Эгоистка

Дани хихикнул.

– Да, я тоже так сказал.

– Точно, – вклинилась я, – Блэр, иди убери вещи в своей комнате.

– Хорошо, – она схватила свои сумки, включая пару, которую я никогда раньше не видела, набитую новыми игрушками, подарками и одеждой, и практически бегом взбежала по лестнице.

Я подождала, пока не услышала её шаги в коридоре, и повернулась к Давиду.

– Ты убрала запасной ключ, – начал он, – я уже начал беспокоиться, что мы замёрзнем до смерти, ожидая тебя.

– Какого хрена?

– Язык, моя дорогая.

Моё лицо покраснело.

– Чего ты хочешь?

– Ничего, – жёстко ответил он, – она хотела вернуться домой.

– Я должна поверить, после того, как ты появился и, блин…

– Ты всегда так много ругаешься?

– Забрал её без всякого грёбаного предупреждения? – сказала я, игнорируя его.

– Возможно, я передумал.

– Скажи мне правду, – сказала я, стиснув зубы.

– Возможно, вам стоит… – он указал на Дани, который всё ещё стоял позади меня, – кто бы это ни был, пусть идёт в другую комнату.

– Нет, – холодно сказал Дани, – я подожду здесь, если вы не возражаете.

Давид снова вскинул бровь.

– Дани может подождать здесь, – подтвердила я.

– Дани, – повторил Давид, затем на его лице появилось выражение узнавания, – ты Дани Райт?

– Да, – осторожно ответил Дани.

– Хм… – Давид вздохнул, его рот искривился, как будто он почуял что-то плохое, – что ж, мистер Райт, возможно, вы сможете сообщить мистеру Фестону, что Блэр дома в целости и сохранности.

Я уставилась на Давида, стараясь не выдать замешательства, но безуспешно.

– Какое отношение к этому имеет Майк?

За время брака с Давидом я привыкла к тому, что меня заставляют чувствовать себя глупой.

Его холодные глаза, полные снисходительного нетерпения, заставляли меня ползать, а мой дух – сжиматься всё сильнее и сильнее.

Было ужасно, что этот человек мог сделать одним лишь взглядом, как он мог свести меня к ощущению, что я просто шелуха рядом с тем, кто идёт по жизни с чувством собственного достоинства.

Он управлял мной с помощью таких взглядов, поглощал меня, использовал их как предупреждающие сирены о шторме, который может наступить, если я не прислушаюсь к нему.

Такие взгляды заставляли меня замирать, дрожать, трепетать в разных концах комнаты.

Подобные взгляды пугали меня годами.

Прямо сейчас, стоя на пороге моего дома в морозном воздухе воскресного утра, Давид пытался одарить меня одним из этих ужасающих взглядов.

Я увидела намёк на психопатию, мерцание человека, который умел причинять боль и наслаждался этим, который хотел бросить мне какое-нибудь колкое замечание…

И который не мог.

– Похоже, у вас есть друзья в высших кругах, о которых вы даже не подозреваете, – сказал он вместо этого, презрение едва скрывалось под острой вежливостью его тона. – Это очень интересно, моя дорогая.

– Не называй меня дорогой, – огрызнулась я.

Он ухмыльнулся.


– Моя дорогая…

– Ты не слышал её? – резко сказал Дани. – Или ты настолько тупой?

Это было рискованное заявление. Всё могло пойти невероятно плохо. Я не думаю, что Дани подумал о том, как плохо может обернуться такое высказывание, хотя я не могу его винить.

Ему никогда не приходилось стоять перед Давидом, трястись как лист и смотреть ему в глаза, пытаясь уследить за тем, где находятся его кулаки на случай, если мне придётся уворачиваться.

Но всё прошло не так уж плохо.

По крайней мере, не для меня.

У Давида, с другой стороны, было странное выражение лица. Мне потребовалось мгновение, чтобы распознать, что он нервничает.

– Как я и говорил, – он остановился, прочищая горло, – пожалуйста, сообщите Майку, что Блэр дома. Если она захочет снова провести время с семьёй, я позабочусь о том, чтобы мы обсудили это заблаговременно.

– Не хотите ли вы рассказать мне, почему так изменили своё мнение? – осмелилась спросить я в подчёркнуто вежливом тоне.

– Нет. Я хотел бы попрощаться со своей дочерью.

Бесполезно было добиваться дополнительной информации.

Давид не сказал бы мне больше, чем должен, просто потому, что что-то заставило его отказаться от йоты контроля, и он собирался ухватиться за что-то другое, что он мог контролировать.

Что бы Майк ни сделал, это потрясло его так сильно, что он пропустил церковь и привёз Блэр домой, хотя так долго добивался её.

Это потрясло его больше, чем что-либо прежде.

И это о чём-то говорит, потому что человек, который стоял на коленях, чтобы обнять мою дочь и сказать ей, что он её любит, был не из тех, кто позволяет чему-то потрясти себя.

Ни визиты полицейских, реагирующих на сообщения о домашнем инциденте. Ни вручение документов о разводе. Ни тот факт, что он положил меня в больницу.

Он был из тех мужчин, которые манипулировали девушкой годами, без всяких оговорок, без последствий и, что самое важное, без сожалений.

Нужно было многое сделать, чтобы поколебать такого человека.

Когда он уходил, я не знала, впечатлена или напугана тем, что Большой Майк был таким страшным ублюдком, что самый страшный ублюдок, которого я знала, боялся его.

Я не знала, что он сделал, что сказал, как ему удалось выследить моего бывшего мужа и мою дочь. Я не знала, какие у него связи.

Дани, похоже, тоже не знал. Не то чтобы я могла спросить его прямо в ту секунду, но, когда я написала ему сообщение позже, он клялся и божился, что понятия не имеет.

Артур мог знать. Возможно, знал. Эшли, вероятно, тоже. Я имею в виду, она, вероятно, спровоцировала это; я не знала, как ещё Майк мог узнать, что произошло, или кто такой Давид.

Я могла спросить её. Я могла позвонить ей и сказать, что Блэр хотела поиграть с Леоной, а потом выпытать у Эшли подробности.

Я могла давить и настаивать, чтобы она рассказала мне, что она сделала.

Я могла потребовать, чтобы Майк рассказал мне, как он нашёл Давида, как ему удалось сделать то, что я никогда не могла, и вызвать хоть какое-то подобие эмоций из ледяных глубин души Давида.

И, возможно, мне следовало бы. Это могло бы всё изменить.

Что бы Майк ни знал или делал, я могла бы использовать это, чтобы вычеркнуть Давида из своей жизни раз и навсегда.

А может, и нет. Может быть, Майк имел дело с завуалированными угрозами и закулисными сделками.

Может быть, он манипулировал манипулятором, каким-то образом находя что-то, чего Давид боялся и воспринимал это всерьёз.

И, возможно, я могла бы использовать это, найти способ заставить Давида согласиться навсегда убраться из моей жизни.

Потому что я устала от монстров в своей жизни. А он был монстром, худшим из всех.

Во мне, может, были маленькие монстры, но они были там только потому, что Давид породил их, отложил, как маленькие паразитические личинки. Он был отцом чудовищ.

Но он также был отцом моей дочери.

Если я что-то и помнила о той девушке, которой была до того, как Давид разрушил меня, так это то, что я ненавидела, когда мне говорили, что делать.

Я ненавидела, когда мне говорили, что носить, с кем разговаривать, как себя вести и что думать.

Давид сделал то, что не смогли сделать мои родители – сломал меня, подчинил себе, превратил в маленькую послушную женщину, которая кивала, когда ей говорили, и придумывала оправдания для своих потемневших глаз, когда это было необходимо.

И помоги мне Бог, я бы никогда не позволила никому испортить сознание Блэр так, как Давид испортил моё.

Давид добрался до меня, потому что мои родители пытались заставить меня быть дочерью, которую они хотели, вместо дочери, которую они имели.