Эффект бабочки

В случае, если ущемлены интересы нашего собственного ребенка, приемный тут же съезжает безоговорочно.



Согласившись на выставленные требования, спустя неделю, ушедшую на оформление документов, я стала временным опекуном до принятия окончательного судебного решения.

Я помню день его приезда. Когда на шестом месяце беременности у меня внезапно появился ребенок. Кристер был в это время на работе – я тщательно подбирала момент. На кухонном столе, накрытом салфетками с Дональдом Даком, стоял испеченный мною тортик со взбитыми сливками, украшенный шоколадным драже. Мальчика сопровождал сотрудник Комитета по соцзащите, все детские вещи умещались в маленьком рюкзачке – свитер, брюки, две пары сменного белья, новая на вид мягкая игрушка и неоткрытая пачка фломастеров. Забитый пятилетний ребенок, который избегает моего взгляда и боится ответить, когда к нему обращаются. Внешне так похожий на свою мать, что можно перепутать время.



Все, что совершает человек – и добро, и зло, – размножается до бесконечности. У меня были добрые намерения, но в свете недовольства со стороны Кристера я поступила ужасно эгоистично. Я взяла на себя право заманить в свою жизнь ребенка, зная при этом, что цель Кристера – от него избавиться. И то, что мне временно удалось настоять на своем, вовсе не означало, что он сдался. Муж просто сменил тактику. Кристер никогда не изменял себе: если уж он определился, его мнение будто высечено в камне. Ему было принципиально важно доказать свою правоту, а признать ошибку – равносильно самоотречению. И все же я гнула свою линию. В результате Стефан стал невинной пешкой в моей нездоровой борьбе с Кристером. В глубине души я знала, что в этой борьбе невозможно одержать победу. А как это сделать, когда его бич растет в моем собственном теле?

Я рискнула в безнадежной ситуации, но на кону стояло благополучие Стефана.

Осторожно и с бесконечным терпением я старалась завоевать доверие мальчика, и с такой же осторожностью он подпускал меня все ближе. Ребенок был кротким и молчаливым, никогда не устраивал беспорядка и с полуслова подчинялся взрослым. Кристеру было не на что жаловаться, и внутри меня уже зрел триумф. В то же время я знала, что ситуация требует осторожности. При малейшей неудаче правда могла оказаться на стороне мужа.

Постепенно, понемногу Стефан впускал меня в свой удивительный мир пятилетнего ребенка. Благодаря пакту, заключенному с мужем, я получала удовольствие от общения с мальчиком. Он был осколком моей семьи. И теперь соотношение сил между командами стало более равным – я уже больше не выступала против Кристера с Лиллиан в одиночку. Моя жизнь стала крутиться вокруг Стефана, я перестала замыкаться на самой себе, и от этого стало легче. Мое зачерствевшее сердце приоткрылось, я полюбила Стефана как собственного сына. Но это нарастающее чувство бдительно отслеживал Кристер. Он с досадой наблюдал, как я меняюсь, а его методы вновь обратить на себя мое внимание становились все более изощренными. То он начинал страдать от мистических болей, то пускался в обвинения, что я на самом деле люблю профессора Свена Рюдина, то говорил, что я холодна и эгоистична, а мое изменившееся поведение использовалось в качестве доказательства ветрености. Какая из меня выйдет мать, если я всегда ставлю во главу угла свои собственные интересы? Я защищалась как могла, загоняя беспокойство внутрь себя. Видя, что я не уступаю, Кристер попытался воздействовать через Стефана: на участке перед домом они строили фонарики из снега[27] и начали вместе читать книги. Он даже предложил сидеть со Стефаном вместо няни, которую я приглашала в те вечера, когда работала. Наконец воцарилось подобие спокойствия, и в последние недели перед родами мне казалось, что все должно получиться.

Но в раненом детском сердце таится больше ярости, чем оно способно в себя вместить.

Я была первой и последней, кто дал Стефану возможность почувствовать себя защищенным.

Теперь ему придется делить меня с Викторией.

Как остро я все ощущаю, будто это было вчера. На то, чтобы справиться с отдельными переживаниями, может уйти целая жизнь. Свершившееся можно рассматривать с разных сторон, находя все новые и новые причины и оправдания. Возможно, то, что мы в итоге назовем правдой, – на самом деле всего лишь трактовка, обеспечивающая нам наибольшую степень душевного равновесия.

– Ты же сама видишь эти синяки. Он бьет ее. Я видел собственными глазами.

– То, что он немного ревнует, совсем не странно, ведь он такое перенес. Мальчик только начал доверять нам, почувствовав себя в безопасности, и тут вдруг на свет появляется маленькая сестра.

– Виктория ему не сестра, она его кузина.

– Мы должны дать ему время привыкнуть.

– И в это время он будет избивать нашу дочь? Должен сказать, Будиль, что твое легкомыслие меня удивляет. Такого я от тебя не ожидал. Твою дочь калечат, а ты не обращаешь внимания.

– Ну, конечно, я.

– У нас действует соглашение, надеюсь, ты помнишь? Или тебе сложно держать под контролем свои обещания?

– Но это пройдет, нам просто надо.

– В понедельник ты позвонишь в Комитет соцзащиты и скажешь, что раскаиваешься в принятом решении. Я клянусь, Будиль: если через неделю он не исчезнет из нашего дома, я подам на развод и потребую единоличной опеки над Викторией. И суд будет на моей стороне – у тебя нет шансов. Потому что нет денег. А когда я покажу фотографии синяков на теле Виктории, всем станет понятно, что ты за мать. Мать, которая не способна защитить своего ребенка.

– Но.

– Что именно тебе непонятно?

– Просто, я считаю, что.

– Считают только идиоты, Будиль. Когда ты наконец поймешь, что надо слушать, что тебе говорят другие?



Так больно – словно это было вчера.

Прости меня, Стефан. Прости мою слабость. Не проходило ни единого дня, чтобы я не вспомнила о тебе.

Ты – единственный, к кому я испытала подлинную любовь, и, исчезнув, ты забрал с собой мою способность любить. Да, я люблю Викторию, но ей приходится довольствоваться любовью, омраченной утратой.

Утратой тебя и моего уважения к себе.

Ибо мое было царство. И раскаяние, и стыд во век.



Время уходит, струйка в песочных часах по-прежнему стремится вниз. Те же лучи солнца разливаются над Старым городом. Окна распахнуты, на улице – лето. Я прислушиваюсь, лежа в постели, наслаждаюсь доносящимися звуками.

Люди приближаются и проходят мимо.

На стене рядом со мной карандашом нарисованы человечки. Я заметила их еще в первый день. Несколько едва заметных фигурок, выведенных, очевидно, детской рукой, не покрыты новым слоем краски. Папа, похоже, решил оставить их, когда перекрашивал стены. Чтобы сохранить маленькое напоминание о своем внуке Стефане.

В одной из картонных коробок лежал папин счастливый лотерейный билет. Тринадцать цифр из тринадцати, сюда же прикреплен пожелтевший чек с суммой выигрыша. Это объясняет, откуда у него взялись деньги. Он выиграл и, должно быть, втайне от всех купил для Дороти квартиру – в то время без горячего водоснабжения, с общей ванной в подвальном помещении. Это была попытка помочь дочери за спиной жены.


Меня утешает, что он пытался.





Андреас




Если поместить крысу в лабиринт, пройдет время, прежде чем она найдет выход. Потом крыса обучит этому навыку других животных из своей стаи, но если поместить в тот же лабиринт новые группы крыс, они уже будут находить выход значительно быстрее. И похоже, что крысы в других лабораториях мира легче учатся выходить из подобного лабиринта. Как такое происходит?

Они приобретают знания через свое морфогенетическое поле. Чем большее число особей освоит эти знания, тем сильнее становится поле.

А как объяснить таинственное появление земледелия? Десять тысяч лет назад люди во всем мире вдруг начали возделывать землю совершенно независимо друг от друга, не имея возможности сообщить о своем открытии жителям других континентов. Как всем внезапно пришла в голову одна и та же идея?

Сознание представляет собой силовое поле, действие которого распространяется далеко за пределами нервной системы мозга.

Чем объяснялось поведение собачки, жившей у бабушки с дедушкой? За полчаса до возвращения кого-нибудь из них домой она подходила к входной двери и ждала их. Я даже установил видеокамеру, подтвердившую это явление, но, несмотря на наличие доказательств, я счел его случайным, поскольку с научной точки зрения объяснить это было невозможно.

Сознание собаки вступало во взаимодействие с пустым пространством, существующим между предметами. Именно там сохраняются все процессы, и информация, и именно это пустое пространство, не ограниченное временем и пространством физическим, обеспечивает целостность вселенной.

Почему я не узнал об этом раньше?

Потому что это знание еще было никому не доступно. Количество ответов, которые можно найти с помощью разума, ограничено. Царящие представления о мире устанавливают границы восприятия и определяют, что ты способен осознать. Но человек не рождается с этими представлениями – всему, что ты знаешь, тебя научили. Таким же образом человек узнал модель мироустройства, но это вовсе не означает, что данная модель соответствует действительности. Никто не знает, как устроен мир. Ты поймешь это первым.

– Андреас, миленький, отопри дверь.

Я – избранный. Мироздание сделало меня своим союзником. Голос говорит со мной день и ночь, шепчет из батарей и труб, телеграфирует сообщения потрескивающими половицами, указывает мне путь в информационном космосе и ведет к просвещению. Три недели без сна вывели мой мозг на новый уровень, мои чувства перешли на другую частоту и воспринимают теперь дополнительные измерения.

Ничто не стоит на месте. Все сущее возникло в результате предшествовавших событий. То, что казалось мне причудливой случайностью, на самом деле имело глубокий смысл. Если бы я не зашел тогда в ювелирный магазин, я продолжал бы жить глухим и слепым. Я никогда не стал бы искать правды. Мне бы никогда не открылся целостный взгляд на мир. Я никогда не стал бы избранным.

– Ну, пожалуйста, Андреас, просто отопри дверь. Ты уже несколько дней нормально не питался.

Я застрял в теле, которое отделяют от остального мира какие-то жалкие щели. Уши слышат, но не чувствуют запах. Глаза видят, но не чувствуют вкус. Кожа ощущает прикосновение, но не может ни слышать, ни видеть, ни различать вкус. Возможности моего тела складываются из того, что я способен воспринять. Но это не означает, будто больше ничего нет. Невидимый газ в высшей степени реален, хотя человек и не способен ощутить его своими органами чувств.

А ведь я думал, что смысл утрачен. Сейчас мне стыдно за эти мысли, шок сделал из меня параноика и грандиозно расширил мои способности восприятия. Я плавал в море, отказываясь признавать существование воды.

Теперь я вижу единое целое.

Все вокруг состоит из вибрирующей энергии, сохраняющей форму благодаря законам природы. Атомы вечны – те, из которых создано мое тело, раньше были частью другого. Ими бесконечно обмениваются, и за несколько лет происходит полное обновление всех клеток. А я все же остаюсь прежним.

Из яблочной косточки вырастает дерево, и новые цветы помнят, как им превратиться в фрукты.

Каждое зернышко пшеницы хранит в себе будущие бескрайние поля.

Оплодотворенная яйцеклетка заранее знает, станет ли она котом, китом, жирафом или человеком.

Гены – всего лишь отдельные слова. Инструкции по их использованию содержатся в невидимом пустом пространстве, связывающим между собой все частицы вселенной. Я – не изолированная единица в бесконечном космосе, основа моего существа связана со всем остальным, и если где-то вдалеке в системе произойдет сбой, мой организм тоже откликнется на него.

– Андреас, любимый, я просто хочу помочь тебе.

Быть избранным опасно. Многие организации хотят заполучить мои знания, и «Новый глобальный мозговой трест» готов пойти на все что угодно, лишь бы я умолк. Я не могу никому доверять. Даже своей семье. Дети сейчас в Испании, но Òса осталась следить за мной, она хочет отправить меня к врачу, но я-то знаю их истинные намерения – выудить у меня информацию и не дать распространить истину, которая может подорвать действующий порядок. Если истина выплывет наружу, нам придется ломать устоявшиеся взгляды на мир, разрушить все общественные структуры и начинать все заново. Если все на этом свете взаимосвязано, мы уже не сможем нанести урон другим, не навредив при этом самим себе. Нам пришлось бы тогда пересмотреть понятие «человек».





Будиль




По окну струится непрерывный дождь. И вчера было то же самое. «Ну и погода в этом году выпала на период отпусков» – будет говорить народ, возвращаясь на работу. Лето так и не пришло. Тем, у кого впереди зимняя темнота, придется тяжко. Так что и в моем положении можно найти преимущества. Погода – не единственное, что утратило свое значение. Меня, например, уже больше не беспокоят колебания процентной ставки, растущая безработица и кризис европейской экономики. А еще мне никогда больше не придется идти к зубному и гинекологу. Возможно, я рассуждаю немного эгоистично, но в моей ситуации это неизбежно.

Больше я никогда и никуда уже не пойду.

Как относиться к этому факту? Грань между смирением и отчаянием тонка. Я провожу свои дни, балансируя между ними и стараясь не впадать в крайности.



У меня включен телевизор. Показывают соревнования по легкой атлетике на Олимпийских играх в Лондоне. Усэйн Болт скоро попытается побить свой собственный мировой рекорд. Мне это все не очень интересно, но звук трансляций успокаивает. Я – одна из миллионов зрителей и некоторое время еще буду среди них.

Теперь я часто лежу в постели. Сил хватает лишь ненадолго. Периодически я прибегаю к помощи кислородной маски. Меня должна бы одолевать скука, но время течет быстро как никогда. Правда, тиканье старых настенных часов из дома родителей отца я уже больше переносить не могла и попросила Маргарету остановить маятник. Она приходит ко мне каждый день, приносит с собой еду или разогревает что-нибудь, оставленное социальным работником, и вино мы пьем теперь здесь, у меня. Я все еще могу глотать. Маргарета купила мне целую пачку праздничных соломинок для питья. Но из уголка рта все равно немного подтекает. Промокнув капли, она обычно замечает, как все-таки удачно, что я предпочитаю белое вино красному. Маргарета – удивительный человек, и я благодарю высшие силы за то, что она есть.