Кровь на камнях

В обратном порядке пронеслись казаки, гусары и свита генерала, а у них на плечах висела огромная масса турецкой кавалерии. Противник, желая использовать свой первый успех в сшибке, вылетев из узкого дефиле, сгруппировался и стремительно атаковал русскую пехоту. Но здесь их уже встречали плотные, заранее выстроенные каре. С этого момента руководство всем сражением перешло в руки Суворова. Генерал-поручик Каменский, считая, по-видимому, что продолжать его далее весьма рискованно, остался с основными силами своей дивизии при Юшенле. Только лишь малая часть его конницы приняла участие в дальнейших боевых действиях, придя на помощь боевым товарищам по собственному почину.

– Россыпным боем пали́! – отдал команду Егоров, выцеливая двигающего по дороге противника.

– Ваше благородие, по лесу османская пехота подходит, шагов двести до неё осталось, много их! – перекрикивая близкие ружейные выстрелы, доложился Лужин.

Это уже было серьёзно. Всадники неприятеля в лес не лезли, стремясь поскорее проскочить простреливаемый участок. А вот если эти обойдут да навалятся всей массой, то тогда мало не покажется!

– Оттягиваемся к своим! – отдал команду Егоров. – Пионерам пару фугасов с замедлением на дорогу. Не давайте туркам сближаться, нам прямой бой тут – сама смерть!

Вот они крадутся по лесу, рваные шеренги солдат, на головах чёрные каракулевые шапочки, сами одеты в короткие кафтаны с широкими поясами – албанцы! Умелый, сильный противник для лесного боя.

Алексей взял на прицел одного из тех трех, что шёл шагах в сорока чуть впереди. Сейчас их разделяла только лишь небольшая просека.

– Ну, получай! – Палец плавно выжал спусковой крючок, щелчок курка по огниву, вспышка, облако пороховых газов и удар приклада в плечо. А впереди с криком рухнул на траву человек. Привстав на корточки, Лёшка выдернул патрон из поясного патронташа, а слева и справа от него гремели выстрелами ружья егерей.

Бум! Ударила в то дерево, за которым прятался Лёнька, круглая ружейная пуля, и на барабанщика сыпануло сбитой корой.

– Хорошо бьют заразы, меткие! – подмигнул ему капитан. – А ты не зевай! Пристрелялись – смени позицию! – И сам же переместился чуть влево. – Кто это тут такой? Ага, а вот, похоже, и он!

За раскидистым кустом орудовал шомполом албанец. Казалось, что сквозь звук перестрелки до Лёшки долетел этот характерный звук удара металлического прута о ствол. Подожди, только никуда не уходи! Алексей выбрал серединку той тени, что мелькала сейчас за листвой. Мушка в серединке целика. Бах! Больше движения за кустом уже не было.

Алексей вскочил и пробежался вдоль егерской цепи.

– Держать оборону, братцы! Для нас этот пролесок последний рубеж. Не удержим – врукопашную в лесу придётся резаться!

Возле головы свистнула пуля, и он пригнулся. Вот уже час шёл этот лесной бой. Рота потеряла в нём уже убитого и двух раненых. Долго они так не продержатся, если навалятся с леса и дороги, только и останется тогда бежать без оглядки!

– Вашбродь, по дороге османская конница драпает! – донёсся доклад Андреянова. – Сломя голову несутся, видать, наши им там наподдали!

– Держим рубеж, братцы, передать по цепи, что наши совсем близко! – крикнул Егоров, прочищая шилом забитое затравочное отверстие в замке штуцера.

Русские пехотные каре, отбив три наскока кавалерии неприятеля, сами перешли в наступление и скорым шагом вступили в дефиле Делиорманского леса. Дорогу здесь пробивали Суздальский и Севский пехотные полки. По сторонам от них шли егерские батальоны Ферзена, Река и Трейдена.

– Наши, наши идут! – послышалось от дефиле, удерживаемого первой полуротой. По лесу с тыла бежали цепью зелёные фигуры в егерских мундирах.

– О-о, да здесь волкодавы албанцев к земле прижали! – крикнул невысокий жилистый поручик, подбегая к Алексею. – Батальон полковника Ферзена, господин капитан, поручик Слободской, – представился егерский офицер. – Теперь обратно этих погоним! – И, оглядывая просеку, выдернул из ножен саблю. – Рота, за мной!

Егеря выскочили вслед за своим командиром.

– Особая рота, вперёд! – Лёшка взвёл курок на уже перезаряженном штуцере и, пригнувшись, вынырнул из-за ствола на просеку.

– Ура-а! – нёсся клич нескольких сотен глоток. Беспорядочно отстреливаясь и не приняв ближнего боя, албанцы спешно откатывались на юг. А по дорожному дефиле уже с гиканьем неслись казачьи сотни.

Суворовские войска, совершившие до этого длительный суточный марш, прошли восемь вёрст в жару по лесной, загромождённой брошенным турецким обозом дороге и, выйдя на южную опушку леса, развернулись в боевые порядки. В атаку шло два пехотных каре. Спереди, в ста шагах перед ними, бежали в россыпном строю егеря, а кавалерия прикрывала пехотные фланги.

Вновь, как в прежних полевых сражениях, в клубах пыли с криками накатывала на русские шеренги неприятельская конница.

– Рота, дальний прицел четыре сотни шагов. То-овсь! Пли-и!

Грохнул оглушительный залп, и егеря в уплывающих в сторону облаках сгоревшего пороха сами без команды вели зарядку своих ружей.

Огнен как мог старался не отстать от своих русских товарищей. Его потряхивало от чувства близкой опасности и азарта боя. Быстрее, быстрее, ну же! Шомпол протолкнул тугую овальную пулю, обёрнутую плотной бумагой, до самого упора. Шомпол на место в цевьё!

– Огонь! – послышалась команда ротного, и по ушам хлестнул ружейный залп.

– Не успел! Ворона! – сам себя ругал молодой солдат. Засмеют товарищи копушу! Щёлкнул курок, встав на боевой взвод. Прицел! Выстрел! Бах! – фузейная пуля сбила того всадника, в которого он и метил. Ура! Он попал! Стрелок обернулся. Егеря уже были в шагах в десяти сзади, они спешно откатывались под защиту пехотных шеренг. А на Огнена неслась орущая и визжащая толпа турок. Быстрее, быстрее! Ну почему он такой неумелый!

Баба-ах! Баба-ах! Баба-ах! – волнами раскатились ружейные залпы от пехотных каре, и над головой у серба свистнула туча свинца. Он резко пригнулся и, потеряв равновесие, растянулся на траве. Ну всё, теперь точно его затопчут! И, сжавшись в комок, он закрыл глаза.

– Ранен, куда, где болит?! – По щеке хлопнула ладошка. Парня подхватили под руки два крепких егеря и потащили вглубь строя.

– Не-е, оглушило мало, упал. Не поврижден. – Огнен выдохнул и окончательно пришёл в себя.

– На вот, паря, хлябни водицы, – капрал из третьего отделения подставил горловину фляжки ко рту и влил ему воду.

– С почином тебя, братец! Почитай, что заново ты нонче родился, вот теперь ты настоящим егерем стал! – хохотнул подошедший рябой солдат и хлопнул его пятернёй по плечу.

Оген поперхнулся и закашлялся.

– Чаво тут крутишься, дурында! – прикрикнул на пехотинца егерский капрал, постукивая серба по спине. – Иди вон в шеренгу, басурмане уже прочь откатывают, скоро сами в атаку пойдём!

– Ну всё, оклемался, поди? Держи вот ружжо своё, вояка, и более его не теряй! Ты хоть даже и ранетый будь и кровью исходи, а личное своё оружье при тебе завсегда должно быть, ещё и с зарядом в стволе! – наставлял серба опытный егерь. – Ладно, один раз по молодости такое простительно, пошли вон скорей, капитан уже команду подал. Сейчас в цепи вперёд пойдём!


Отражая огнём и штыками атаки противника, русская пехота, поддерживаемая с флангов кавалерией, упорно продвигалась вперёд. Парируя натиск турок, Суворов несколько раз перегруппировывал свои дивизионные порядки. В некоторые периоды он ставил каре в одну линию, затем восстанавливал вторую.

С каждой неудачной атакой турки всё больше падали духом. Их натиск постепенно ослабевал. Той прежней уверенности и дерзости в наскоках уже и в помине не было. А русские пехотные подразделения, пройдя девять вёрст по жаре с боем, уже приближались к их лагерю. В это время пошёл ливень, как позже описывал в мемуарах Суворов: «…Шли мы лесом девять вёрст, и по выходе из него упал сильный дождь, который наше войско ободрил, противному ж мокротою причинил вред».

– Господин капитан, вам приказ от командующего дивизией! – молоденький прапорщик протянул руку в сторону холма. – Оттуда, с возвышенности, по нам османские пушки бьют, пока ядрами, это не так опасно, но как только наше каре к ним ближе подойдёт – картечью солдат посекут. Генерал-поручик приказал сделать так, чтобы они замолчали!

Козырнув, офицерик убежал обратно, а Лёшка, глядя на возвышающийся от него в версте холм, чесал голову.

– Легко сказать – чтобы замолчали, а как к ним подобраться. Живан, что скажешь? – и он передал свою подзорную трубу поручику.

Тот долго в неё смотрел и вернул обратно.

– Делать нечего, Алексий Петрович, будем штурмовать эту высоту, приказ нужно исполнять. Россыпью пойдём, не такими большими потери будут.

– Россыпью пойдём, россыпью, – шептал Алексей. – Эх, если бы не та кодла всадников, которая недавно только откатилась. Можно было бы теми кустиками у ручья пробежать по низине да потом с фланга и вообще чуть сзади этим пушкарям зайти. Но если сипахи нас там заметят, то враз всех стопчут. Им этот ручей, что для журавля лужа. Хм, а если их сковать, а если, допустим, у сипахов своя цель будет, и им не до какой-то там горстки егерей станет? Данилка! Подпоручика Бестужева ко мне быстро! – крикнул он вестовому, сам сосредоточенно осматривая подступы к холму справа. – Так, вот здесь укрыться перелесочком, а тут мы ныряем в ручей и бежим прямо по нему шагов триста. Потом он уходит западнее, а мы ещё забегаем за вот эти кусты и бежим резко влево на холм. Ну что же, стоит рискнуть!

– Господин капитан, подпоручик Бестужев по вашему приказанию прибыл! – отрапортовал бывший гренадёр.

– Алексей, позарез нужна твоя помощь! – Егоров пристально посмотрел в глаза офицеру. – Нам приказано взять во-он ту высоту с пушками. Если мы на неё вот так просто ринемся, то потеряем десятки людей, а приказ, возможно, что и не выполним. Я намерен атаковать батарею с правого фланга вон от того ручья, – и Лёшка протянул руку, показывая направление. – Но для того, чтобы туда пройти, необходимо сковать во-он тот конный отряд турок, иначе мы до холма не дойдём. Вот тебе мой кинжал! – и Лёшка снял с пояса каму. – Помнишь, среди гусар совсем недавно славно сидели? Командир моего приятеля поручика Белозёрского уж больно на него тогда облизывался. Передай, что это ему подарок, убеждай, проси, у тебя язык здорово подвешен. Но чтобы они отвлекли турок и дали нам минут пятнадцать времени. Давай, Лёша, давай, друг, я даже ждать результата не буду, у нас время поджимает. Сам понимаешь, скоро колонны подходить на картечный выстрел начнут.

– Понял, Алексей, сделаю, – кивнул подпоручик и крикнул сопровождавших его солдат: – За мной, братцы, бегом!

– Рота, в походную колонну становись! – Егоров оглядел егерей, занявших место в строю. – Братцы, впереди около версты бега. Потом топчу рвать будем. Вон они как приноровились из своих пушек по нашим палить! Не отставать! За мной! – и, увлекая за собой строй, кинулся к перелеску. – Эх, какой хлипкий лесок, не лесок, а так себе перелесочек, – тужил на бегу Лёшка. – Ну вот что ему чуть дальше, шагов бы на триста впереди не вырасти?!

Проскочили его егеря на раз-два.

– Ускоримся, братцы! – рявкнул капитан. Вот оно, то самое, рискованное место, шагов сто пятьдесят открытого пространства от перелеска и до ручья. Засветятся они на нём перед неприятельской конницей, и тогда поминай, как звали! Справа в низинке протрубил горн, и на поле выкатился гусарский эскадрон. Лёгкая конница русских шла с лихим посвистом, размахивая саблями. Турки были ошеломлены неожиданной атакой и загомонили, выстраиваясь для встречной рубки. Гусары, не доскакав до них шагов сто дали залп из своих коротеньких карабинов и, резко развернувшись, поскакали назад.

– Спасибо, братцы, выручили! – пробормотал Егоров, ныряя в кусты у ручья, а за ним следом туда заскакивали и его егеря. – Бегом, бегом, бегом!

Вспенивая и взбалтывая воду сотнями ног, рота пробежала такие нужные им триста шагов. А холм вот он! Дюжина орудий била ядрами по русской пехоте.

– Рота, штыки надеть! Вдох – выдох! Вдох – выдох! Ещё, ещё, ещё! Идём молча! Ура перед самым броском! – крикнул командир. Густая цепь стрелков в зелёных доломанах вылетела из кустов ручья и молча бросилась вверх, к турецкой батарее.

Бан! Бан! Бан! – били турецкие пушки ядрами. Хорошо работали турецкие топчу, из новых французских орудий, обученные лягушатниками и под командой советников. Дистанция до русских каре шесть сотен шагов, сейчас они зарядят дальнюю картечь, и она войдёт в плотный строй, разрывая тела. Топчу работали, словно проклятые. Каждый из них хорошо знал своё дело: банник, заряд, пыж, ядро, фитильная трубка! Всё внимание на шевалье и туда, куда направлен ствол орудия: «Быстрее заряжай, быстрее!»

Двести шагов до батареи, сто пятьдесят, сто!

– Русские! – вдруг выкрикнул кривоногий топчу, заметив какое-то движение боковым зрением.

– Рота, в атаку!

– Ура! Ура-а! – егеря с рёвом бросились в штыковую. Бах! – выстрел из штуцера в фигуру в чёрном плаще. Месье уже выбирал цель, подняв свой пистолет, но так и не успел спустить курок. Хэк! Штык вошёл с противным хрустом в грудь первого турка. Вперё-од!

– Пригнись! – Лёшка на автомате пригнулся, и здоровенный банник с шелестом пролетел возле самого его уха. – На!

В прыжке штуцер резко пошёл вперёд, к телу огромного топчу, клинок вспорол его плечо и тот, тонко взвизгнув, выпустил из рук своё грозное орудие припустившись прочь.

– Спасибо, Воробей! Предупредил вовремя, чуть башку этот бугай мне своим банником не снёс! – крикнул Лёшка, пробегая вперёд.

Егеря дрались остервенело, дорвавшись здесь до того привычного дела, которое они столько времени отрабатывали на своих полигонах. Пять минут, и батарея была очищена от всей своей прислуги. Часть её лежала переколотая у орудий, а большинство бежало сейчас с холма, да так, что аж сверкали пятки.

– Ура! – крикнул Макарович, подняв над головой штуцер.

– Ура-а-а-а! – раскатилось над отбитым холмом.

– Развернуть орудия на левый фланг! Пионеры и оружейники за фейерверкеров, – скомандовал Егоров. – Наводи на противника! Курт, во-он ещё одна батарея бьёт по нашим. Выкатывай три орудия чуть в сторону и дай по ним огоньку!

Ба-ах! Ба-ах! Ба-ах! – ударили пушки ядрами по дальней турецкой батарее. С визгом ушла дальняя картечь во фланг янычарского полка. Русские каре в это время приблизились на дистанцию ружейного выстрела и ударили по неприятелю залпами, намереваясь затем пойти в штыковую.

Паника охватила янычар, а за ней и всю турецкую армию. Только что стойко сражавшиеся, они бросали оружие, пушки, припасы, обоз и рассыпа́лись по окрестным лесам. О дальнейшем преследовании их нельзя было и думать, физические силы после суточного марша и восьмичасового изнурительного боя у русских были уже на пределе. Суворов остановил свои войска южнее Козлуджи и здесь же дождался подхода Каменского.



Вечером Александр Васильевич собрал у себя всех своих командиров. Вид он имел нездоровый, как сказали знающие люди, генерала мучила старая рана, и его сильно лихорадило. Но перед подчинёнными он старался выглядеть непринуждённо, как обычно, сыпал остротами, благодарил отличившихся в сражении. Только лишь хорошо знающие этого человека люди замечали красные от недосыпа и болезни глаза и бледное, осунувшееся, измождённое лицо.

– Господа офицеры, собрал я вас здесь, дабы иметь возможность попрощаться с теми, кто с великой доблестью служил под моим началом! Сегодня мы с вами сделали зело великое дело. Восемь тысяч солдат нашей дивизии переломили хребет сорокатысячной армии Хаджи-Абдул-Резака. Дорога на Шумлу открыта, а там дальше лежит путь на Балканы и на сам Стамбул. Жаль вот только, не идти мне с вами дальше, – генерал печально развёл руками. – По болезни вынужден я нынче же покинуть армию. Если у кого-то есть ко мне какие вопросы, прошу вас остаться, приму непременно. Всем выражаю своё самое искреннее почтение. Прощайте, господа! Даст Бог, ещё свидимся!

Лёшка вслед за остальными вышел из шатра полководца. Высокий гусар с майорским горжетом на доломане придержал его за локоть:

– Это ваше, сударь! – протянул он ему кавказский кинжал – каму. – Нет-нет-нет, и даже не пытайтесь меня оскорбить! Одно дело мы, капитан, делали. Рады, что смогли вам помочь! А лихо вы ту батарею на штык взяли!

– Спасибо, ваше высокоблагородие! – поблагодарил гусара Лёшка. – Огромное, искреннее спасибо от всех нас и от меня лично! А всё же подскажите, как мне вас можно отблагодарить? Вы ведь нам столько жизней тем своим отчаянным маневром сберегли! Не в уплату, господин майор, а так, просто по-человечески.

– По-человечески, говоришь? – усмехнулся кавалерист. – Неужели не знаешь, голубчик, что настоящие гусары любят?