Эксгумация

Ей хотелось сесть вместе с Авой перед камином с чашкой горячего шоколада. Хотелось довериться тете, рассказать ей о своих страхах, о своем чувстве вины. К сожалению, она позволила Спенсеру подобраться к Аве.

Спенсер скажет, что это она подтолкнула его руку. Именно так он и скажет.

Ты подтолкнула мою руку, Белла. Что мне еще оставалось?

Анна почувствовала, что задыхается, и вышла из дома, со стуком закрыв за собой входную дверь. Она не подталкивала его руку. Она не заставляла его убивать Аву, Фрэнсис Пинкни или Сару Фельд. Она спасала себя, она бросила вызов его жестокости и ушла. Теперь она вернулась. Потому что удача изменит ему. Потому что на этот раз она подтолкнет его руку. Вынудит его пойти на риск и совершить ошибку.

Она взглянула сквозь стеклянную панель рядом с дверью. Он мог быть внутри.

Анна сжала в кармане телефон. Он признается ей. Да что там! Не признается, а будет хвастать тем, что он сделал, гордиться этим. Если она сможет записать его признание, этого будет более чем достаточно.

Хэл поможет ей. Местная полиция начнет полномасштабное расследование. Наверняка где-то остались улики. Никто не может замести все следы. Даже Спенсер.

Но сначала ей нужно встретиться с ним лицом к лицу. Она должна подпустить его к себе. Должна увидеть его, позволить ему приблизиться, дать возможность прикоснуться к ней. Желудок болезненно сжался, по спине пробежала дрожь. Анна зябко потерла руки и отошла от двери.

Возможно, это самый подходящий момент. Но она не могла. Не в этом доме. Не там, где он забрал жизнь ее тети. Ей нужно найти способ справиться с острой болью этой утраты, с этим изнуряющим горем. Чтобы противостоять ему, она должна быть сильной, стойкой, решительной. И такой же расчетливой, как он. Набрав полную грудь воздуха, Анна повернула ключ. Закрываясь, щелкнул замок.

Она прошла через крыльцо и спустилась по ступенькам. Она прогуляется. Даст себе время подготовиться к встрече с ним. Ей некуда торопиться. Сегодня она может заночевать в отеле с матерью. Отправится в отель, там они поужинают, в основном молча. Или будут вести вежливый разговор. Может, об Аве. Ее мать знала про Аву гораздо больше, но Анна не могла даже представить, что та поделится с ней.

Не только этим, вообще хоть чем-то.

Но даже если мать не может — или не хочет — делиться, она, Анна, могла бы. Прежде всего она расскажет матери, что у нее рак. Что она одна и напугана. Шварцман уже раз десять прокручивала в уме этот разговор. Но в каждой версии, как бы она ни преподносила это известие, мать неизменно говорила: «Позвони Спенсеру. Спенсер тебе поможет. Спенсер все еще любит тебя».

Он так меня любит, что ради меня убивал. Он убил Аву, чтобы заманить меня сюда. Вот как он меня любит.

Нет. Этого она никогда не скажет. В свое время Анна показала матери синяки, чтобы доказать, как она потеряла ребенка. «Несчастный случай», — сказала мать. В ее глазах Спенсер был идеалом. Идеальный джентльмен, идеальный муж.

Решится ли Спенсер убить еще и маму? Или же пощадит, как лучшую свою союзницу? Как ей защитить мать, если та не верит, что угроза реальна?

Анна присела на корточки, обхватив голову руками. Каждый раз, когда отец объявлял, что пора возвращаться в Гринвилл, она сидела на верхней ступеньке крыльца и умоляла Аву позволить ей остаться — еще на одну ночь или хотя бы час…

Анна уткнулась лбом в колени.

С улицы донесся детский плач. Когда они гуляли по этим улицам, Ава всегда здоровалась с каждой из здешних мам по имени.

Шварцман встала и отступила за колонны крыльца, не желая, чтобы проходившая мимо женщина ее заметила — она была не готова к соболезнованиям и вопросам. Но тут заплакал второй ребенок. Анна прислушалась, ожидая услышать ласковый материнский голос, но так и не услышала. Только плач.

Она выглянула в переулок позади дома. Одна из дверей гаража была приоткрыта. Снова плач. Потом шипение.

Кошки. Это всего лишь кошки. Вероятно, Ава оставила им молоко.

На улице наступила тишина, а затем послышались лязг металла и звон разбившегося о бетон стекла. Охваченная тревогой, Шварцман спустилась по лестнице и свернула за угол дома.

Как долго кошки были внутри? Что если они там все перевернули вверх дном? Она шагнула на гравийную дорожку, но вдруг застыла как вкопанная.

Спенсер.

Что если это он? Кошки. Грохот. Идеальный способ заманить ее в гараж. Пульс стучал так сильно, что грозил вырваться наружу. Вдруг это ее шанс?

Глубоко вздохнув, Анна вытащила из кармана телефон, поставила камеру в режим видео и, нажав на «Запись», засунула телефон в задний карман микрофоном вверх.

У тебя получится.

Заряженная адреналином, она осмотрела боковую сторону дома в поисках оружия. Идеально подошли бы лопата или грабли, но Ава не занималась садоводством. Рядом с гаражом в землю был воткнут металлический прут от забора длиной примерно фута в два с половиной. Слегка тяжеловат, но сгодится. Шварцман вытащила его и, пока шла, сжимала обеими руками, направив острие вперед, прямо перед собой.

Кошки притихли. Анна приостановилась у входа. Представила, как Спенсер, включив запись орущих котов, стоит внутри и ждет, когда она переступит порог. Анна облизнула губы и крепче сжала прут. Давай, Шварцман. Ей ничто не мешало повернуться и убежать. Нет, она подождет. Если Спенсер внутри, он снова включит запись.

Она сделала шаг вперед. Ничего.

— Эй, киска…

Это вообще срабатывает при обращении с кошками? Или это слишком очевидно?

Знал ли Спенсер, что она что-то подозревает? Услышал ли сомнение в ее голосе?

В гараже царила оглушительная тишина. Секунды тянулись одна за другой. Нет, она просто нагоняет на себя страх. Не всякая необычная вещь — происки Спенсера. Возможно, кошки настоящие. Как и ее рак. Эх, если б только Спенсер его выдумал…

Анна сделала шаг вперед и слегка толкнула дверь ногой. Наружу выскочил маленький серый котенок. Шварцман отпрыгнула. Котенок пробежал по переулку и остановился, чтобы посмотреть на нее. Настоящий. Никакая не запись.

Она выдохнула и осторожно толкнула гаражную дверь. Солнечные лучи прорезали по полу яркую дорожку света. В центре гаража сидел небольшой полосатый кот.

У Шварцман никогда не было ни кота, ни кошки — мать не хотела видеть этих животных у себя в доме. Лишь рыбки и черепаха по имени Хамфри, прожившая у нее около десяти месяцев.

Но у Авы на протяжении всех этих лет были кошки — иногда ее собственные, но чаще те, которых она просто кормила. В гараже всегда стояла мисочка с молоком.


Анна подперла дверь камнем и закинула металлический прут на плечо. Старательно прислушиваясь, сделала шаг внутрь. Остановилась, оглядела углы комнаты и медленно двинулась к полосатому коту.

В гараже было просторно: ни больших ящиков, ни оборудования, ничего крупногабаритного, за чем можно было спрятаться. Спенсера здесь не было. Боковая дверь имела лаз для кошек. Анна опустила прут на пол и протянула руку.

— Эй, киска, иди ко мне, — сказала она своим самым ласковым голосом и подошла ближе. Кот встал на четыре лапы и высоко выгнул спину. Шварцман присела на корточки и протянула руку. — Все в порядке. Иди сюда, киска.

Ожидая, когда кот осмелится подойти, она окинула взглядом царивший вокруг разгром. В дальнем конце гаража перевернулся баллончик с краской. Крышка оторвалась, и белая краска растеклась по цементному полу. Рядом валялась разбитая старая лампа. В белоснежной луже лежали осколки фарфора.

Шварцман помнила эту лампу. Она стояла на столе рядом с любимым креслом Авы. Рядом лежал малиновый шелковый абажур. Анна посмотрела на кота. Тот явно никуда не спешил. Когда же она попыталась подобрать его, он пулей пронесся мимо и выскочил за дверь.

Если это кошки Авы, то наверняка где-нибудь найдется еда для них, даже если они бездомные.

Однако она не увидела ни кошачьего лотка, ни еды, только пролитую краску и разбитую лампу. Наклонилась и поставила вертикально баллончик с краской. От него исходил едкий запах, гораздо более сильный, чем от его содержимого.

Прикрыв рот внутренней стороной локтя, Анна потянулась, чтобы поднять абажур. А когда выпрямилась, ударилась обо что-то твердое позади себя.

О человеческое тело.

— Нет! — закричала она и бросилась вперед. Ладони скользнули по бетону. Он дернул ее назад, и ее колени оторвались от земли.

Анна пошатнулась и приземлилась на мягкое место. Удар вибрацией отозвался в позвоночнике. У нее перехватило дыхание, но прежде чем она успела отдышаться, он снова схватил ее. Анна энергично заработала локтями, пытаясь попасть ему в голову.

— Отпусти меня!

Он притянул ее ближе и усадил себе на колени. Одеколон «Гуччи». Спенсер прижал к ее лицу какой-то лоскут. Еще один запах. Как из баллончика с краской. Нет. Не краска. Хлороформ. Шварцман попыталась вывернуться, но Спенсер был слишком силен.

Затем запах исчез. Анна почувствовала головокружение и тошноту и попыталась оторвать его от себя, чувствуя мужские пальцы на своем горле. Он никак не отреагировал, просто усилил хватку.

Анна открыла рот, чтобы закричать, но не издала ни звука, лишь заморгала, прогоняя слепые пятна перед глазами. На миг стали видны рукава его рубашки и локти. Какая-то джинсовая одежда, как у автомеханика.

— Спенсер…

Говорить нормально не получалось. Только хрипеть.

— Ты не забыла меня, Белла, — шепнул он ей прямо в ухо.

Желудок сжался, к горлу подкатилась тошнота. Страх изнутри давил на ребра.

Думай спокойно… пусть говорит он.

Хватка была слишком сильной. Перед глазами снова замелькали белые пятна, увеличивающиеся в размерах до тех пор, пока не слились в одно целое. Она вырывалась, пыталась упираться локтями ему в грудь, но он держал ее слишком сильно.

Анна из последних сил пыталась царапаться, но что-то твердое, скрытое под рукавами, защищало его от ее ногтей. Она тщетно пыталась податься вперед, дотянуться руками до пола, но он навалился на нее всем своим весом.

Давление на шею слегка ослабло. Ей даже удалось сделать несколько вдохов, сморгнуть вспышки света.

— Не сопротивляйся, — шептал Спенсер. — Ты плохо себя чувствуешь, Белла. Ты должна думать о себе.

При упоминании рака она застыла. В горле застрял всхлип.

— Я буду заботиться о тебе, Белла. Я тебе нужен. В одиночку ты не излечишься. Химиотерапия, облучение… скажи, что я тебе нужен, Белла.

Анна покачала головой. Ее грудь вздымалась. Она не могла это сделать. Не могла сказать этих слов, даже чтобы поймать его.

— Да, — твердо сказал Спенсер. — Это жизнь или смерть, Белла. Ты умрешь без меня. У тебя рак. Он пожирает тебя изнутри.

Это было ошибкой. Она могла пережить рак. Она могла его побороть.

— Ты должна остаться, — сказал Спенсер, как будто с обидой в голосе. Он всегда говорил с такими интонациями, перед тем как причинить ей боль. — Ты не сможешь убежать. Ты же знаешь, я не дам тебе снова уйти.

Давление усилилось так же быстро, как и ослабло. Шварцман уперлась подбородком в его руку, в надежде втиснуть его между рукой мучителя и своей шеей, чтобы уменьшить давление на сонную артерию. Ей не хватало кислорода.

— Тсс… Чем больше ты сопротивляешься, тем хуже.

Ее легкие горели от желания разразиться рыданиями. В них не осталось воздуха. Она приказала себе умолкнуть.

Давление уменьшилось. Она глубоко вздохнула. Вскрикнула.

Удавка затянулась.

— Белла, — предупредил Спенсер.

Она стиснула зубы. Снова схватила его за руку, попыталась найти границу защиты, уязвимое место. По ее лицу текли слезы.