меня сюда, чтобы волшебным образом исцелить. Ты собираешься снять кожаные ремни с сумок и привязать меня к кровати, а затем убежать с Индией в соседний дом, надеясь, что не услышите моих криков!
– Если понадобится, – Люкер пожал плечами. – Барбара, если продолжишь пить, проживешь еще лет пять, и большую часть этого времени будешь чувствовать себя хуже, чем Мэриэн Сэвидж. Так пить просто неразумно. Даже не знаю, почему ты пьешь.
– Я пью, – отрезала Большая Барбара, – потому что мне нравится.
– Я тоже не прочь выпить, – сказал Люкер, – но иногда отставляю бутылку в сторону до того, как она опустеет. Барбара, ты не пила так, когда мы с Ли были маленькими.
– Как раз тогда я и начала, – сказала Большая Барбара, – когда вы с Ли были маленькими.
– Почему? Почему ты начала?
– Люкер, когда я вышла замуж, я была просто милой маленькой южанкой и никогда не видела ничего севернее линии Мейсона – Диксона. У меня было двое детей и счастливый брак. Лоутон тогда любил рыбачить, а я выпить. Причин, чтобы пить, у меня было три. Двое детей – это первые две, а третья заключалась в том, что я любила развеяться. Часов в шесть вечера я сидела во внутреннем дворике среди магнолий и гардений – гардении все в цвету и запах до небес! – и думала: «Я не буду пить», а потом ты или Ли подходили и говорили: «Мама…», и я такая: «О господи, нужно выпить» – и бежала в дом. И тогда к половине восьмого я бы уже была в другом месте, я бы уехала…
– Но я вырос, – сказал Люкер, – и Ли выросла. А Лоутон перестал ловить рыбу десять лет назад.
– Ох, но, Люкер, я все еще люблю развеяться…
– Развеиваться – прекрасно, – сказал Люкер. – И очень весело, но, Барбара, ты больше это не контролируешь.
С минуту Большая Барбара МакКрэй сидела неподвижно, пытаясь сдержать гнев, который она испытывала к своему семейству за их произвол в этом вопросе. Обязательство бросить пить свербело с тех пор, как дочь и муж начали об этом говорить, но Люкер, обманом затащивший ее в Бельдам без грамма спиртного, лишил ее славы, сопровождающей добровольное отречение.
На самом деле она не могла сердиться на Люкера, потому что знала, насколько сильно он не любил находиться вдали от Нью-Йорка – и как много усилий было приложено, чтобы уговорить Индию приехать в Алабаму на неопределенный срок. Он прибыл сюда исключительно из любви к матери, но досада и страх Большой Барбары перед грядущими днями и неделями – ведь она уже нервничала, потому что пробило шесть, а она еще не пригубила скотча с самого полудня – требовали выхода ее возмущению.
– Это Лоутон, – сказала она наконец, – попросил тебя приехать.
– Да, попросил. Но я приехал из-за тебя, а не из-за него. Ты это знаешь.
– Да, – мрачно сказала Большая Барбара, – но я злюсь на Лоутона за то, что он так поступил. Ты ведь знаешь, почему он это сделал?
Люкер не ответил.
– А я скажу тебе почему. Он это сделал потому, что не хотел, чтобы я ставила его в неловкое положение во время кампании. Он не хотел, чтобы я отключилась в тарелке с куриным салатом на церковном пикнике. Не хотел видеть, как меня выносят из бара на носилках…
– Барбара, но ведь именно это и произошло на прошлой неделе. Как думаешь, каково было мне, когда Ли позвонила – посреди званого обеда, – чтобы сказать, что ты находишься в центральном вытрезвителе? Это не сделало никого из нас счастливее.
– Это не потому, что я пила. Это потому, что я узнала, что Мэриэн умерла. Лоутону нет дела до меня. Он не был бы против, если бы я заперлась в туалете и опрокинула бутылку себе в глотку. Сказал бы: «Ой, да все в порядке. Она там отлично проводит время, никому не входить и не мешать, когда она так здорово проводит время!» Вот как он думает. Он считает меня помехой для кампании. Как тот представитель из Канзаса, чья жена забила до смерти трехлетнего ребенка за неделю до последних выборов. Она была для него помехой, и он проиграл. Лоутон приводит меня в ярость. Этот человек был бы никем, если бы я его не подтолкнула. Мне все еще нужно за ним приглядывать! Это я научила его не говорить о разделке свиней перед женой вице-президента! Без меня этот человек сегодня был бы никем, Люкер. На нашем счету в банке и соринки бы не было! В день, когда ты родился, я сказала Лоутону: «Лоутон, удобрения – это дорога в будущее». И тогда он меня послушал! Ох, тогда, в день твоего рождения, он вдруг послушал то, что я ему сказала! Он пошел и купил компанию по производству удобрений, а деньги потекли только сейчас. Если бы не эта компания, он не смог бы баллотироваться в Конгресс! Без нее он бы за автобусом не угнался!
Тяжело дыша, она отшатнулась и вытерла глаза салфеткой. Когда она снова заговорила с Люкером, ее голос был более спокойным и сдержанным.
– Люкер, этим утром перед отъездом Лоутон сказал, что, если я не просохну, он подаст на развод сразу после выборов, и неважно, выиграет он или проиграет, ему не хочется обременять себя женой, которая может выпить больше, чем целый амбар ирландцев.
– Разве от развода станет хуже? Если ты разведешься с Лоутоном, то сможешь жить с Ли и Дофином. Они были бы рады тебе. Думаю, тебе самой стоило подать на развод в тот день, когда Ли стала Сэвидж.
– Развод убьет меня, Люкер. Я знаю, что ты ладишь с Лоутоном далеко не лучшим образом, и знаю, что ты не любишь его так же, как любишь меня…
Люкер резко рассмеялся.
– …но я люблю Лоутона и всегда любила. Я знаю, он подлец, я знаю, что врет, и сама Мэриэн Сэвидж – ни в коем случае не говори Дофину – рассказала мне о той брошенке из Фэйрхоупа, с которой твой отец встречался с шестьдесят второго, у нее курчавые рыжие волосы, а на задницу может опереться целая бейсбольная команда…
– Барбара, ты мне никогда об этом не говорила!
– С какой стати мне рассказывать? Тебе незачем было знать.
– Ты расстроилась, когда узнала?
– Еще бы! Но ни слова не сказала. Но больше всего стало больно, когда он заговорил о разводе – сегодня утром он не в первый раз поднял вопрос. Люкер, послушай, я доверюсь тебе, я попробую…
Она отвернулась на несколько мгновений, размышляя о том, какие трудности ее ожидают. Затем, повернувшись к сыну, закричала:
– О боже, дай мне хоть стакан подержать. Мне нужно что-то обхватить пальцами!
Люкер соскользнул с огромной кровати из красного дерева и потянулся.
– С тобой все будет в порядке, – беспечно сказал он.
Глава 9
По пути из Мобила Дофин захватил полдюжины лобстеров, и Одесса сварила их на ужин с картошкой и салатом из капусты на гарнир. Все ели вместе в столовой дома Сэвиджей, и Люкер любезно воздержался от обвинений Большой Барбары в том, что из-за ее пристрастия к алкоголю все остальные не смогут насладиться вином или пивом за ужином. Трапеза прошла не слишком весело, так как всех обуревали мрачные мысли, но, по крайней мере, все были голодны. И только когда они доели своих лобстеров, и треск панцирей и шум высасываемого из разбитых оболочек сладкого мяса больше не скрывали молчания, безмолвие стало угнетающим.
Дофин, преисполненный чувства долга, взял на себя ответственность всех спасти. Презрев условности, он обратился к Индии без всяких предисловий:
– Люкер сказал, что мне не следовало ехать в Бельдам после смерти мамы, что мне лучше остаться в Мобиле…
– Да, – ответила Индия, не понимая, почему это замечание адресовано ей. – Я знаю, что он это сказал. Но ты не согласен.
– Нет, не согласен. Бельдам – это место, в котором я провел счастливейшие моменты жизни. Мне двадцать девять, и я приезжаю в Бельдам каждое лето с тех пор, как родился. Я никогда не хотел съездить куда-то еще. Вы не можете себе представить, насколько я был счастлив в те каникулы, которые я провел здесь с Люкером, – и как несчастлив был тогда, когда приходило время возвращаться в Мобил! Люкер со мной не разговаривал, когда мы возвращались домой. В Бельдаме мы были лучшими друзьями, но в Мобиле он мне и секунды не уделял.
– Ты на три года младше меня, – пожал плечами Люкер. – А мне нужно было поддерживать имидж.
– Это меня очень огорчало, – сказал Дофин, усмехаясь. – Как бы то ни было, все равно приезжал сюда даже после того, как Люкер женился и перестал здесь появляться. Мы приезжали с мамой и Одессой, я и тогда был вполне счастлив. А все это время Ли росла и была такой умницей: стала лучшей выпускницей класса в старшей школе, попала в список лучших студентов Вандербильта и повсюду выигрывала конкурсы красоты…
– Я играла Царицу ночи Моцарта, – самоиронично заметила Ли. – А еще я однажды выиграла электрическую зубную щетку на конкурсе стихов.
– В любом случае, – сказал Дофин Индии, – мне казалось, что самый чудесный момент в жизни случился, когда мы были вместе в Бельдаме и она гуляла со мной по пляжу.
– Это потому, что я знала, что у тебя не меньше восемнадцати миллионов долларов на счету, – сказала Ли мужу.
Он не обратил на нее внимания.
– И однажды мы сидели за этим столом, только она и я…
– Я была наверху, рассказывала Мэриэн, что сейчас произойдет, – сказала Большая Барбара.
– А Одесса на кухне пыталась убить осу, – засмеялась Ли, – и все время, пока Дофин пытался сделать предложение, мы слышали шлеп-шлеп-шлеп по стенам и грохот сковородок.