Эгоистка

В тот год я едва могла позволить себе подарки – да что там говорить, в большинстве недель я едва могла позволить себе еду, – но я не собиралась позволить Блэр пропустить Рождество.

Это было её любимое время года. Она была ребёнком, так что, конечно, это было так, а я была её мамой, так что, конечно, я хотела сделать всё возможное, чтобы это время было волшебным для неё.

Даже если это означало, что она хотела провести Рождество с его семьёй. Я не могла дать ей этого, так как у меня не было семьи, но Давид мог, поэтому… поэтому для неё было важно быть там.

До этого момента я молчала. Моя боль была выше стенаний, выше криков, выше всего, что я когда-либо чувствовала раньше.

Я была деревом в лесу, падала, не слыша никого, ломалась так, как никогда не ломалась раньше, а, учитывая, насколько я была уже сломлена, это о чём-то говорило.

Мне нужен был кто-то.

Мне всё ещё требовались усилия, чтобы убедить себя пойти за телефоном. Я уговаривала себя, а потом говорила себе, что Эшли не захочет меня слышать.

Я говорила себе, что она будет смеяться, что она примет сторону Давида, что она будет ругать меня за то, что я позволила ему уйти из моего дома с Блэр на буксире.

Она будет кричать, вопить и говорить мне, что я ужасная мать, что я, вероятно, никогда больше не увижу свою дочь, что я не заслуживаю того, чтобы увидеть её снова.

Но, возможно, она бы не стала.

То есть, наверное, не стала бы.

Когда я окончательно убедилась в этом, я заставила себя пойти в прихожую и взять телефон. Маленький эгоистичный монстр внутри меня пытался подняться.

Он пытался напомнить мне о том, что сказала Эшли, о последних словах и обвинениях. О том, что я заслужила, чтобы мне сказали эти обидные вещи, потому что они были правдой, но это не значит, что она должна была сказать это прямо.

Но она была права, и мне удалось убедить это маленькое чудовище, что звонить ей было эгоистично с моей стороны, что у Эшли не было причин хотеть помочь мне, и всё же у меня хватило наглости попросить об этом.

И каким-то образом эта логика имела смысл, поэтому я набрала её номер.

Прошёл первый гудок.

Второй.

На половине третьего он отключился.

Я тяжело сглотнула, затем попробовал снова.

Один раз.

Дважды.

Три раза.

Потом трубку взяли.

– Здравствуйте, вы позвонили Эшли Райт из «Портретов Эшли» и «Страсти огня». Я сейчас недоступна, но, пожалуйста, оставьте сообщение или напишите мне на этот номер, если вы хотите договориться о встрече.

Бип.

В течение секунды я не могла ничего сказать, а потом прочистила горло и попыталась говорить, преодолевая сухость во рту.

– Эшли, это я, – сказала я, – я… я знаю, что всё было… Я не могу сделать это по голосовой почте. Позвони мне. Пожалуйста. Мне нужна… Мне нужна помощь.

Повесив трубку, я сидела молча, затем просмотрела свои сообщения. В конце концов, может быть, она не проверяла мои звонки. У неё есть на это полное право.

«Ты была права».

Я отправила сообщение, затем сжала губы.

Пожалуйста. Пожалуйста, позвони мне.

Когда спустя несколько часов мой телефон наконец зазвонил, выведя меня из полусонной дремоты, в которую я и не заметила, как погрузилась, это была не Эшли.

– Добрый вечер, мам, ты смотрела «Гринча» без меня? – пропела Блэр в трубку.

Я растроганно засмеялась и попыталась подпеть в ответ.

– Не волнуйся, милая, я бы не стала смотреть твой любимый фильм без тебя!

Она застонала, а потом захихикала.

– Мам, это не мой любимый фильм. Это твой.

Пусть никто не говорит, что моя дочь не была предана своему делу.


Она пела каждое слово, рассказывая мне о том, как Давид пригласил её на ужин в «настоящий модный ресторан», который оказался «Оливковым садом», куда я никогда её не водила, потому что «Оливковый сад» находился прямо рядом с «Красным лобстером», а я чертовски люблю моллюсков, поэтому туда мы ходили по особым случаям.

И она пела о том, как Давид обустроил целую спальню специально для неё, в которой была кровать принцессы с балдахином, пушистый розовый ковёр и большое окно, выходящее на задний двор.

Она пела о рождественской ёлке в его доме, и о том, как он сказал, что на следующий день они поедут к бабушке.

Она пела о том, что на следующий день он собирается отвезти её на Северный полюс в Колорадо, куда Леона ездила с Артуром несколько недель назад, поскольку это не так уж далеко от дома Давида. И что она очень постарается, но Давид сказал, что в горах плохо ловит связь, так что она может немного опоздать и позвонить к ужину.

А когда кто-то сказал ей что-то, что я не совсем расслышала, она пропела, что очень скучает по мне и надеется, что я хорошо высплюсь, и она поговорит со мной утром.

– И я ла-ла-ла-ла ЛЮБЛЮ тебя! – закончила она.

Я надеялась, что она не слышит, как захлёбывается мой голос.

– Я тоже тебя люблю, маленький светлячок. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, мама, – прошептала она, и тут телефон замолчал.

Эшли не перезвонила. И не написала сообщение. Было больно это видеть, но я подумала… хорошо.

Почти бездумно я села в машину и поехала к новому дому Эшли.

По дороге я репетировала, что хотела сказать ей, почти не обращая внимания, как будто составляла контрольный список проступков и способов, которыми я могла облажаться.

Я хотела сказать ей, что мне жаль.

Что я была глупа.

Что я была эгоистом.

Что она была права.

Что я нуждалась в ней. Что мне, наверное, всегда будет немного стыдно просить о помощи, но что я постараюсь, очень постараюсь стать лучше.

Что я говорила то, чего не должна была говорить, и хотела бы вернуть свои слова назад. Что она этого не заслужила.

Что мне чертовски жаль, что я оттолкнула её, и не могла бы она, пожалуйста, простить меня?

И что Давид украл у меня Блэр на Рождество. Я знаю, что не должно было произойти ничего подобного, что бы заставило меня просить о руке помощи… Но, если бы она могла найти в себе силы обнять меня и позволить мне немного поплакать, я была бы очень, очень благодарна ей за это.

Когда я подъехала к дому Артура и Эшли, её машина стояла на подъездной дорожке, и я могла видеть свет в переднем окне дома.

По привычке я припарковалась на другой стороне улицы; у Артура был гараж, полный слишком дорогих машин, чтобы парковать их на улице, поэтому я старалась не загораживать выезд на случай, если он будет работать, или что-то в этом роде.

Как оказалось, это не имело значения.

Я постучала в дверь, а не позвонила в звонок. Леона была в постели, предположила я, так как ей уже явно пора было спать. Никто не ответил сразу, поэтому я постучала ещё раз, чуть громче.

Не успела я постучать в третий раз, как дверь открылась, и я услышала стук своего сердца.

– Кэти? – наконец, сказал Дани. – Что ты здесь делаешь?

Конечно, это должен был быть он.

– Могу я поговорить с Эшли? – спросила я.

– Её здесь нет.

Я тупо уставилась на него.

– Что?

– Она… они с Артуром уехали в горы на выходные, – сказал он, – я здесь присматриваю за Леоной, потому что…

Он запнулся. Это было прекрасно, поскольку у него не было причин заканчивать предложение. Он присматривал за Леоной, потому что мы с Эшли поссорились, и она не могла попросить меня присмотреть за ней.

Потому что мы с Эшли больше не были друзьями.

– О, – сказала я, затем тяжело сглотнула, – хорошо. Ну, скажи ей, что я заходила, если ты не против, и что я пыталась ей позвонить и… и это всё, я думаю.

– Чушь, – прямо сказал Дани, – что случилось?

– Ничего не случилось.