Элементали

– … и я сказал: «Послушай, Ли, я знаю, что ты умна и что около восемнадцати миллионов мужчин спрыгнули бы с движущегося грузовика, только чтобы получить возможность сделать тебе комплимент, но у меня много денег, и если мы поженимся, ты наверняка хорошо повеселишься, тратя их»…

– И я сказала: «Дофин, конечно, повеселюсь!» – продолжила Ли. – Так и делаю!

– Что ж, Барбара, – сказал Люкер, – теперь, когда Ли пристроена, я надеюсь, что вы изменили свое завещание и сделали меня единственным наследником компании МакКрэев.

– Это будет зависеть от того, как ты будешь относиться ко мне в будущем, – ответила Большая Барбара.

Одесса вышла из кухни, чтобы налить еще кофе и вынести посуду. Вопрос Индии почти затерялся под грохотом тарелок:

– Дофин, ты тоже боишься третьего дома?

– Да, – ответил он без колебаний.

– Почему ты задаешь такие вопросы, деточка? – удивилась Большая Барбара.

– Потому что Люкер боится.

– Люкер, – обратилась мать, – ты наговорил ребенку небылиц?

Люкер не ответил.

– Индия, – сказала Ли, – в третьем доме ничего нет. Люди просто себе надумывают, потому что он заброшен, засыпан песком и так далее. Просто это место выглядит… – она не хотела заканчивать предложение.

– Как будто с ним что-то не так, – подхватил Люкер. – Вот и все. Индия спросила меня, почему мы не приглашаем сюда никого, кроме членов семьи, и я рассказал ей про вечеринку в честь выпускного Дофина.

– Ой, да это пустяки! – сказала Большая Барбара. – Индия, сущие пустяки! Десять маленьких девочек засиделись допоздна и рассказывали друг другу истории о привидениях, и все разом перепугались, потому что Бельдам с непривычки кажется слишком пустынным по ночам. Они все придумали. Я была в доме той ночью и ничего не видела. У Сэвиджей остановился десяток мальчиков, и они тоже ничего не видели. Не на что было смотреть.

– Но вы все равно никого не приглашаете, – заметила Индия.

– В наши дни люди любят азарт и яркие огни, – сказала Большая Барбара, – никто не хочет ехать в старый убогий Бельдам, где из развлечений – только зубрежка таблиц приливов и отливов.

– В любом случае, – заверила Ли, – тебе нет смысла бояться третьего дома, Индия. Единственная причина, по которой Люкер, Дофин и я его боимся – в том, что мы выросли с этим страхом. Мы постоянно выдумывали истории, рассказывали, будто кто-то там живет – кто-то, кто всегда скрывался в комнатах подальше от глаз. Мы подначивали друг друга посмотреть в окно, и когда заглядывали, то кто бы там ни сидел, он прятался под кроватью, или за диваном, или еще где-нибудь.

– Сегодня, – сказала Индия, – днем я…

– Индия сегодня вела себя очень безрассудно, – прервал ее отец, – она взобралась на вершину дюны перед третьим домом. И заглянула в одно из окон.

Дофин, казалось, пришел в ужас, Большая Барбара захлебнулась от испуга. Ли сказала:

– Индия, тебе не следовало этого делать. Люкер, ты не должен был ей позволять. Песок нетвердый, она могла соскользнуть прямо на землю! Песок в Бельдаме опасный, просто опасный!

– Я заглянула в окно и…

– Нет! – прервала ее Большая Барбара. – Мы перестанем говорить обо всем этом, потому что это просто ерунда. Не правда ли, Одесса? – Одесса принесла еще кофе.

– Верно, – ответила Одесса. – Нет ничего в третьем доме, окромя песка и пыли.

– Индия, – обратилась бабушка, – мы не разрешим тебе играть на заброшенных американских горках, точно так же, как не позволим играть рядом с третьим домом. Он гнилой и опасный.

Индия накрыла рукой чашку с кофе – она больше не хотела.

Дофин признался Индии в своих опасениях, но отказался описывать подробности. Однако было очевидно, почему он выбрал для себя и Ли спальню в северо-восточном углу дома. Из этих двух окон не было видно ничего, кроме лагуны Сэнт-Эльмо, которая сияла тошнотворно зеленым свечением. Вид из окон открывался самый пустынный и унылый во всем Бельдаме, особенно ночью. Нигде ночи не бывали чернее, чем в Бельдаме – в пределах пятидесяти километров не было ни одного уличного фонаря. Сразу у берега залив уходил в глубину и не нуждался в буях. Когда все легли спать и свет в домах погас, остались только звезды над головой и волнистая лента лагуны Сэнт-Эльмо. Новая луна казалась черной заплаткой, пришитой к еще более черному одеялу.

После ужина, когда Люкер, Индия и Большая Барбара вместе пересекли двор и вошли в свой дом, Дофин стоял у окна их с Ли комнаты и смотрел на лагуну. Сверху доносились шаги Одессы и Ли на третьем этаже. Когда Ли спустилась, Дофин умолял ее почитать в постели, пока он не заснет.

– Хорошо, – сказала она, – но зачем?

– Потому что, – просто ответил он, – я боюсь заснуть в Бельдаме последним.

– Даже когда я в постели рядом с тобой?

Он кивнул.

– А что ты делал, когда тебе приходилось спать одному? – спросила Ли.

– Я просил Одессу посидеть со мной. Я никогда не засыпал в Бельдаме последним.

– Дофин, почему ты не говорил мне об этом раньше?

– Я боялся, что ты подумаешь, что я веду себя глупо.

Ли засмеялась.


– А зачем ты мне сейчас рассказываешь?

– Ох, из-за того, о чем Индия говорила сегодня вечером.

– О третьем доме?

– Да. Не люблю о нем разговаривать. Не то чтобы я еще боюсь…

– Но ты боишься, – заметила жена. – Ты все еще его боишься.

Он кивнул.

– Полагаю, ты права. Так забавно быть снова здесь. И так странно, мне казалось, что все время буду думать о маме, но я приехал сюда, посидел на качелях, и только сейчас вспомнил, что мама умерла прямо на них. Я не думал о ней, я думал только о третьем доме…

– Дофин, я не считаю, что ты ведешь себя глупо. Мама и Мэриэн – вот кто были глупцами, воспитывая в нас суеверия, взращивая в нас страх. Если у нас будут дети, я воспитаю их по-другому. Они и слова не услышат о третьем доме.

– Это, наверное, лучший выход, – сказал Дофин. – Могу точно сказать, что расти в постоянном страхе не очень приятно.

Ли включила прикроватную лампу и принялась читать «Космополитан», выпущенный пятнадцать месяцев назад. Дофин заснул, уткнувшись головой в ее бок и положив руку ей на грудь. Даже его ступни запутались в ее ногах – для защиты от третьего дома.

Почувствовав тепло восходящего солнца на простыне, накрывавшей тело, он попытался не просыпаться. Ли лежала в его объятьях и не пробудилась, когда он ее сжал. Дофин все еще не открывал глаза, надеясь, что, несмотря на усилившееся тепло, которое уже заставляло его потеть, и свет, горевший кармином на внутренней стороне век, его снова настигнет сон.

Он попробовал отодвинуться от Ли и повернулся к ней спиной. Но сон больше не приходил, а Ли не просыпалась. Держать глаза закрытыми стало в конце концов просто невыносимо, и он позволил им открыться. Большой прямоугольник красного света – четко очерченный и разделенный, как окно, – был направлен на дверь в коридор, и пока он смотрел, свет немного сдвинулся вниз к ручке. Было, наверное, не позже пяти.

Дофин дожидался шагов Одессы этажом выше. Он знал, на какой из полудюжины кроватей она спит – прямо над его комодом. Как только она опустит ногу на пол, он сразу узнает. А когда она оденется и он услышит ее шаги на лестнице, то позволит себе подняться. Его не смущало признаться жене, что он боится быть последним заснувшим в Бельдаме, но сказать, что боится быть первым проснувшимся, он не мог. Любой может понять боязнь ночи, но что можно сказать о человеке, чей страх сохраняется до рассвета?

Дофин дернулся: послышались шаги, но в неожиданном месте, прямо над шифоньером в противоположном углу. Дофин задался вопросом, что могло заставить Одессу изменить тридцатипятилетней привычке и этим летом спать в другой постели. Он уставился на место, где прозвучали шаги. Почему Одесса…

«Почему не слышно больше шагов?» – подумал он вдруг, впервые оторвав голову от подушки.

Затем шаги прозвучали снова: Одесса осторожно перемещалась по комнате, зная, что ее слышно внизу. В течение тридцати лет в Бельдаме (он оказался здесь впервые в животе Мэриэн Сэвидж) Дофин вставал в считаные минуты после Одессы. Он всегда был первым, кому Одесса готовила завтрак одновременно со своим, и только в этот прием пищи, только с Дофином, она нарушала свое собственное правило, запрещающее есть со своими нанимателями. В Бельдаме каждое утро в шесть пятнадцать Одесса и Дофин Сэвидж завтракали вместе за кухонным столом.

Дофин также знал, что лестница на третий этаж выходит прямо в середину комнаты над ним, прямо к подножию четвертой кровати. Никакую дверь открывать было не нужно, и вскоре Дофин услышал, как Одесса спускается по лестнице.

Он встал с кровати и натянул пижаму, намереваясь последовать вслед за ней вниз. Боясь разбудить Ли, Одесса не станет разговаривать с ним, пока они не спустятся в кухню. Квадрат красного утреннего солнца полировал медную дверную ручку; Дофин повернул ключ в замке и распахнул дверь.

За ней стояла Мэриэн Сэвидж. В руках она держала большую красную вазу, которую он никогда раньше не видел.

– Дофин, – сказала она.

Дофин улыбнулся, затем вспомнил, что его мать умерла.





Часть II

Третий дом




Глава 10




В то время как Дофину привиделось, что его мертвая мать подошла к двери спальни, Индия МакКрэй стояла у окна и смотрела на третий дом. В черный час перед рассветом, когда колючие звезды были скрыты облаками и лагуна Сэнт-Эльмо давала лишь слабое призрачное сияние, она не могла разглядеть ничего в доме, который ее так интриговал. Вздрогнув, она вдруг осознала, что никогда не была в таком темном месте. Всю свою жизнь она прожила в городе, где ночь отличалась не чернотой, а лишь относительной приглушенностью света. Там были уличные фонари и неоновые вывески, окна без занавесок, фары автомобилей и дымка отраженного красного света, окутывающая Нью-Йорк от заката до рассвета. В Бельдаме ночью свет потух, и Индия словно ослепла.

Ее угнетала тишина этого места. Волны, разбивавшиеся о берег в нескольких метрах от нее, раздражали слух, и казалось, что шум этот не имел какого-либо физического источника. Индия чувствовала, что непредсказуемый и постоянно меняющийся узор шума – который был лишь более статичным и монотонным из-за его неизменного непостоянства – перекрывал настоящую тишину этого места, зловещую тишину ожидания. Предметы могут двигаться, и предметы могут двигаться сами по себе, а она их не слышит из-за мощного грохота волн.

Ее разбудил какой-то резкий шум, перекрывший привычный прибой, а зная, что если кто-то и шумел, то шуметь он мог только в третьем доме, Индия тотчас же подбежала к окну. Она стояла, перебирая пальцами занавеску и навострив уши. Возможно, звуки, которые она слышала после этого, скрип дверей и бьющееся стекло, были всего лишь игрой воображения. В шуме волн можно услышать что угодно: зов сирен или скрежет шагов мертвецов по песку.

В окнах третьего дома начало отражаться светлеющее на востоке небо. Стекла окон горели холодным серым цветом, в то время как остальная часть дома оставалась такой же однообразно черной, как и небо позади него.

Индия вернулась в постель и проспала без сновидений до десяти часов. Когда она проснулась, то не вспомнила, что вставала за час до рассвета.

Она не стала завтракать, потому что все уже поели, и мысль о том, что Одесса специально ждет ее, приводила в ужас. Она налила себе чашку кофе из все еще теплого чайника на плите и пошла в гостиную дома Сэвиджей. Большая Барбара сидела там одна.

– Индия, – сказала она, – посиди со мной.

Индия присела и спросила:

– Как ты себя чувствуешь сегодня?