Дженнифер Морг

– Суть игры в том, чтобы собрать в руку девять очков – или как можно ближе к девяти. Банкир не имеет права смотреть свои карты, пока игроки не вскроются. Тузы стоят одно очко, фигуры – ноль, учитывается только последняя цифра в сумме: пять и семь дают два, а не двенадцать. Игрок может сыграть своей рукой или попросить третью карту – вот так – а потом… она вскрывается.

Бодрая старушка открывает свои три карты. Королева, двойка и пятерка. Остроносая не улыбается, когда переворачивает свои карты, чтобы показать две тройки и двойку. Крупье сдвигает к ней стопку фишек. Старушка даже не моргает.

Я не могу оторвать глаз от колоды. Они чокнутые. Вконец рехнулись! Я не понимаю этих игроков. Они что, статистику в университете не учили? Видимо, не учили…

– Давай, – тихо говорит Рамона. – Пошли назад в бар, иначе они начнут гадать, почему мы не играем.

– А почему мы не играем? – спрашиваю я по пути.

– Мне столько не платят.

– Мне тоже, – я стараюсь не отставать.

– А я-то думала, ты работаешь на ребят, которые дали нам Джеймса Бонда.

– Ты отлично знаешь, что если бы Бонд подался на работу в спецслужбы, его бы послали с порога. Нам не нужны франты, которые любят играть в азартные игры и гонять на быстрых машинах, а также думают, что все проблемы можно решить пистолетом, да еще и уходят в самоволку, получив сигнал отмены задания.

– Не может быть! – она выразительно смотрит на меня.

– Ага, – вдруг ухмыляюсь я. – Нужны тихие заучки вроде бухгалтеров: внимание к деталям, никакого воображения и все такое.

– Тихие заучки, которые водят компанию с головорезами из двадцать первого полка ОВС и имеют разрешение на применение оккультных вооружений класса 4 в полевых условиях…

Я, конечно, кое-чему научился в Данвиче, но это не значит, что я умею дышать морской водой, а уж тем более водкой с мартини. Когда я наконец перестаю хрипеть и кашлять, Рамона уже смотрит в другую сторону, немелодично насвистывает и постукивает каблуком по полу. Я пытаюсь испепелить ее взглядом и уже почти сдаюсь, когда понимаю, на кого она смотрит.

– Это Биллингтон?

– Ага, он самый. Шестьдесят два года, но выглядит на сорок пять.

Эллиса Биллингтона сложно не заметить. Даже если бы я не узнал его в лицо по обложке «Computer Weekly», я бы сразу понял, что это большая шишка. На его левой руке висит чудо пластической хирургии в просторном платье, за спиной маячит женщина с дипломатом и в очках в тонкой стальной оправе, от которых так и веет адвокатурой, по бокам шествуют двое громил с проводами за ухом и в форменных смокингах. Стайка юных красоток в коктейльных платьях следует позади, как свита, купающаяся в сиянии славы средневекового монарха. Зловещий швейцар, которого выбрала себе на обед Рамона, уже обхаживает одну из них. Сам Биллингтон может похвастаться безукоризненной прической с благородной сединой, которую будто купил на домашней распродаже у Джона Делореана, а теперь дважды в день кормит сырой печенкой. И при этом выглядит он подтянутым и здоровым – почти неестественно хорошо для своих лет.

– Что теперь? – спрашиваю я, глядя, как парень, похожий на директора казино, бежит навстречу Биллингтону.

– Пойдем поздороваемся.

И прежде чем я успеваю ее остановить, Рамона ракетой устремляется вперед. Я плетусь за ней, стараясь не столкнуться со знатными вдовами и не расплескать коктейль. Но вместо Биллингтона ракета попадает в жертву пластической хирургии.

– Эйлин! – пищит Рамона, врубая режим блондинки. – Божечки, какая неожиданная встреча!

Эйлин Биллингтон – это она – оборачивается к Рамоне, как загнанная в угол гремучая змея, но потом начинает сиять и лучиться:

– Ой, Мона! Вот так так!

За то время, что они кружат, состязаясь в пошлости и щебеча чепуху, придворные яппи уже оккупируют стол для игры в баккара. Я вижу, как адвокатша Биллингтона обменивается несколькими словами со своим клиентом, а затем уходит в сторону служебных кабинетов. А потом ловлю на себе взгляд Биллингтона. Я глубоко вздыхаю и киваю ему.

– Вы с ней. – Он указывает подбородком на Рамону и с сухой усмешкой спрашивает: – Вы знаете, что она такое?

– Да, – моргаю я. – Эллис Биллингтон, я полагаю?

Он смотрит мне в глаза, а чувство такое, будто ударил в живот. Вблизи он вообще не похож на человека. Зрачки у него серо-коричневые и вертикальные: я такое уже видел у ребят, которым пришлось сделать операцию для коррекции нистагма, но у Биллингтона это почему-то кажется более чем естественным.

– Кто вы? – резко спрашивает он.

– Говард… Боб Говард. Столичная прачечная, импортно-экспортный отдел.

Я умудряюсь ловко достать визитку. Он приподнимает бровь и принимает ее.

– Не знал, что вы и здесь работаете.

– О, мы всюду работаем, – говорю я и заставляю себя улыбнуться. – Я вчера посмотрел одну очень интересную презентацию. Моих коллег она буквально зачаровала.

– Не понимаю, о чем вы говорите.

Я отступаю на полшага, но у меня за спиной громко смеются Рамона и Эйлин: некуда бежать от этого змеиного взгляда. Потом он, кажется, принимает какое-то решение и мягко добавляет:

– Но это и не удивительно, верно? У моих компаний столько дочерних филиалов, которые занимаются такими разными вещами, что трудно за всем уследить. – Он с сожалением пожимает плечами – этот жест идет вразрез со всей его манерой держаться, – а потом извлекает улыбку из того ящика, в котором хранит обычно ненужные выражения лица. – Вы приехали сюда ради моря и солнца, мистер Говард? Или любите играть?

– И то и другое. – Я допиваю свой коктейль; за спиной у Биллингтона возникает его адвокатша под руку с директором казино. – Не хочу отвлекать вас от дел…

– Тогда в другой раз, – на миг его улыбка становится почти искренней. Потом он отворачивается. – Прошу меня простить…

И вот я уже смотрю ему в спину. В следующий миг Рамона берет меня под локоть и направляет к открытым стеклянным дверям, ведущим на балкон.


– Пошли, – тихо говорит она.

Придворные преданно столпились вокруг четвертой миссис Биллингтон, которая готовится отмыть часть мужниных денег через его же банк. Я позволяю Рамоне вывести меня наружу.

– Вы с ней знакомы!

– Разумеется, мы с ней знакомы!

Рамона опирается на каменный парапет и смотрит на меня в упор. Сердце у меня заходится, а голова кружится от облегчения от того, что я ускользнул от допроса Биллингтона. Он был предельно вежлив, но, когда он на меня смотрел, я себя чувствовал жучком под микроскопом, которого со всех сторон подсвечивают для изучения могучим и безжалостным разумом: в ловушке, некуда спрятаться.

– Мой отдел потратил шестьдесят тысяч баксов, чтобы устроить это знакомство на сборе пожертвований, устроенном одним конгрессменом две недели назад. И все, чтобы она узнала меня сегодня. Ты же не думал, что мы сюда прилетели с бухты-барахты?

– Никто меня о таких вещах не предупреждает, – жалуюсь я. – Приходится работать на ощупь!

– Не парься, – говорит Рамона с внезапным снисхождением, будто я щенок, который напрудил посреди ковра в гостиной. – Это все часть процесса.

– Какого процесса?

Я смотрю ей в глаза, пытаясь игнорировать влияние чар, которые навязчиво подсказывают, что это самая прекрасная женщина, какую я видел в жизни.

– Процесса, о котором я не могу тебе говорить. – Это что, искреннее сожаление в глазах? – Прости.

Она опускает веки, я инстинктивно тоже смотрю вниз и упираюсь взглядом в вырез ее платья.

– Отлично, – горько говорю я. – Значит, у меня начальник разведпункта чокнутый, как селедка, неполный инструктаж и азартный миллиардер в придачу. А ты не можешь мне объяснить, что надо делать?

– Не могу, – отвечает Рамона – тихо и безнадежно.

А потом вдруг наклоняется вперед, обнимает меня руками, утыкается подбородком мне в плечо и начинает беззвучно плакать. Это последняя капля. Меня пытались сожрать зомби, меня подкалывал Брейн, меня отправили на Карибы, меня инструктировал во сне Энглтон, меня представили богачу с глазами ядовитой рептилии, меня отчитывал старый спивающийся шпион, но это все часть работы. А вот это – нет. Нет такой инструкции, которая предписывала бы, что делать, когда сверхъестественный жуткий душеед, замаскированный под прекрасную женщину, начинает рыдать у тебя на плече. Рамона тихо всхлипывает, а я просто стою, парализованный нерешительностью, неуверенностью в себе и джетлагом. Наконец я делаю единственное, что приходит в голову, и обнимаю ее за плечи.

– Ну, ну… – бормочу я, потому что не знаю, что еще сказать. – Все будет хорошо. Так или иначе.

– Не будет, – хлюпает носом Рамона. – Ничего не будет хорошо. – Она отстраняется. – Мне нужно высморкаться.

Я понимаю намек: отпускаю ее и отступаю на шаг.

– Если хочешь поговорить…

Она вытаскивает из сумочки пачку бумажных салфеток и аккуратно прикладывает одну к глазам.

– Поговорить? – фыркает она, а затем усмехается; мои слова ее явно позабавили. – Нет, Боб, я не хочу поговорить. – Рамона сморкается. – Ты для этого слишком милый. Иди спать.

– Для чего слишком милый?

Эти ее мрачные намеки уже становятся утомительными, но меня огорчает и смущает другое: я будто сдавал какой-то экзамен и провалил его – и даже не понял, по какому предмету меня проверяли!

– Иди спать, – повторяет она уже с нажимом. – Я еще не ела. Не искушай.

Я поспешно отступаю через все казино. На обратном пути я прохожу через отдельный зал, где стоят игровые автоматы. Я прохожу мимо Пинки – по крайней мере, я на 50 % уверен, что это Пинки, – который чуть не поднял бунт среди пенсионеров, потому что сыграл с каждым автоматом в ряду и на каждом крупно выиграл. Меня он, кажется, не заметил. Ну и ладно: мне сейчас не до досужей болтовни.

Черт, я умом понимаю, что это все эффекты чар третьего уровня, но я не могу перестать думать о Рамоне – а Мо прилетает уже завтра.





6: Чарли Виктор




Я умудряюсь добраться до своего номера в отеле, не заблудившись, не уснув стоя и даже не заглянув в собственный скринсейвер. Некоторое время я полулежу в кресле, но по телевизору показывают только старый приключенческий фильм с Джорджем Лэзенби, под такое я точно усну. Поэтому я вешаю на дверь табличку «Не беспокоить», раздеваюсь и ложусь спать.

Засыпаю я почти сразу, но покоя нет: я в чьей-то голове, и мне это очень не нравится. В прошлый раз пожилой инженер из Дюссельдорфа, который склеил светловолосую проститутку, был печален и даже немного жалок; на этот раз мне мерзко. Я (нет, он – я стараюсь отделить себя от него) каждый день перед работой хожу в качалку рядом с казино, и там я не только выжимаю штангу и бегаю на дорожке. Я тренирую связки с заломами, ударами руками и ногами, и от этого внутри поднимается такой же теплый чувственный восторг, какой охватывает меня, когда я метелю какого-нибудь идиота, который попался под руку. Мне уже позвонил клиент, и я собираюсь уходить с работы, чтобы поискать ему заказанный товар, когда из зала выходит та американская принцесса и – кто бы мог подумать… Это она мне авансы отпускает? Она где-то потеряла богатого ботана, с которым пришла, – скатертью дорожка; придется, видать, отвезти ее домой, а это значит… да, она сгодится. Две лузы одним шаром, так сказать. Точнее, двумя шарами в моем случае. Только она же посетительница – нужно быть осторожным. Так что я ей улыбаюсь и любезничаю, а она хихикает, потом я предлагаю угостить ее выпивкой, а она соглашается, и я ей назначаю встречу в баре «Сансет-Бич», обещаю показать город. Она удаляется, вихляя бедрами, а я ухожу и быстро заканчиваю дела.

Пора проложить еще одну дорожку Чарли в уборной.

Сдав смену, я перехожу дорогу и чувствую приход. Я снова царь горы, по моим жилам струится холодное пламя, как тогда, в деревне под Бужумбурой, когда мы с Жаком поймали пацана на воровстве, и мы… Воспоминание проскальзывает мимо, как кусок сала, только эхо запаха крови и фекалий, отзвуки криков в ушах – и я опять чувствую горячее напряжение, будто молния ищет путь на землю. Секс – это поможет.

Если только она не начнет ломаться.

Она ждет меня у стойки, ножки скрестила, на лице надежда. Щечки пухлые, губки как… Я выкатываю улыбку, покупаю ей выпить и болтаю. Она улыбается и задает вопросы, чтобы выяснить… ха! Она хочет знать, нет ли у меня постоянной девушки, пилотка тупая. В общем, я ей рассказываю, что моя Элоиза погибла в аварии два года назад, и с тех пор я по ней скорблю.

Ну, дура, купилась на это, вопросы мне задает, сочувствует. Думаю, завтра я ее сдам человеку заказчика на Анс-Марсель, но сперва мы с ней повеселимся. Я корчу из себя скромного парня, который только для нее открывается, потому что половина сучек хотят, чтобы их жестко отымел совершенно незнакомый мужик, им только нужно сначала убедить себя, что он тонкий и чувствующий, чтобы выключить предохранители. В какой-то момент она начинает на меня смотреть с отвисшей челюстью, даром что слюни не пускает, так что явно пора. Я ее приглашаю к себе, и она соглашается.