Эксгумация

Анна покачала головой.

— Возможно, она собиралась сделать это сама, — предположил Ти-Джей.

— Я выберу что-нибудь сегодня вечером и принесу завтра. Вас это устроит?

— Да. Устроит. — Он шагнул к телу. — Желательно с длинными рукавами. Это потребует меньше макияжа и…

Не дослушав его, племянница прямиком подошла к телу Авы. Люди по-разному воспринимают смерть. Харпер ждала. Ей было интересно, возьмет ли племянница Авы свою тетю за руку или наклонится, чтобы поцеловать ее.

Вместо этого Анна Шварцман наклонилась и, не касаясь лица Авы, внимательно его осмотрела. Затем обошла тело, убрала в сторону простыню и обнажила руку тети.

Ти-Джей вопросительно посмотрел на Харпер.

Анна подняла руку и изучила следы лигатуры на запястье. Ти-Джей прочистил горло.

— Думаю, их можно будет спрятать под длинными рукавами.

Анна ничего не ответила, лишь повернула руку и внимательно осмотрела внутреннюю сторону. Со стоическим профессионализмом проверила ногти и ладони, заглянула между пальцами и поднялась по руке до самого плеча. Закончив осмотр, опустила руку на стол и вернула простыню на место. Действуя так, как будто она здесь одна, обошла каталку и, повторив процесс с другой стороны, осмотрела вторую руку. «Интересно, — подумала Харпер, — найдет ли Анна хоть что-то, что упустил Берл?»

— Нам также нужно обсудить ее прическу и макияж, — сказал Ти-Джей. Харпер чувствовала, что присутствие Анны его нервирует.

— Будет проще, — продолжал он, — если вы принесете фото вашей тети, чтобы мы могли сделать ей такую же прическу и макияж. Или пришлите нам снимок по электронной почте, если у вас есть цифровое фото.

Анна промолчала.

— Я уже говорил об этом с вашей матерью, так что, возможно, она…

— Я позабочусь об этом, — сказала она, двигаясь вдоль тела, и подняла простыню, чтобы осмотреть ноги убитой.

Харпер наблюдала за процессом осмотра тела, ожидая, что Анна что-нибудь скажет. Прокомментирует увиденное.

Наконец та подняла голову и спросила:

— У вас есть увеличительная лампа?

— Увеличительная лампа? — повторил Ти-Джей.

— Это лампа с увеличительным стеклом. Как для нанесения макияжа. — Анна оглядела комнату.

— Боюсь, что нет, — ответил Ти-Джей.

Закончив осмотр ног, она вернулась к голове. Ти-Джей, облегченно вздохнул, но доктор Шварцман, похоже, еще не закончила. Она стянула простыню и обнажила верхнюю часть туловища.

Ти-Джей издал сдавленный звук.

Анна одарила его коротким взглядом и вернулась к работе. Синяки на туловище Авы успели слегка пожелтеть по краям. Шварцман подошла к лицу тети и по очереди приподняла веки покойной.

— Уф-ф, — сказал Ти-Джей.

В конце Анна оттянула нижнюю челюсть Авы и заглянула ей в рот, затем снова закрыла и натянула на шею тети простыню. Сняв с простыни одинокий волос, стряхнула его, наблюдая, как тот медленно спланировал на пол.

Ти-Джей не сводил глаз с рук Анны. Она подошла к раковине, вымыла их, вытащила из диспенсера несколько бумажных полотенец и шагнула обратно, на ходу вытирая руки.

— Он сел ей на грудь и зажал нос и рот, чтобы перекрыть дыхание. Она быстро задохнулась. — Анна перевела взгляд на тело.

— Эти синяки от его колен? — спросил Ти-Джей.

— Да, только в наколенниках.

Ти-Джей в упор посмотрел на нее.

— Откуда вы знаете?

— На коже имеется достаточно отпечатков, — невозмутимо ответила Шварцман, сохраняя профессиональное спокойствие. Лейтон мысленно воздала ей должное. — Это, конечно, лишь гипотеза, но расположение и симметрия синяков по обеим сторонам туловища, а также узор, который они образуют — что-то вроде ромбов, — все это указывает на то, что убийца был в наколенниках.

— Наш коронер сказал то же самое, — подтвердила Харпер. — Мы сделали ряд замеров и снимков и теперь пытаемся сопоставить отметки с набором наколенников; возможно даже, отследить их до магазина.

— Он наверняка от них избавился. — Анна бросила бумажные полотенца в мусорницу и вернулась к телу. — На нем были перчатки, которые он надел, чтобы зажать ее рот и нос, — сказала она, проводя тыльной стороной ладони по щеке тети.

— Откуда вы это знаете? — спросил Ти-Джей.

— Если б он действовал голой рукой, мы увидели бы более отчетливые и мелкие перимортальные синяки. Мне известны задокументированные случаи, когда с кожи жертвы удавалось снимать завитки.


— Завитки? — спросил Ти-Джей.

— Да, отпечатки пальцев, — пояснила Харпер.

— Наверное, это он тоже знал. — Анна опустила голову и прижалась лбом к телу Авы.

Харпер коснулась руки Ти-Джея и кивнула в сторону двери.

— Мы дадим вам несколько минут побыть с ней наедине.

В глазах у доктора Шварцман блеснули слезы.

— Спасибо.

Ти-Джей открыл для Харпер дверь, а когда закрыл ее за ними, долго смотрел через стекло, прежде чем отойти на несколько футов.

— Первый раз вижу такую, — сказал он. — Явно с приветом.

Харпер же сочла это трогательным — то, как судмедэксперт прощалась с близким человеком. Ей не давало покоя, как именно Анна постоянно говорила «он». Словно точно знала, кто это такой, знала, что он думал и как планировал убийство.

Это следствие работы в большом городе? Может, племянница Авы насмотрелась на жертв убийств и теперь понимала, как работает ум преступника? Или же, неким загадочным и непостижимым образом, точно знала, кто убил ее тетю и Фрэнсис Пинкни…





29




Чарльстон, Южная Каролина

Шварцман шагнула в тень крыльца особняка Авы. В воздухе витал запах гардений, словно тетя только что прошла мимо нее.

Она поежилась, застегнула плащ до самой шеи, несмотря на жаркий, душный воздух, и вытащила из кармана ключ от дома Авы, висевший на тонком серебряном сердечке с выгравированными на нем инициалами.

Подарок ее отца. Сколько раз она видела, как Ава вставляла этот ключ в дверь, как болталось маленькое сердечко? Сколько раз их руки бывали заняты пакетами с продуктами или другими покупками, мороженым из кондитерской в трех кварталах от дома, когда, смеясь и возбужденно болтая, они возвращались домой из своего очередного приключения?

Этот дом никогда не бывал пуст. Ава никогда не оставляла ее одну. Даже когда они были дома вдвоем и Ава находилась в другой комнате — на кухне или в спальне, — всегда было слышно, как она что-то насвистывает или напевает; шарканье ее ног по полу, тихое причмокивание, когда она попробовала что-то, что ей не совсем нравилось или же, наоборот, было именно таким, каким ему полагалось быть. Даже живя одна в таком большом доме, Ава заполняла собой все его пространство.

Шварцман прижала ладонь к двери и подождала, прислушиваясь. Затем закрыла глаза и попыталась представить тетю, стоящую на этом самом крыльце, но вместо этого увидела Аву на столе морга. Картинка была слишком яркой. Следы от веревок на ее руках, предсмертный синяк в том месте, где он придавил коленями ее грудь…

В доме стояла тишина.

Она открыла глаза и ударила кулаком в деревянную дверь. Вскрикнула. А затем начала колотить снова и снова, до тех пор пока не заболела рука, и только после этого отступила от двери и сердито вытерла слезы.

Давай дальше. Какой смысл тянуть?

Анна вставила ключ в замок и повернула. Взялась за дверную ручку. Вздохнула и открыла дверь.

Перед ней был коридор. Тихое тиканье напольных часов, цветы. Перед смертью Ава купила свежих цветов, но теперь они увяли, источая легкий запах тления. Запахи Авы. Запах тостов и полироли с ароматом сосны. Запах цветов. Запахи дома.

Полиция покинула место преступления. Теперь оно принадлежит ей. Дом и его содержимое. Жизнь ее тети. Жизни ее бабушки и дедушки. Все, что от них осталось, теперь принадлежит ей.

Она будет представительницей третьего поколения Шварцманов, владеющих этим домом. Ее семейное гнездо. Анна любила этот дом. Когда они с отцом приезжали навестить Аву, было видно, что он тоже его любил, вместе со всеми здешними причудами.

Как тот угол гостиной, где отошли старые паркетные доски. Ава и отец выбирали именно этот угол для игры в мяч — неровная поверхность означала, что тот отскакивал непредсказуемо, и это делало игру более увлекательной.

Или старый шкаф с фарфором в столовой, где их дед, ее прадед, с помощью какого-то особо сильного клея навсегда прикрепил коллекцию чашек своей жены к полкам, чтобы те не разбились, если вдруг случится еще одно землетрясение, подобное тому, которое он пережил мальчиком в 1886 году.

Любимой комнатой самой Анны всегда была библиотека. Книги, принадлежавшие ее отцу, отцу отца и его отцу. Одним из самых больших ее сожалений было то, что из-за всех этих переездов она не могла хранить книги в большом количестве. Но здесь, в этом доме и этой комнате, книги стояли на полках в два ряда, а сами полки тянулись от пола до потолка.

Ее отец любил дом так, как любят человека: словно старый друг, гладил перила у основания лестницы или таскал туда-сюда свои инструменты — затянуть то, отрегулировать это… То, что дом стоял на Митинг-стрит в историческом районе Чарльстона, означало, что его всегда можно продать по высокой цене. Но эта мысль была невыносимой. Здесь ее семейные корни — все, что осталось от отцовской семьи. Это был ее дом. В отличие от того, в котором она выросла.

Спальня отца была рабочим кабинетом, в котором стояла раскладушка. Анна подумала, что могла бы спать там, в окружении папиных детских книг. Это была та самая комната, в которой она спала, когда навещала Аву все те годы, когда была ребенком.

Ее отец умер. Ава умерла. Осталась только она.

Наедине со Спенсером, наедине с раком.

Наедине со всем тем, что она успела сделать в Сан-Франциско.

Шварцман переступила порог и поставила сумочку на комод, но шагнуть дальше не смогла. Находиться в доме было выше ее сил. И слишком страшно. Как она справится с тем, что там, внутри? Ей уже позвонил нотариус по поводу завещания, чтобы обсудить необходимые шаги. Анне же не хотелось ничего делать.