Егерь Императрицы. Граница!

На своей Родине, в Тульской провинции, он не раз сам видел, как масло добывают изо льна и конопли, продавливая семена прессом, и решил попробовать добыть его теперь и из семян подсолнечника. Для начала он засеял им весь свой огород, а в конце лета срезал шляпки и вышелушил. К этому времени у Бочкарева уже было специальное, сконструированное им самим приспособление. Сбоку в дубовом коротком пне он выдолбил квадратную нишу, а внизу ее — цилиндрическое гнездо, куда и закладывал порции высушенных семечек. В это самое гнездо им вставлялся деревянный цилиндр, и с помощью двух клиньев, забиваемых молотком, он давил там заложенные семена. По боковому отводному желобку стекала густая, светло-коричневая жидкость с приятным запахом — самое первое настоящее подсолнечное масло России!

Масло это пришлось людям по душе, и к Бочкареву выстроилась очередь из купцов, продающих потом его на местных и даже на губернских рынках. Позже он усовершенствовал механизмы для добычи масла и построил самую первую в уезде промышленную маслобойню. Тут же у него появились и конкуренты, выстроившие подобные маслобойки, но рынок был настолько огромным, что поглощал весь объем отжатого масла.

Производства постоянно совершенствовались, и со временем они превратились в целые заводы. Рабочие устройства и механизмы для отжима масла там перевели с ручного человеческого на конную тягу, а сами прессы стали винтовыми.

Вначале семена подсушивались в огромных сушильных печах. Затем зерна отделяли от шелухи в рушительном барабане. Отобранное в них зерно уходило дальше в производство, а лузга в качестве отходов убиралась в сторону. Далее отсеянное зерно дробилось и растиралось твердыми камнями. Для достижения высокого качества дробленую семенную массу периодически смачивали теплой водой, а затем поджаривали на огромных чугунных сковородах, которые специально отливали для маслобоен. При этом работники беспрерывно помешивали ее своими деревянными лопатами. Созревшая для отжима масса в конце рабочего цикла сбрасывалась в огромный ящик, который был выстлан внутри суконной оберткой. И после этого начинались прессование и фильтрация самого масла.

Весь этот процесс Алексею был понятен, и теперь только оставалось вырастить подсолнечник у себя в поместье, отстроить маслобойню и искать для конечного продукта рынки сбыта. Все это Егоров и объяснил своим помощникам.

— Это же сколько денег нужно, чтобы такое маслодавильное дело у нас здесь начать? — покачал головой Елкин. — А нам ведь еще и на мельничный механизм тратиться да на отстройку мастерской с кузней для нашего Курта нужны деньги.

— А ты хотел вот так просто и по старинке чтобы все было, да, Потап? — вопросом на вопрос ответил Алексей. — Закинул по весне семена в землю, сжал осенью колос и отдал все выращенное скупщикам оптом, а чтобы при доходах остаться, так пожестче на барщине с крестьян силы выжимать. Так, дорогой, дело не пойдет, это все прошлый и даже позапрошлый век. Передовые страны уже давно от такого ушли и за счет грамотного хозяйствования вполне себе доходные сельскохозяйственные имения держат. Так что будем с этого хорошего и передового и мы для себя пример брать. А за деньги ты не переживай. Из десяти тысяч полученных премиальных восемь на развитие хозяйства уйдут и еще пару вам в плюс к ним же. Была, знаешь ли, у меня кое-какая заначка из драгоценных камушков. Пока там, в Москве, был, я их в хорошие деньги обратил. Хватит вам десять тысяч на все про все?

— Да, таких деньжищ, конечно, должно бы хватить, — согласился управляющий.

— Ну, вот и хорошо, — кивнул Алексей. — Осталось теперь дело за малым: следить, чтобы они разумно тратились, а потом приносили нам доход.



К концу ноября основное строение мельницы — монолитная башня — было готово, и Долгов Владимир уехал в Москву. Артель, строившая ее, перешла в руки Потапа, который нашел им работу по возведению новой конюшни, скотных сараев и птичника. Грузовыми санями прибывал кирпич и прочий строительный материал под будущую мастерскую Курта. А в начале марта прибыли из Калуги на тяжеловозах и металлические части для поворотных и рабочих механизмов мельницы. Потом с приходом весны наступило бездорожье, и на целый месяц все в поместье замерло. Лешка все это время просидел с чертежами и проектами по строительству маслобойни и с наступлением посевной буквально не вылезал из полей, самолично проверяя, как обустраиваются опытные участки под новые сорта пшеницы, картофель, подсолнечник и кукурузу.

Отшумели ранние майские дожди, и, наконец, подошло время убывать к месту службы.

Раннее утро зарождалось в пении птиц. Ночной туман, клубившийся у реки, начал понемногу расходиться. Солнышко, поднявшись над верхушками ближайшей березовой рощи, грело лицо и голый торс Алексея. Он, сделав большой круг своей традиционной пробежки, приближался теперь к усадьбе. Набитая тропка шла рядом с речкой. Возле нее босыми ногами на траве стоял в простенькой домотканой одежке Карпыч. Голова у него была чуть приподнята вверх, расслабленные руки лежали вдоль туловища, а глаза прикрыты.

— Карпыч! Эй, с тобой тут все в порядке? — негромко позвал его Алексей. — Карпы-ыч?

Дядька словно стряхнул с себя оцепенение и поглядел на Егорова.

— Ваше высокоблагородие, все хорошо, прощения прошу, запамятовал я, забылся. Хорошо-то как здесь! Солнышко родное, наше, русское, мягонькое. Травка родная, духмяная, речка эта журчит, и запахи. Помните, я вам как-то там, еще в Валахии, сказал, что словно бы запахи из своего детства вдруг почуял? Словно бы опять я в родной деревне босыми ногами по траве иду. Думал, того уже, в землю мне скоро придется ложиться. У Никитича ведь тоже так же вот было, а потом эта Журжа кровавая у Дуная, и все, и нет его. Вы меня еще тогда обругали, да так сильно, никогда еще я от вас этого не слышал. «Дядьку схоронил, не позволю тебе уйти, — на меня кричите. — Придет время, домой возвернемся, и будешь, — говорите, — еще по нашей земле босыми ногами ходить!» А я-то подумал: «Да куды это уже мне?» А вот же, глазам своим не верю, все ведь как по писаному сбылось. И я босыми своими ногами на земле нашей вот же стою. Слава тебе господи! — и он широко перекрестился.

— Хм, да-а, — хмыкнул Алексей. — Ну, вот и отдыхай больше, дядь Вань, чего ты всюду рвешься-то за молодыми?

— Да мне же за радость это, Лексей Петрович, — пожал тот плечами. — Жизнь-то, оказывается, моя и вовсе не закончилась. А я вот сейчас самый вкус ее почувствовал, и она мне теперь вся в радость. Не солдат уже, конечно, — и он постукал по деревяшке протеза. — Но вполне себе даже живой. А чего, еще два года мне только до полста лет. Вполне себе можно еще пару десятков тут доскрябать.

— И даже больше можно, — улыбнулся Алексей. — Ну ладно, Карпыч, не буду я тебе мешать медитировать, побегу в усадьбу. Ты это, смотри, сейчас солнышко припекать начнет, а у тебя голова, вон, непокрытая. Долго уж тут простоволосым не стой!

— Какой такой митировать? Вот все эти иноземные словечки, непонятные, — проворчал ветеран вслед убежавшему командиру и снова зажмурил глаза.





Глава 6. Черный призрак




Дорожный тарантас, свернув с Бухарестского тракта, взял направление на Умань. Позади были уже две трети тряского пути, и оставалось еще проехать протяженный степной участок Новороссии. Вокруг были огромные открытые просторы, пыль и знойное солнце.

— Что, Василий, отдохнул у мамки в деревне? Парного молочка обпился, вон какая мордаха у тебя красная и широкая, — пошутил Лешка, глядя на загорелое лицо фурьера.

— Отдохнул, вашвысокоблагородие, ага, — согласился унтер. — Хорошо, конечно, дома, и своим там сумел помочь, да меня в роту уже тянуть страсть как ведь стало. По ребятам нашим соскучился. Как там, интересно, сейчас у них? Чай, прижились ужо на новом месте, сейчас в секреты и в дозоры, небось, по берегу постоянно ходят, турку там караулят. Антиресно!

— И мне интересно, — кивнул Алексей. — Сейчас приедем, поручика Гусева на побывку отпущу. Бестужев-то, небось, уже давно на Буг вернулся. Поглядим, что у него с обещанными штуцерами там! Все ли их привез али так, балаболом пустым оказался?

— Да нет, господин майор, ну охфицер же ведь он. Никак не может их благородие свое слово не сдержать, — покачал своей рыжей головой Васька. — А Алексей Александрович — он-то охфицер правильный, боевой. Коли сказал, что будет их три, значит, все три нарезных ружья с побывки привезет.

Через три дня на четвертый после Умани егеря были в Елисаветграде. Алексей представился по случаю прибытия к месту службы Денисову Ивану Федоровичу. Губернатор был строг. На его плечах сейчас лежала забота по отстройке огромной, новой российской губернии. И за всеми его действиями очень пристально наблюдали из столицы, а Потемкин, как главный генерал-губернатор всего русского юга, отличался большой энергией, и бездельничать он не давал ни себе, ни кому другому. На юге Российской империи закладывались сейчас десятки новых городов, сотни сел и станиц, строились предприятия и учебные заведения, возводились мосты, дороги и верфи. Шло постоянное переселение десятков тысяч крестьян из глубины России и заселение ими вот этих самых южных степных земель.

Забот здесь было море. Не уходила совсем и военная угроза. На востоке Новороссии были воинственные ногайцы и лежала Кубанская пограничная черта, откуда нет-нет, а выкатывались в стремительном набеге степняки. Неспокойно было и на юге, в Крыму, где в любой момент могло вспыхнуть восстание татар, которое непременно бы поддержали турки своим десантом. На западе за Бугом стояла Очаковская твердыня при сильном гарнизоне и все увеличивающейся полевой армии. Только что войсками была разогнана смутная и мятежная Запорожская Сечь. Спокойным положение всего огромного края никак нельзя было назвать. Слишком много угроз довлело сейчас над всей Новороссией.



— С повышением тебя, господин-премьер майор, — поздравил Егорова генерал. — При мне в Первой императорской армии ты вполне достойно воевал, надеюсь и здесь, егерь, на твою верную службу. Участок твоей роте достался неспокойный, да, в общем-то, поэтому вас туда и поставили. Нужно напрочь прикрыть Бугскую линию от турецких и татарских разъездов. Мы для вас далеко, целых три сотни верст от нас до Николаевской, поэтому в случае чего связываться будете со штабом генерал-майора Ганнибала Ивана Абрамовича, героя Наварина. Его войска сейчас стоят в ста верстах за вашей спиной на берегу Днепра у крепости Александр-шанц, или Александр-кале (будущий Херсон), и прикрывают это направление как от Очаковской группировки турок, так и от недалекого Крыма. Вот в случае если на Буге будет совсем горячо, ты к нему напрямую и обращайся, он про вас уже осведомлен, но лучше все же до горячего не доводить. Ко мне у тебя вопросы есть? Нет? Ну тогда можешь быть свободным, — и он позвонил в колокольчик. — Следующего пригласите! Кто там у нас еще в приемной дожидается?

— Господин майор, Алексей Петрович! — из небольшого затемненного коридора Лешку окликнул знакомый голос. — Пойдемте за мной!

Алексей зашел вслед за человеком в просторную, освещенную свечами комнату, тот обернулся, и перед Егоровым оказался Баранов Сергей Николаевич, собственной персоной! Через час обстоятельного разговора подполковник протянул карту майору.

— В военной коллегии твои предложения по созданию укрепленной кордонной линии поддержали. На равноудаленном расстоянии друг от друга будут выстроены земляные шанцы, в которые при необходимости сядут новые егерские батальоны при полевых орудиях. Вопрос об их создании и прикрытии Буга стоит уже давно, но пока время для того еще не пришло. Сам понимаешь, мы пока стараемся сильно не раздражать турок. К зиме ждите подкрепления из донских казаков, а пока что держитесь там сами. Все, что вам будет нужно в Николаевской, пришлешь мне сюда списком вестовым через месяц. Буду помогать вам всем, чем смогу. У меня, конечно же, нет такого авторитета, как у Генриха Фридриховича, но я многому у него научился, — улыбнулся «офицер по особым поручениям». — Так что ты не журись, Егоров. И по тем трем десяткам, что тебе добавили в роту, веди отбор, так же как и было это у тебя в Валахии, из добровольцев. Дивизия Ганнибала, что стоит у Александр-шанца и закладывает там крепость и верфь с новым городом, у вас самая близкая из наших частей. Там стоит два пехотных полка, один конный и еще два батальона, один из которых егерский, подполковника Мекноба. Кстати, именно от этой дивизии на строительство ваших Бугских укреплений как раз-то и будет выделена в конце лета отдельная инженерная рота. Иван Абрамович — человек сам горячий, и спорить с ним я тебе не советую. Довольным за такую обузу, как вы, он, разумеется, не будет, у него ведь и своих забот на Днепре множество. Так что ты с ним в общении будь аккуратнее и помягче. А вообще, ты ему так-то никаким боком не подчиняешься, у вас ведь свое непосредственное начальство в Елисаветграде как-никак есть, — и Сергей Николаевич погладил свой новенький офицерский жетон. — Так что со всеми претензиями переправляй его корректно к нам, сюда. Ну а уж мы решим здесь все, как надо, на месте. По стоящим в Елисаветграде полкам трудностей у тебя не будет. Как только начнешь отбор людей, сообщи мне, хороших солдат я тебе тут же пришлю.




Три сотни верст до Николаевской егеря проскочили на выделенных им вместе с заводными лошадях всего лишь за два дня. За несколько верст до села на берегу Ингула наперерез им выскочил казачий десяток.

— Кто ви есть? — коверкая русские слова, прокричал старший дозора.

— Не видишь, что ли, перед тобой русский старший офицер в седле! Ты как ведешь себя, пес?! — проорал Афанасьев, направив свой штуцер в сторону гарцующего на коне приписного.

Егоров поднял вверх руку, осаживая Василия.

— Спокойно, казаки, мы из особой егерской роты, я премьер-майор Егоров, а это фурьер Афанасьев. Знаем вашего командира Касперова Сергея Федоровича, уберите свои ружья.

Дозорные переговорили между собой и, гикнув, припустились в сторону села.

— Ну никакого вежества к старшим, — ворчал Афанасьев. — Как была банда арнаутов, так и осталась.

Рота встретила своего командира с восторгом.

— А мы уж тут думали, не случилось бы вдруг чего! А вас ведь все нет и нет, — улыбался довольный Бестужев. — Я-то, вон, уже в конце марта на месте был. Со штуцерами! — особо подчеркнул он.

— Здравья желаю, господин майор, — обрадованный Живан радостно обнимал Егорова. Рядом крутились Хлебников Славка, Гусев и все старшие унтера.

— Ну все, Василь, мы дома, — подмигнул земляку Алексей. — Теперь уж тебе здесь точно не до скуки будет!



— Обстановка у нас здесь тревожная, ваше высокоблагородие, — докладывал на первом же общем совещании старших командиров Живан. — Первое время турки вели себя спокойно, и никаких столкновений у нас с ними до поры до времени не было. Так, только изредка конные дозоры от себя издали постреливали и чего-то там кричали нашим разъездам. Да тут ведь расстояние-то между берегами огромное, даже и свиста от пуль не было слышно, только лишь одни далекие бахи. А как только прочный лед в декабре месяце появился, так раза три мы на их след у себя натыкались, когда они со своего на наш по реке выходили.

А вот в начале февраля у бугских казачков и первая сшибка уже с ними была. Их дозорный десяток сначала из рощи обстреляли, а потом гнали его до нашей четвертой заставы. Там как раз третье отделение Изотова стояло, ну, они как дали пару залпов по погоне с шанцев, так те турки сразу же назад обратились. Три трупа и раненого коня они на месте бросили. Мы те трупы на подводах в Елисаветград, как вы нам и приказывали, с письменным донесением отправили, чтобы там тоже видели, что у нас дела здесь серьезные творятся. И после этого турки немного притихли. До самой весны их вообще слышно не было. Казаки в той сшибке одного своего потеряли, а второму их пуля руку перебила. Хоть немного осторожнее они стали и чуть серьезней, и, когда в начале марта на них целая полусотня выскочила, они уже готовые были и сразу же к ближайшей нашей заставе ускакали. Османы постреляли им вслед, но близко уже к нам не сунулись.

А потом потеплело, лед с реки сошел, и большая вода все берега залила. У нас тогда и вовсе тихо стало. Правда, с месяц назад опять вот началось. Появились то ли баркасы, то ли кончебасы, большие и малые гребные суда при одной мачте и с высокими бортами. Мы такие еще на Дунае у турок видели. Подскакивают эти гады обычно на рассвете, словно бы призраки из тумана выходят, и бьют из фальконетов или из других своих орудий. У казаков, вон, двоих уже убили, а у нас Яше Хмурому картечина в бок ударила и ребро ему сломала. Ребятки, конечно, постреливали им в ответ. Но кто там разберет, попали они в кого или нет. А турки глумятся, верещат с кончебасов и со своего берега, из ружей в нашу сторону палят. Рыбаков местных прижали, они, вон, даже теперь выходить на ловлю на Буг боятся. На Ингул было на промысел переместились, так в прошлую неделю турки и туда зашли и начали в них палить. Ладно хоть местные хорошо там все протоки знают, нырнули в камыши, и нет их. Однако множество сетей и снастей там, на месте, бросили.

— Сколько судов у турок? Одни и те же или все разные? — поинтересовался Алексей.

— Вашвысокоблагородие, дозвольте мне ответить, — попросил слова Макарович. — Я сам с ними раза три уже сталкивался, потому и разглядел хорошо. Всего три их там, значится, из самых больших, которые на реке безобразничают. Два немного поменьше. С каждого борта у них по десять весел, а вот в одном, в том, что самый здоровый, так в ем аж целая дюжина их, и крашен он весь в черную краску. Остальные-то все как бы такие серенькие. На меньших судах фальконетки только стоят, и там ядрышки с малое яблоко будут. А вот на черном на носу пушчонка добрая, наверное, фунтов на шесть точно будет. И картечью она пуляет — ого-го! Ладно хоть наши-то робята, они ученые уже, сразу же прячутся, ежели вдруг турку увидят. Тот по ним картечью, конечно же, даст, а она только лишь ветки с кустов посшибает, и все. Робят пока ею не задевало. Правда, Яшке, конечно, влупило в бок, ну да он сам виноват, больно долго выцеливал из штуцера этих канониров. А так-то турки уже ученые, близко к берегу они не лезут и над бортами свои морды сильно тоже не кажут. Видать, и им наших пуль хватило для ума-разума.

— Ясно, значит, силу турки нам показывают, говорят, что они здесь хозяева на реке, — кивнул Алексей. — Нужно их как-то угомонить. А не то прижмут нас здесь так, что мы и носа казать лишний раз не будем у речки, а потом и высаживаться на наш берег начнут, еще и села при этом пожгут, народ посекут. Ладно, что там еще у нас?

— Да все остальное, как у нас и ранее было, так же осталось, — продолжил свой доклад Живан. — Касперов немного порядок у себя в полку навел, хотя, конечно, дури там еще у него хватает. Ну да теперь-то хоть казачки дозорами по берегу ходят. Вон, как их только османы зимой постреляли, а мы тех злодеев от застав отогнали, так хоть теперь с нами начали они считаться. Пять застав, как смогли, мы построили. Укрепления там, конечно, все небольшие, на одно лишь отделение они, но укрыться в них все-таки можно. По всем сторонам у каждой заставы мы установили рогатины. Сами они на земляной насыпи у нас стоят и обложены вокруг корзинами с землей и плетнем. Расстояние друг от друга примерно около пяти верст. Так там в каждой заставе по пять человек в сутки наших дежурят, но, как только вдруг какая тревога случается, они сразу же в десятки сбиваются, потому как пятеркой, сами знаете, даже от малого конного дозора просто так не отбиться. Учебный полигон здесь наподобие Бухарестского, точь-в-точь прямо как там, мы отстроили. Рота наша сейчас вооружена не хуже прежнего. Курт гренад и фугасов за этот год изрядно наготовил. Даже в запасе они у нас теперь есть. Вот по основному, пожалуй, у меня и все.

Главный каптенармус роты Усков отчитался по тыловому хозяйству. С провиантом и боевым припасом трудностей не было. Продовольствие доставлялось из Елисаветграда исправно. Были выделены деньги на его закуп, и, учитывая низкие цены у местных, все были вполне сыты и довольны. Возникли сложности только по обуви. Те сапоги из самой последней партии оказались ненадежными и у половины егерей развалились.

— Весну в них еще как-то все отходили, а вот дальше ты хоть в лаптях иди, — сетовал Степан. — Заявку мы еще в мае на обувку подали, а тут вот уже июль начался, и дело с места вовсе не двигается.

— Сколько у нас егерских укороченных фузей в запасе? Сабель и пистолей сколько? — поинтересовался у тыловика Алексей. — Есть ли запасные комплекты с егерской амуницией и формой? Сколько всего лошадей у нас здесь и каких? Давай, давай, Степан, только одну правду говори, — поторопил его Егоров. — Нам еще три десятка людей в наш штат роты добавили. Будем создавать помимо пешего дозорного еще и конный плутонг. Потому и спрашиваю я тебя сейчас обо всех наших запасах.

— Ого! Сто восемьдесят пять человек личного состава! — зашевелились командиры. — Эдак мы скоро и до егерского батальона дойдем! А чего! И так вон как рота расширена, дальше уже некуда!

— На всех мундиров, а уж тем более сапог у меня точно не хватит, ваше высокоблагородие, — покачал головой каптенармус. — Ежели по ружьям, то есть в заначке дюжина егерских, ну и с десяток обычных пехотных фузеек тоже припасено. Один тромбон плюс к ним в запасе имеется. Пара десятков пистолей из трофейных, не самых лучших, тоже лежат в заначке. Сабель совсем мало, ну если только полтора десятка я их найду. Коней строевых, помимо тех четырех, на которых вы сюда доехали, у нас еще два десятка. Плюс двадцать три лошадки, которые пригодны только для работы в упряжи, имеются. Я по оружию просил в запас испросить его из главного интендантства, но господин Милорадович говорит, что нам там начальство грубым отказом на эту просьбу ответило.

— Ничего, теперь грубить вам не будут, — успокоил тыловика Алексей. — У нас есть в главном штабе тот, кто со всем этим поможет. Ты, Степан, напиши подробно, чего и сколько нам будет нужно с учетом расширения. А уж дальше мое дело будет, как это все выбить для нашей роты в Елисаветграде.



— Алексей, у Катарины послезавтра день рождения, семнадцать лет исполняется девице, непременно к нам приходи! — пригласил Егорова Милорадович. — Она тебя будет очень рада на нем видеть! Весь год ведь спрашивала: «Нет ли каких вестей от Алексия?» Всех офицеров пригласили на него и Курта. Придешь?

— Приду, приду, вот только немного разберусь со всеми делами. Всю кордонную линию я хочу самолично ощупать и вечером послезавтра непременно у вас буду, — кивнул Алексей. — Сегодня меня не ждите, ночевать у Буга буду с дальним дозором. Трогаем, Федор! — махнул он рукой, и дозорный десяток упылил в сторону реки.

— Вот тут, вашвысокоблагородие, и был наш наплавной мост на тот противоположный османский берег, — кивнул Лужин. — По нему Вторая армия с этой стороны на турецкий Очаков зашла. Потом его льдом, конечно же, сбило, и, как местные говорят, опять его потом здесь же строили. Ну а с выходом наших из осады крепости нужда в нем совсем уже отпала, и его совсем весь снесло. Теперь только на лодочке на тот берег можно добраться или, как татары рядом, наплывом со своим конем. Но тут в низовьях на коне будет, пожалуй, им трудно плыть. Уж больно здесь широкое гирло перед самим морем. Это вот если повыше этого места, где Ингул в Буг вливается, там, небось, и можно подготовленному всаднику на наш берег переправиться.

Федор вдруг вздрогнул и вскинул штуцер наизготовку, выцеливая кого-то в прибрежных кустах.

— А ну, руки в гору! Выходи быстро сюда на берег, а не то я стрелять буду! — крикнул он грозным голосом и повторил приказание короткой фразой на турецком. Десяток егерей разом спрыгнул с коней и защелкал взводимыми на ружьях курками.

— Не пуляйте, хлопцы! Свои мы, рыбари из Баловни, — раздался крик из кустов.

— А ну выходи, глянем, какие вы там рыбари! Давай, давай, быстрее, пошевеливайтесь! — громко потребовал Лужин.

Прибрежные ветки раздвинулись, и из небольшого челна на берег выбрались два рыбака. Один из них был совсем молоденький, лет четырнадцати, белобрысый парнишка, а второй — уже пожилой и седоусый, средних лет дядька.

— Соловей, а ну глянь, что там еще у них возле берега! — потребовал Федор, разглядывая задержанных.

Алексей в процесс проверки местных не вмешивался, наблюдая за действиями своих дозорных со стороны. Половина из них контролировала сейчас рыбаков и берег, а остальные рассыпались и «держали» дальние подступы. Егеря работали спокойно и уверенно. Было заметно, что для них это все уже привычное дело.

— Челн, Федор Ефграфович, в кустах. В нем только сети, и в корзине еще немного рыбы, — доложился Ваня.

— Угу, рыбаки, значит, — прищурился Лужин. — А зовут-то вас как?