Эгоистка

Взросление с ними было битвой, и шрамы от этого сделали меня уязвимой.

У Блэр никогда не будет таких шрамов, потому что для моей любви не было условий. Она получила её целиком и полностью, навсегда.

В своей дочери я видела ту девушку, которой могла бы стать. И даже если это была не та девушка, которой она хотела быть, это было нормально; она могла быть кем угодно.

Но я видела в ней частички себя, которые узнавала смутно, как будто это были друзья детства, которых я не видела десятилетиями.

И одной из этих черт была присущая ей потребность прокладывать свой собственный путь, делать свой собственный выбор, идти против того, что говорят люди, просто потому, что самоуспокоенность была не в её крови.

Я не могла быть плохой, когда дело касалось Давида. Не могла лишить её возможности быть с ним. Это только подтолкнуло бы её к нему.

Я знала это так же, как и то, что буду любить дочь всем сердцем, независимо от того, какой выбор она сделает.

Не было сомнений, что он тоже любил её, или, по крайней мере, то, что он чувствовал к ней, было ближе всего к любви, на которую он был способен.

Он причинил мне боль, но он не причинял боль ей, и это было самым важным.

Однажды она поймёт. Я с ужасом думала о том дне, когда она поймёт, каким человеком был её отец.

Мне страшно хотелось иметь дело с разбитым сердцем, вызванным единственным мужчиной в её жизни, который должен был никогда её не подвести.

Но это было открытие, которое она должна была сделать сама, и когда она это сделает, я всё ещё буду рядом, любя её безоговорочно.

И, возможно, этого будет достаточно, чтобы снова скрепить её сердце.

И всё же, возможно, мне следовало спросить Эшли и Майка, что они сделали. Может быть, мне следовало узнать, что за люди были в моей компании.

Может быть, мне нужно было знать, чтобы отомстить за все те ужасные вещи, через которые он заставил меня пройти. Чтобы наказать его так, как он наказывал меня.

Но я уже посвятила Давиду достаточно своей жизни. Поэтому я выбрала игнор.

Я выбрала обнимать Блэр так крепко и так долго, что она сделала огромный, задыхающийся, драматичный глоток воздуха, когда ей наконец удалось вырваться.

Я выбрала сказать ей подняться наверх и отнести всю её новую одежду в стиральную машину, чтобы я могла тайком поцеловать Дани и шепнуть ему, что мы поговорим позже и придумаем новый план, как рассказать Блэр о нас.

И не мог бы он подвезти меня обратно к Эшли за машиной и притвориться, что привёз меня домой по доброте душевной, чтобы она ничего не заподозрила?

Я решила позволить Вселенной наказать Давида. Я захотела направить свою энергию на вещи, которые могла контролировать. Вещи, которые хотела контролировать. Вещи, которые принесут мне радость, счастье и что-то хорошее, вместо того чтобы посвятить ещё одну секунду своего времени мыслям о нём.

Я решила быть эгоисткой, и я совсем не чувствовала себя виноватой за это.





Глава 19




Мы с Дани решили подождать до Рождества, чтобы рассказать Блэр о нас, как и планировали изначально, а потом быстро всё испортили.

Мы хотели дать ей время вернуться к какому-то подобию нормальной жизни. Сначала я не была уверена, что ей понадобится это время.

Я думала, что она будет обычной Блэр с её щедрыми улыбками, смелыми заявлениями и дикими мечтами, и не станет обращать внимания на хаос, который царил в её жизни последние несколько дней.

В конце концов, ей было восемь, и, возможно, она приняла бы всё случившееся за чистую монету.

И она, похоже, была в порядке, по крайней мере, большую часть дня в воскресенье.

Она казалась настолько нормальной, что я почти раздумывала, не стоит ли мне затронуть эту тему вскользь, спросить её, как бы она себя чувствовала, если бы мама начала проводить больше времени с кем-то, о ком она очень сильно заботится.

Только перед сном стало очевидно, что Блэр не совсем вернулась к своей обычной жизни.

– Я ла-ла-ла-ла люблю тебя, мой маленький светлячок, – пела я, укутывая её одеялами и следя за тем, чтобы вещи, для которых она якобы была слишком взрослой, были под рукой. Она могла схватить их, когда я выйду из комнаты, что она и делала.

– И я ла-ла-ла-ла люблю тебя, мамочка, – пропела она в ответ.

Она не называла меня мамой уже очень давно. Одного этого слова всё ещё было достаточно, чтобы вызвать покалывание материнского инстинкта, который подсказывал, что что-то не так.

Проглотив своё беспокойство в надежде, что она этого не заметит, я смахнула её волосы со лба, чтобы наклониться и поцеловать его.

– Что случилось, Блэр? – прошептала я.


Она замолчала на мгновение, затем открыла рот. Затем, нахмурившись, она закрыла его, прежде чем начать снова.

– Мы можем нарушить правило не разговаривать сегодня вечером? – спросила она.

Я снова зачесала её волосы назад, пытаясь успокоить собственные нервы.

– Только сегодня.

Её рот дёрнулся, она кивнула, но ничего не сказала.

– Ты собираешься сказать мне почему? – спросила я наконец.

– Ага.

Я подождала ещё мгновение, пока она, казалось, думала, затем подняла на меня глаза.

– Я не говорила папе, что хочу вернуться домой, – сказала она. – Я рада, что он это сделал, потому что я на самом-то деле хотела. Но я не сказала ему об этом, потому что подумала, что Санта может посчитать меня непослушной и неблагодарной.

– Неблагодарной?

– Бабушка сказала, что маленькие девочки, которые не носят платья, не ходят в церковь и не слушают своих пап, неблагодарны, – сказала она, – и неблагодарные девочки не попадают в список хороших.

Чёртова прогнившая старая карга! Два с половиной дня – это всё, что потребовалось, чтобы заставить мою девочку усомниться в себе.

– Твоя бабушка ошибается, – сказала я прямо, – очень. Ты не «неблагодарная», и поход в церковь, платье не делают маленькую девочку благородной, милой или ещё какой-нибудь.

– Но что, если из-за этого Санта перенесёт меня в список непослушных?

Я посмотрела слева направо, затем наклонилась.

– Вот что я тебе скажу. Если ты действительно хочешь знать, я расскажу тебе, как Санта решает, кто попал в список хороших.

Глаза Блэр засветились, и она кивнула.

– Ты попадаешь в список добрых дел, если делаешь хорошие вещи для людей, хорошо относишься к животным и всегда стараешься изо всех сил, – заговорщически прошептала я. – Санта знает, когда люди стараются поступать правильно, и даже если мы совершаем ошибки, он всё понимает. Если ты будешь стараться быть хорошим человеком, Санта включит тебя в список хороших.

– Правда?

– Правда.

На мгновение она почувствовала облегчение, но потом её лицо снова омрачилось.

– Хорошо, но как папа узнал, что я хочу вернуться домой?

– Этого я не знаю, милая.

Она скривила рот.

– Ну, я рада, что он это сделал. Не знаю, почему он всё время был таким ворчливым. Обычно, когда у меня папин день, мы делаем весёлые вещи, но теперь он хочет всё время говорить мне, что делать, а я не хочу его слушать. Думаю, я лучше буду неблагодарной.

Я скользнула рукой по её плечам, чтобы обнять её.

– Будь, – сказала я, – это лучше, чем быть изворотливой.

– Что такое изво… изва…

– Изворотливый, – я поцеловала её в макушку, – это значит фальшивый, ненастоящий. Если твой выбор – быть грубой или быть самой собой, будь самой собой.

– Будь собой, – повторила она, затем высвободила руки из одеял, чтобы снова обнять меня, – я рада, что могу провести Рождество с тобой, мамочка. Папа и бабушка, наверное, очень расстроены. Что-бы-там-ни-было-пора-спать, – пропела она, и я поняла, что с ней всё будет хорошо.

***

Я решила, что не помешает дать всему устояться в течение нескольких дней, прежде чем рассказывать ей о нас с Дани. Убедившись, что она спит, я позвонила ему.

– Это значит, что нам – тебе и мне – придётся немного помолчать, – сказала я, закончив говорить. – Мне жаль.

– Не стоит, – ответил он.

– Это значит, что мы не можем по-настоящему… ну, ты понимаешь.

– Что?

– Я собиралась сказать: не можем действовать иначе, но хорошо бы знать, где твои приоритеты, – поддразнила я.