Крым

Три дня «разговаривали» люди барона в крепостном каземате. На четвертый они вывели пленного на улицу. Перед Лешкой был совсем другой человек. От былой его напыщенности и злой энергии даже и следа не осталось. Месье был совсем поникшим и словно бы враз постаревшим.

– Трогайте, господа, я вас через несколько минут догоню, – сказал офицерам конвоя барон. – Ну вот, а ты говорил, что он на доверительный разговор не идет и грязно выражается, – кивнул на отъезжающих фон Оффенберг. – Тут ведь самое главное – это подход правильный найти. У каждого человека, как и у любой двери, есть свой особенный ключик, Егоров. Нужно просто правильно его подобрать. И заметь, что на нем, на вот этом самом месье, ни единой ссадины и синяка новых не появилось. Все общение у нас проходило только лишь словом единым и без помощи кулака, ну и без всякого прочего, – ухмыльнулся барон.

– Брр! – Лешке аж стало холодно от этих слов своего начальника, и он передернул плечами. – Толк-то хоть был от всего этого, ваше высокородие?

– А как же, конечно, был, – хмыкнул Генрих Фридрихович. – Что же мы трое суток просто так бы у тебя тут торчали? Как будто у меня и других дел нет, кроме как словеса плести в этих вот Судакских крепостных казематах. Очень интересный господин в ваши руки угодил, Егоров. Вокруг Крыма и его дальнейшего политического устройства сейчас такой клубок сплетен! О-хо-хо-о! И наше общее дело – постараться его распутать. Ну а тут такой хороший кончик из него торчит, знай только не ленись, на себя его тяни. В общем, твоя рота свое дело сделала, Алексей, все остальное дело уже будет за нами, – кивнул он в ту сторону, куда только что уехал конвой с пленными. – И для хана с его нукерами здесь тоже работа найдется. В Судаке и в его окрестностях вскрылось много затаенных и даже вполне себе открытых его недоброжелателей.

– Ваше высокородие, вот об этом я и хотел вас попросить, – Алексей в волнении переступил с ноги на ногу. – Из захваченных нами местных, в том числе и тех, кто был в числе мятежников, есть несколько человек, так сказать, осознавших свою вину и раскаявшихся. Без их помощи мы бы не только отряд в горах не разгромили, но и этого прибывшего морем месье бы не взяли. Очень вас попрошу, помогите их оставить в живых. У них ведь у многих здесь семьи.

– А ты не лишнего ли хочешь, майор?! Еще и просишь тут за подданных чужой державы! – нахмурился фон Оффенберг. – Двух итальянских штуцеров тебе мало и всех прочих трофеев? Так ты еще вглубь наших дел пытаешься нырнуть!

– Ваше высокородие! – Егоров вытянулся по стойке смирно перед своим куратором. – За эти штуцера мои егеря кровью заплатили, двоих солдат мы тут уже схоронили, и раненые еще были. Голову отсечь – это быстро любому можно. Только вот живые, разоружившиеся люди, они ведь полезней могут быть. Неужто, нам не пригодятся здесь, среди местного населения, те, кто будет обязан нам жизнью? Или мы не станем под себя со временем Крым забирать? Так вот и сохраните тех, кто нам потом впоследствии помочь сможет. Назад к мятежникам и туркам им дороги уже обратной нет. А Джафер так и вовсе рану получил, будучи в бою, и был он с нами заодно. Так сказать, кровью свою вину искупил.

– Тихо, Егоров! Тихо! – зашипел фон Оффенберг, оглядываясь по сторонам. – Ты чего тут про «Крым наш» так громко орешь?! О том, чтобы «забирать Крым», даже и в шутку пока не вздумай никому говорить! Не пришло еще время для таких вот разговоров! И по людям этим, за кого ты так хлопочешь, тоже можешь не беспокоиться, мы, небось, тоже не дурней тебя сами будем. Успокойся, ничего с ними плохого не случится. Но и ты об этом разговоре забудь, ибо твое дело военное. Или ты хочешь из егерей в тайный отдел военной коллегии перейти? Так я это быстро устрою!

– Ваше высокородие, не нужно меня из егерей, – Лешка сделал жалобное лицо. – Я ведь ничего такого не говорил. Вам, наверное, послышалось. Я, вообще, просто пожелать вам доброго пути хотел. Доброй, так сказать, и легкой дороги. Ну и про подзорную трубу думал уточнить, ту, которую вы на горной дороге у нас забирали для изучения. Она у вас пока еще не готова, чтобы в наши руки перейти?

– Сволочь ты, Егоров, – вздохнул Генрих Фридрихович. – Сначала меня кровожадным тупицей и бездельником выставил, потом послал подальше, а в конце чуть ли не в воровстве трофея обвинил.

– Ваше высокородие! – Алексей аж онемел от таких сравнений. – Я вообще ничего такого не говорил и даже не думал! Ну что вы, право слово, так вот издеваетесь!

– Ладно, ладно, Егоров, успокойся. Шучу я, – ухмыльнулся барон. – Настроение у меня сегодня хорошее. Как-никак не с пустыми руками в ставку возвращаюсь. Будет теперь что в столицу докладывать. Трубу я тебе скоро верну. И буду писать рапорт наверх о поощрении всех твоих людей. Нам сейчас только лишь накал противостояния осталось сбить. Большой турецкий флот какой уже день крейсирует у берегов. Александр Васильевич резервный корпус на полуостров вводит, чтобы усилить им береговую оборонительную линию. Так что сейчас все внимание на то, чтобы не допустить высадки османского десанта. Ну и один твой дежурный плутонг, как и раньше, продолжает охранять хана. Его нам потерять никак нельзя, Алексей. Присутствие Шахин Герая на этом посту означает то, что мы находимся в Крыму вполне себе легально, по его высочайшему, так сказать, приглашению. Все же остальные гости здесь весьма нежелательны для местного правителя и подлежат немедленному удалению. Ладно, надолго не прощаемся, майор. Обо всем интересном докладывай, как и раньше, мне лично. Счастливо оставаться! – барон вскочил на коня и кивнул драгунскому офицеру. – Поехали, капитан!

Звук копыт стих вдали. Алексей обернулся, рядом, шагах в десяти, мялся ротный подлекарь.

– Вашвысокблагородие, – протянул жалобно солдат, – там это, там Лужин шпыняется и ругается по-плохому. А вы же сами сказали ему не вставать, а только лишь на животе пластом лежать наказывали. А мне поручили строго следить за этим. Ну а он ведь не слушается меня, еще и бранится. А если с ним чего случится, так вы же с меня тогда спросите?

– Конечно, с тебя. А кто у нас тут на входе за главного лекаря? – усмехнулся Алексей. – Ладно, пошли к Лужину, посмотрим, чего у него там с раной. Если Федор Евграфович изволил шпыняться и ругаться, значит, все не так уж и плохо и можно уже какие-нибудь послабления ему давать.



В сентябре 1778 года в противостоянии с турками наступила кульминация. Берега Крыма блокировал османский флот из 170 кораблей. Суворов ввел на полуостров резервный корпус, усилил цепь пикетов по всему берегу и предписал маневрировать большим отрядам в виду у крейсирующих судов.

Турки запросили позволения сойти на берег, так сказать, «для прогулки». Им было отказано во вполне дружелюбной форме – мы, дескать, и рады бы, но ваши корабли прибыли из тех портов, где отмечена чума. А наши карантинные правила являются одинаковыми для всех без исключения.

Чуть позже поступил еще один запрос – о дозволении набрать питьевой воды на берегу и высадке для заготовки дров. На него так же вежливо, как и в первом случае, было отказано снова под предлогом опасения все той же чумы. Да и страшная засуха, от которой страдает Крым, мол, не позволяет нам поделиться водой даже с самыми дорогими нашими гостями.

Вежливая демонстрация силы и твердость оказались действенными. Турки не решились высаживать свой десант, и их флот удалился в Босфор. Крым остался независимым.

В двадцатых числах октября 1778 года А. В. Суворов перенес свою ставку в Гезлев, или, как он его сам называл, Козлов (ныне Евпатория).

В этом городе она находилась в течение семи месяцев. Сам генерал проживал в цитадели местной крепости, которая располагалась между мечетью Хан-Джами и православным собором. Александр Васильевич был не только блистательным полководцем, но и талантливым администратором. В этот год в Стамбул пришла эпидемия чумы. Благодаря строжайшим карантинным мерам, введенным генералом, Гезлев, да и весь Крым, избежал тогда страшной болезни. По приказу главнокомандующего русские солдаты очистили в городе все уборные и конюшни. Отремонтировали все городские колодцы, фонтаны и бани. Купание в них стало бесплатным. На рынках был наведен настоящий военный порядок. Для всех въезжающих в город и ввозимых товаров был организован обязательный осмотр. Обувь, телеги и руки под присмотром вооруженных военных караулов обрабатывались крепким уксусом. Всех жителей принудили выбелить свои дома и дворы как внутри, так и снаружи.

На генерал-поручика посыпались жалобы. Ведь, отремонтировав бани и городские фонтаны, он затем ввел и обязательное пятикратное омовение как для своих солдат, так и для всех горожан, независимо от их вероисповедания, под руководством мулл, за что в доносе христиан писалось, что Суворов «обасурманился и знает язык не только крымских татар, но и турок». Мусульмане в это же самое время жаловались на громкий колокольный звон и частое пение Суворова в церковном хоре.

Все жалобы остались без рассмотрения. Вечно опальный полководец на тот момент был очень нужен империи. Судьба этого великого человека всю его жизнь сопровождалась такими вот уколами со всех сторон. Но он продолжал идти дальше к своей великой славе, служа Отечеству.

От крымской эпопеи генерала остались и его многочисленные приказы для войск: «Соблюдать полную дружбу и утверждать обоюдное согласие между россиян и разных званиев местных обывателей… Земские залоги (т. е. местные законы и обычаи) свято почитать, равно российским».

Показательно, что изначально Александра Васильевича отправили на земли Крымского ханства исключительно для руководства сугубо армейскими вопросами, но сохранилось письмо Екатерины II, в котором она отмечает, что и «управление политических дел мне кажется сходственнее поручить Суворову…».

Императрица не ошиблась. Боевой генерал оказался талантливым и даже изощренным политиком, не растерявшимся в водовороте восточных страстей ханства и ловко строящим там свою линию. «…Светлейший хан теперь упражняется в мелких интригах с правительством и здешними магометанами… – докладывал он в Санкт-Петербург. – …И бывают у него некоторые помешательства… Усердному к российской стороне ханскому брату Казы Герай-султану вместо просимых им пятисот рублей, подарил я шестьсот…».

На фоне всех восточных интриг, более присущих профессиональному дипломату, генерал-поручик Суворов планомерно и последовательно создавал на землях «независимого» ханства многочисленные укрепления для русских войск. Их строили его солдаты, или, как выражался сам Суворов, «работные русской армии». Из многих впоследствии в Крыму выросли города или поселки. Да и сам Севастополь, главная база русского флота на Черном море, родился, в сущности, из укреплений Александра Васильевича. Город русской морской славы возникнет в ходе бескровного, но чрезвычайно напряженного противостояния суворовской пехоты с турецким флотом. Как писал в своем рапорте Александр Суворов: «По три батальона дружественно расположились в редутах с обеих сторон Ахтиярской гавани с приличной артиллерией…». «Дружественно расположились…» – полководец обладал очень метким и едким чувством юмора.



Осень и зиму отдельная рота егерей провела основным составом в Гезлеве. В дожди и ненастье хан по полуострову путешествовал очень редко, поэтому у дежурного плутонга дел было мало, и он сидел в предместьях Бахчисарая.

Сменившиеся с дежурства егеря и дозорные отделения откровенно скучали.

– Доколе еще тут сидеть будем, ваше высокоблагородие? – вздыхал Дубков. – Делов никаких у нас нет, одна только тоска тут. А там, на нашем Буге, работы по устройству сколько осталось – годами ее не переделать.

– Пока начальство обратно не откомандирует, так будем здесь сидеть, – тяжело вздохнул Егоров. – Ты думаешь, Макарович, меня на Буг не тянет?

– Ну как же это не тянет? – пожал плечами ветеран. – Конечно, будет тянуть, ваше высокоблагородие. Там ваш Ильюшенька, небось, вовсю уже по избе ползает, а скоро он, вестимо, и ножками по ней пойдет. Эх, да-а, детки растут, а нам вот сиди тут.

– Иван Макарович, ну хоть ты бы над душой не стоял и не бередил ее! – не выдержал Лешка. – И так ведь тошно!

– Все, все, Ляксей Петрович, не гневайтесь, я пойду, караулы пока проверю.

Старший сержант вышел из жарко натопленной комнаты цитадели, где сейчас располагался штаб особой роты. А Лешка вздохнул и продолжил скрипеть пером по бумаге, исполняя просьбу своего начальства. Господин бригадир пару недель назад настоятельно просил подготовить предложения по реформе военного обмундирования.


– Это даже не моя просьба, Алексей, а… – и он кивнул головой наверх. – Догадываешься, кто нас об этом просил? Шесть лет назад перед тайным выходом в Сербию кому ты там чесал про изменения в мундире у своих егерей? Вот-вот, теперь сам вижу, что смекнул. А таким людям, Егоров, в просьбах не отказывают. Так что бери-ка ты в канцелярии большую стопку бумаги, еще чернил и перьев побольше и начинай свой важный и творческий труд. Благо погода и затишье этому весьма способствуют. Сейчас только и сидеть возле горячей печки да казенную бумагу марать. Держи вот, это твое, – и он протянул плотный кожаный футляр. – Чтобы не говорил потом, что начальство твою дорогую зрительную трубу себе прикарманило. Кому ее отдашь? Небось, Гусеву или шурину своему, Милошевичу?

Алексей определил подзорную трубу для дозорного плутонга, именно для разведки она и была особенно нужной.

– Павел Фомич, отдаешь ее под запись в журнале, строго с моего разрешения, – приказал он писарю Осипову, исполняющему в командировке обязанности начальника тыловой группы. – Перед каждой выдачей делаешь особый инструктаж принимающему, а при возвращении внимательно ее осматриваешь. Как зеницу ока эту вещь нужно беречь. Ведь она по меркам мирного времени целой деревни душ в сто, пожалуй, стоит!



«Да-а, скоро к Рождеству будем готовиться, а снег третий раз уже истаивает под крымским дождем, – подумал Алексей. – Вот есть в этом благословенном крае три месяца, когда лучше быть отсюда подальше, где-нибудь в центре России, среди сугробов и заснеженных елок. Так, продолжим…»

«Считаю необходимым унификацию всей имеющейся армейской формы, – прочитал он переписанный на чистовую лист. – Новая форма должна быть простой, удобной и вместе с тем красивой. Армейские полки должны получать каски, куртки и шаровары одинакового покроя. Все отличия у солдат могут быть только лишь в цвете погон и в количестве или цвете галунов на их мундире.

Было бы вообще разумным уйти от нынешних мундиров, более предназначенных для строевых смотров и парадов, чем для полевой службы и боевых действий. Сейчас солдату это весьма затруднительно, учитывая, что он затянут в несколько кожаных ремней и даже летом одет в два шерстяных мундира. Он носит длинные, непременно напудренные и смазанные салом волосы косой, которая, дабы не болтаться и быть прямой, еще и заплетается вокруг железного прута.

Одежда же его должна быть такова, чтобы он вскочил со своего спального места в сапоги, в минуту натянул на себя все, включая и военную амуницию, схватил ружье и пошел бы сразу в бой.

Особенно хотел бы обратить Ваше внимание на введение летней полевой формы, скроенной из легкого белого полотна, учитывая то, что боевые действия будут вестись в жаркой и южной местности».

«Нда, дадут тебе летнюю форму, догонят и еще раз поддадут, – подумал Алексей. – Переделать косную военную бюрократическую машину – возможно ли вообще такое? Это каким же весом должен обладать человек, проталкивающий такую реформу?! Хотя Потемкин Григорий Александрович – это ведь действительно “глыба”! Человечище! Ладно, попробуем продвинуть через него свои мысли, авось, что и получится разумное. Так, переходим к детализации по родам войск. Первая у нас – это артиллерия, которая делится, соответственно, на полковую и полевую. Затем идет кавалерия, состоящая сейчас из тяжелой конницы – кирасиров и карабинеров, армейской – драгун и легкой – гусар. Ну и иррегулярной – казаков. Основной род войск – пехота – подразделяется на обычных мушкетеров и на отборную – в виде гренадеров. Еще в ней есть специализированные подразделения: пионеры или саперы, ну и, собственно, мы, егеря. У каждого из перечисленных родов войск при их относительной унификации обязательно должны быть и свои отличия, как в форменном обмундировании, так и в амуниции».

– Ваше высокоблагородие, разрешите? – в комнату, распахнув дверь, заскочил вестовой Данила. – Хан с ближней свитой только недавно приехал, а от их превосходительства теперяча капрал прибежал и говорит, что Александр Васильевич повелел всю нашу роту быстрее на крепостном плацу выстраивать!

– Дождь еще идет? – Лешка быстро накинул на доломан свою егерскую шинель, перецепил на нее свой боевой пояс с патронташем и натянул на голову зимний картуз с волчьим хвостом.

– Почти закончился уже, ваше высокоблагородие, – ответил вестовой. – Ветер со степи задул, и тучки в море вынесло. Так, чуток капает еще, но, наверное, скоро уже совсем прекратится. Зато, небось, как совсем прояснится, так и выморозит опосля. А что, декабрь месяц как-никак!

– Давай уже, метеоролог, двигай быстрее! – усмехнулся Лешка, выскакивая на улицу.

– Чегось?! – непонимающе протянул Данила.

– Беги вперед, говорю, пусть унтера личный состав по плутонгам выстраивают, а Ленька общий сбор для всех бьет!

Через несколько минут к выстроенной под барабанный бой роте вышло большое начальство. Хан со свитой и командующий всеми русскими военными силами в Крыму при нескольких штаб-офицерах предстали перед замершими шеренгами.

– Здравствуйте, соколики егеря! – Суворов, весело оглядев строй, задорно тряхнул своей светлой челкой.

– Здравжелаювашпревосходительство! – громко и слаженно рявкнули волкодавы.

– Ого, молодцы, бодры и веселы, а глаза задором горят! Небось, провиантмейстер расстарался, выдав мясца и сальца с магазинов, а артельные повара потом добрую кашку сварили? – подмигнул он разрумянившемуся Кудряшу, стоящему в первой шеренге. – Таким-то крепышам да по две порции положено давать. И то ведь, поди, мало будет?

Из солдатского строя послышались смешки. Любил их превосходительство пошутить с солдатами, да и самих солдат он понимал и любил. И они ему отвечали совершенно искренне тем же.

– Молчу, а то, вон, майор как смотрит строго! – кивнул он на Егорова. – Не будем нарушать строевых артикулов. Господин полковник, чего вы тут с сиятельным ханом хотели содеять? Не мешаю я вам.

Грузный полковник из квартирмейстерства коротко переговорил с крымским повелителем и затем, выступив чуть вперед, громко провозгласил:

– Милостью и помощью благословенного и высочайшего бога, падишах Великой Орды и Великой страны, и престола Крыма, и всех ногаев, черкесов, и татов с тавгачами, и Кыпчакской степи и всех Татар, великий хан Шахин Герай желает выразить свое высочайшее благоволение егерям особой отдельной роты и хотел бы отблагодарить за особые заслуги некоторых из них. Премьер-майор Егоров! – выкрикнул он, повысив голос.

– Я! – Алексей, четко выйдя из строя, вскинул ладонь к головному убору. – Господин полковник, премьер-майор Егоров по вашему приказанию прибыл!

Тот кивнул головой вбок.

– Господин майор, принимайте благодарность от хана.

– Хороший командир, – улыбнулся Шахин Герай. – Переходи ко мне в старшие всей стражи? Озолочу! – и эдак хитро покосился в сторону Тохтара.

– Никак нет, ваше ханское величество! – покачал головой Лешка. – Не могу я, присягу матушке императрице Екатерине Алексеевне давал.

– Хороший воин, верный, – хмыкнул крымский повелитель. – Вот тебе мой ханский подарок, – и протянул поданный ему из свиты голубой шелковый халат. Гладкая и мягкая ткань, приятная на ощупь, так и блестела в лучах выглянувшего из-за туч солнца. Воистину это был дорогой «царский» подарок.

– Благодарю покорно, ваше ханское величество! – рявкнул Алексей. – Служу России и матушке императрице! – и строевым шагом прошел на свое место.

– Поручик Гусев! – вызвал очередного награждаемого полковник.

Сергею был вручен красиво расписанный диковинными цветами длиннополый бело-синий халат из хлопка.

Третьим приглашенным был подпрапорщик Лужин. Ему был вручен шерстяной, однотонный и коричневого цвета. Было видно, что он очень тяжелый, и два воина из стражи придерживали его с боков, пока хан милостиво оглядывал стоявшего перед ним русского унтер-офицера.

– Пошли ко мне в сотники, смуглолицый? – с улыбкой предложил Шахин Герай. – Четыре жены у тебя будут, много наложниц и большой дом с садом. Я попрошу вашу императрицу, и она не окажет мне в таком вот небольшом пожелании. Непременно отпустит тебя ко мне.

– Благодарю покорно, ваше ханское величество! – выкрикнул, как и положено, Цыган. – Прошу вас, о великий хан, меня простить великодушно, но я никак не могу из своей роты уйти, потому как присягу, как и все, самолично давал, да и родная она для меня, эта вот рота. Кровью я клятву верности русским егерям во множестве битв и схваток давал. Извиняйте, ваше ханское величество, как-нибудь уж без жен и без сада обойдусь!

– Федька, зараза, уймись! Язык прикуси! – послышался звенящий шепот от головы строя, и Цыган испуганно вжал голову в плечи.

– Короший воин, верный и смелый, – протянул с улыбкой хан. – От пули меня заслонил. Ступай на место! – наконец милостиво махнул он рукой.