Дважды два выстрела

— Следы продуктов выстрела? — повторил Лерыч, осторожно извлекая остатки бутылки из пакета. Заметил дырку в донышкке, присвистнул. — Вот оно что… Думаешь, ее в качестве глушителя использовали?





* * *


Устала она, что ли? Почему-то ни триумфальный допрос Софи Бриар — господи, неужели это было сегодня утром? — ни гениальная находка на шубинском пустыре, ничего Арину не радовало. В голове упрямо звенело пахомовское «потому что у Баклушина конкретика, а не домыслы, как у тебя».

Случались, конечно, в ее работе разносы, и даже куда более жестокие, Чайник мастер был «строить» вверенный персонал, но сейчас почему-то было особенно обидно. Может, потому, что Пахомов — не Чайник. Ни в каком смысле.

На улицу Арина вышла осторожно, с оглядкой: не то у нее сейчас было настроение, чтобы терпеливо повторять репортерам «без комментариев». Но сегодня вокруг не наблюдалось ни одной личности с камерой или микрофоном. Ж-ж-журналисты, фыркнула она. Налетели, покаркали — и фьюить, нет их. Как в детском стишке: ладушки-ладушки, где были — у бабушки… сели, поели, опять улетели. С-с-стервятники!

После пахомовского выговора на душе скребли кошки. Сейчас бы поплакаться. Зря она ту смску написала. Позвонить, сказать, что обстоятельства опять изменились? Ужасно глупо будет выглядеть. Ничего, сами справимся.

Ой! Она даже губу закусила, углядев вдали вылезавшего из машины Эрика. Все-таки приехал! Именно сейчас, когда он так ей нужен!

Арина прибавила шагу. Если бы не близость служебного здания, она, может, и вовсе побежала бы навстречу, может, даже на шею кинулась бы… или просто, подбежав, уткнулась в мягкие отвороты кашемировой куртки. Но сейчас это почему-то казалось глупым. Только что написала — не приезжай, а сама что? Семь пятниц на неделе?

Все это пронеслось в голове за долю секунды.

И хорошо, что не кинулась — яростно подумала она минуту спустя. «Мы разошлись, как в море корабли», крутилась в голове глупая песенка. Но ведь действительно — точнее и не скажешь.

Когда они поравнялись, Эрик, слегка улыбнувшись, вежливо кивнул — как приветствуют дальних знакомых — и прошел мимо.

Она точно на стенку налетела. Даже лоб потерла — нет ли шишки. Шишки не было.

Арина обернулась. Эрик свернул в проулок между зданием и оградой сквера. Чувствуя себя козой на веревочке, она сделала в ту же сторону несколько шагов — и увидела за углом очень, очень знакомую фигуру. В сером кожаном пальто — такое было одно на все управление. Баклушин, чтоб его черти взяли! Эрик протянул руку, и они оживленно о чем-то заговорили.

Что за черт?!

Арина пнула завиток чугунной ограды. С нависшей из-за нее липы — уже почти совсем голой — вспорхнула недовольная синичка.

Ну и ладно, ну и пожалуйста, ну и не больно-то хотелось!

Да-да-да, у этой встречи могли быть самые невинные объяснения. Могли, мысленно усмехнулась Арина, только вероятность примерно такая же, как наткнуться в ночном клубе на монашку.

Если бы Эрик встречался с любым другим из ее коллег… но Баклушин! Который — ах ты, черт! — возобновляет два дела из шубинского списка! Пожар и — та-да-да-дам! — убийство Ведекина!

Изобразив на лице «ах, я утюг не выключила! (ну или сейф не заперла)», Арина прошмыгнула обратно в здание. Увлеченно беседовавшие Баклушин и Эрик ее не заметили.

Только добравшись наконец до собственного кабинета и плюхнувшись в собственное кресло, она позволила себе хлюпнуть носом. Прикусила губу, дошла до двери, повернула ключ на два оборота — на случай, если Ева начнет ломиться. Вот теперь можно было и поплакать.

Но для начала надо было сделать то, что следовало сделать в первую очередь. Еще неделю назад.

Адвокатская контора, которая представляла интересы господина Транько — и, в том числе, предоставляла защиту в деле об убийстве Траньковского начальника охраны — нашлась в мировой паутине моментально. И двух минут не прошло с того момента, как Арина включила компьютер, а нужный сайт уже открылся, и со страницы «Наши специалисты» на нее озорно глянули знакомые до боли в сердце глаза. Эрик Белявский, помощник адвоката, младший партнер. М-да. Приятно познакомиться.

Плакать почему-то расхотелось.





* * *


Днем Арина прислала смску, сообщив, что сегодня за ней заезжать не нужно. Смска была настолько безлика, что Эрик даже испугался на мгновение: неужели она что-то заподозрила? Хотя не должна бы, крючок был насажен крепко. Впрочем, вечером, после разговора с Борькой, это и вовсе перестало играть роль. Арина перестала играть роль. В его пьесе ей роли больше не было. И когда он — еще до разговора, но уже зная, о чем пойдет речь — кивнул Арине как едва знакомой, это было почти приятно. Да что там — просто приятно. И даже очень.

Недавно его развеселила писанина в блоге модной психологини. Ну то есть это сама блогерша так рекомендовалась — психолог и писатель — а уж как там было на самом деле, бог весть. Эрик вообще регулярно почитывал всякие такие… блоги, авторы которых именовали себя сетевыми журналистами или, к примеру, как эта, психологами. Почитывал, просто чтобы держать, так сказать, руку на пульсе и улавливать живой ритм того, что Юнг именовал коллективным бессознательным, ну и прочие… общественные умонастроения. Мало ли, в работе всякое может сгодиться. Рассуждения Юнга казались ему несколько расплывчатыми, но про коллективное бессознательное, что бы под ним ни понималось, понравилось. Оно, это самое коллективное бессознательное, представлялось Эрику в виде гигантского троллейбуса. Троллейбусы, что называется, в натуре, он, ясное дело, на дух не переносил. Отчасти из-за брезгливости, отчасти из некоего иррационального страха. Здоровенная железная коробка всасывает потную шевелящуюся массу и — переваривает? А после? Должно быть, именно так и выглядит коллективное бессознательное — то, что вытекает, выплескивается из тесной коробки, пока она прессует и утрамбовывает внутри себя многоголовую человеческую массу. Впрочем, ему всегда думалось, что называть внутритроллейбусную массу человеческой — все равно, что сравнивать стеллаж с вереницей пиджаков фабрики «Большевичка» — и произведение, вышедшее из рук лондонского портного. Чего уж там человеческого, сплошной биоматериал.

Расплодившиеся в последнее время разнообразные блогеры представлялись ему как раз «пиджаками фабрики Большевичка». Ну или ярлыками на этих пиджаках: вроде буквы-цифры — фасон, размер, артикул, ткань такая или эдакая — разные, а пиджаки-то в итоге все на одно лицо. Правда, сам он пока не мог себе позволить заказывать пиджаки в Лондоне, но ведь это только пока.

Упомянутая модная психологиня, длинно и натужно, как и ее многочисленные «коллеги», своих почитателей (блогерша время от времени поясняла, что именует так тех, кто ее «почитывает», видимо, полагая дурацкую игру слов утонченным юмором) учила умению строить свою жизнь. В ее представлении умение это означало способность строить окружающих тебя людей — чтоб они шли туда, куда тебе хочется, и делали то, что тебе нужно. Особенно мужчины, разумеется. Советы она давала в духе: расстегнуть, как бы случайно, лишнюю пуговичку на блузке, облизать губы, задеть «объект» грудью — и улыбаться при этом как можно загадочнее.

Загадочнее, да. Почему бы уж прямо не шепнуть на ухо «я без трусиков», веселился Эрик, читая «тонкие» психологинины рекомендации. Впрочем, с высказанным ею наблюдением насчет исчезновения из обихода формулы «добиваться женщины» он был согласен. Ну а что вы, дамы, хотели? Бились за «равенство полов», ну так и кушайте, не обляпайтесь.

Строго говоря, такое положение вещей его очень даже устраивало. Нет, он с удовольствием предавался предварительной игре, сиречь ухаживанию. Радовался, придумав какой-нибудь оригинальный «заход», наслаждался, наблюдая, как избранная жертва — вполне понимающая, к чему все идет — танцует все тот же, освященный веками, танец: шаг вперед, два назад, убегая оглянуться — не слишком ли быстро я бегу, ну и все прочее в этом духе. Секс без прелюдии, по сути, мало чем отличается от секса с резиновой куклой. А прелюдия, разумеется, это не только ласки и поцелуи, но и букеты с конфетами. Но, само собой, в игры эти имело смысл играть лишь если с первого взгляда ясно: толк будет. Иначе — чего время терять?

Он отступил от этого правила всего однажды — и до сих пор не любил о том «случае» вспоминать. Да и чего вспоминать — дела давние, он тогда еще диплом-то не успел получить, молодой был, неопытный, вот и лоханулся, повелся, как глупый теленок…

Арина немного напоминала ту, из юности. Но с ней, конечно, было проще. Может, он и не стал бы подбивать к ней клинья — и умна чересчур, что для женщины, безусловно, недостаток, и ту, давнюю, действительно напоминала. Но в данном случае от его желаний ничего не зависело. Дело есть дело. Что удивительнее всего, дело, по крайней мере его начало, оказалось совсем не трудным. Даже наоборот — увлекательно приятным. И Арина ему понравилась. И в другой ситуации он, наверное, уделил бы ей куда больше времени. Но в первую очередь — дело. И так, как получилось, гораздо, гораздо лучше. Арина и впрямь напоминала ту, что когда-то, давным-давно сумела заморочить юному еще Эрику голову. И теперь это было похоже на своего рода реванш.






День десятый





* * *


Ночь прошла ужасно. И утро было ничуть не лучше. Кто выдумал, что оно вечера мудренее, зло думала Арина, глядя в зеркало, из которого пялилась на нее физиономия похмельного зомби. Хотя вечером она даже коньячку «для успокоения нервов» не стала себе наливать. Известно же: алкоголь усугубляет все эмоции. Если тебе радостно, весь мир засверкает еще ярче и победительнее, но уж если эмоции в минусе, градусы этот минус уведут в полное уныние. Так что и жить не захочется.

Сейчас по крайней мере желание сбежать за тридевять земель уже отпустило. И жгучий стыд — следователь! умница! обвели вокруг пальца, как несмышленыша! на красивое лицо и галантные манеры купилась! — стыд уже не терзал так невыносимо, а так, саднил. Неприятно, но не смертельно. А что в зеркале — кошмар, это временно. Легенду только надо придумать, почему морда такая страшная. Ева же не успокоится, не выпытав все что можно и что нельзя.

Действительно, Ева, увидев ее, аж руками всплеснула:

— Господи! Что случилось? На тебе лица нет. Краше в гроб кладут.

— Краше из гроба вынимают, — автоматически отозвалась Арина. — Да ничего страшного. Игрушку вчера мне подогнали ребята знакомые. Симулятор гоночный. У меня ж когда-то мотоцикл был, — она вздохнула. — Вот и вспоминала молодость. Спала часа полтора, не больше.

Ева укоризненно — но понимающе — покачала головой:

— До выходных не дотерпела? Хотя с нашей, с вашей то есть работой и на выходных может все что угодно случиться. На вот, мандаринку съешь, — она выудила из стола три оранжевых мячика. — И витамины, и запах вдохновляющий. Иди, пока Пахомов тебя не увидел. Он что-то гневен третий день уже.

У себя в кабинете Арина выложила на стол мандарины и минут пять пристально на них смотрела. И вид, и запах были действительно вдохновляющие. В конце концов, как бы ни было сейчас скверно на душе, Новый Год все равно явится! И весна будет. Сегодня жизнь не заканчивается — вот о чем были эти мандарины. Спасибо, Ева. Арина улыбнулась.

И сразу нахмурилась, собираясь с мыслями. Вчерашняя находка на пустыре сделала шубинское дело ясным, как майское утро. Разве что за исключением одного-единственного вопроса, ответа на который так и не было.

Да, она увидела наконец ответ на главный, как ее всегда учили, вопрос следствия: как это было сделано. Но вот — почему? Почему, зачем застрелился отставной опер? Почему он не продолжил свои поиски, свое частное расследование, почему решил привлечь внимание к своему списку таким диким, страшным, невероятным способом?

Отчаялся? Опустил руки? Но все в один голос твердят, что Степаныч — не из тех, кто сдается.

Впрочем, не все. Остался еще один человек, с которым Арина еще не поговорила — неведомая Роза Салтыкова. Вероятная дама сердца Шубина. Уж если кто и знает, что было у старого опера на душе, то это она.

— Салтыкова, — сообщила трубка бархатным контральто.

— Роза Тиграновна? — переспросила, почему-то вдруг испугавшись, Арина.

— Она самая, — подтвердила дама. — С кем имею честь?

— Следователь Арина Вершина.

— Чем же я могу помочь следователю?

— Роза Тиграновна, я расследую обстоятельства смерти Егора Степа…

Договорить она не успела.

— Егор Степанович умер? — перебила обладательница контральто.

— Он… Простите, вы ведь, насколько я понимаю, были знакомы, так?

— Безусловно. И, видимо, «умер» — некорректное определение? Раз его смертью занимается следователь. Он… убит? Или, что вероятнее, покончил с собой?

Кажется, эта дама — первая из шубинских знакомых, кто не считает его самоубийство невероятным, даже наоборот.

— Роза Тиграновна, какие отношения вас связывали?

— Отношения? Ну, можно и так назвать. Я была его лечащим врачом. Или наблюдающим, это будет точнее.

— Врачом?

— Что вас так удивило?

— Но… Простите… В нашей поликлинике в его медкарте ничего такого нет. И наш судмедэксперт на вскрытии не обнаружил никаких серьезных заболеваний. А с вами Егор Степанович, судя по истории телефонных звонков, общался более чем регулярно.

— Ваш судмедэксперт? — почти пренебрежительно переспросила дама. — Как можно было не заметить очевидного? Впрочем… — возразила она сама себе. — Как умер Егор Степанович?

— Он застрелился. Ну то есть пока все выглядит именно таким образом.

— Застрелился, значит. И, конечно, стрелял в голову.