Дважды два выстрела

— О чем ты там с соседкой балагурил? Ну когда мы у Шубина в квартире стреляли?

— Ой, Вершина, — радостно воскликнул опер. — Там такая драма, что Шекспиру и не снилось. Ну или Булгакову.

— Почему Булгакову?

— Ну это ж он написал про хороших людей, которых испортил квартирный вопрос.

— При чем тут…

— Да при Павлюченко этой! Тебе же интересно, о чем я с ней болтал? Вот как раз о квартирном вопросе и болтал. Представляешь, она чуть не двадцать лет боялась, что ее выселят. А то и вовсе в тюрьму посадят, за то что незаконно живет.

— Как это — незаконно?

— Ну это она так думала. Квартира эта — мужа ее тетки. Уж не знаю, как он ее заполучил — вроде простой охранник был. А может, и не совсем простой. В девяностые всякое бывало. Его, собственно, тогда же и убили, вскоре, как они эту квартиру обживать начали. А потом, лет через десять что ли, и тетка богу душу отдала. От неумеренных возлияний, как я понял. И осталась наша Руслана Алексеевна одна. Владелицей квартиры числилась тетка, и Руслана Алексеевна даже не пыталась ничего менять — боялась, отнимут жилплощадь. Вроде кто ты есть, племянница, седьмая вода на киселе. Хоть и с пропиской. Ну и фамилия у них с теткой одна и та же.

— Чего ж она боялась, если за столько лет других наследников не нарисовалось?

— Ну Арина ж Марковна! Говорю ж, боялась, что квартиру отберут, а ей мошенничество в особо крупных размерах впаяют. Ну я ей объяснил, конечно, что почем. Куда надо сходить, какие документы показать — ну там свидетельство о теткиной смерти, свои бумаги, она ж все-таки не кто-то там с улицы, а какая-никакая, но родня, и прописана там уж сто лет, и фамилия та же. Квартира на тетку приватизирована, так что какие проблемы? Оформить уже наследство, переписать лицевые счета на нового квартиросъемщика и все дела. Ну, может, налог какой-нибудь начнут требовать, но и то не факт. Объяснил, короче, так она чуть в ноги мне не бухнулась, все твердила, что ей в тюрьму никак нельзя, что у нее Джиннечка…

— Действительно, драма. А Шубин-то при чем? Ему-то какое дело до соседкиных квартирных прав?

— Да она всех подряд боялась, понимаешь? А тут милиционер под боком поселился. Да еще бирюк такой, здрасьте, до свидания, не разберешь, что у него на уме. Вот она и паниковала.

— Понятно… Как ты ее разговорить-то ухитрился?

— Подумаешь! Почему это, говорю, у вас в коммунальных платежках фамилия ваша стоит, а инициалы другие? Что за? Ну она помялась, помялась, да и раскололась. И то сказать, сколько лет такой секретище от всего мира охраняла.

— Но тут явился сверхпроницательный и фантастически обаятельный Мишкин, и она не устояла, — ехидно прокомментировала Арина.

— Не, ну не то чтобы… — Стас, кажется, смутился. — Но по факту-то да. Не скажу насчет фантастического обаяния, но мне там с самого начала что-то не то показалось. Вроде и не при делах тетка, и стыкуется все, и рассказывает нормально, сумбурно, но вполне гладенько — а то ведь знаешь, как бывает, когда сочиняют? А она ничего, не запиналась. Почти. Говорит, говорит, а потом вдруг раз — как будто на стенку наткнулась. И опять — говорит, говорит, причем все больше ерунду какую-то, а потом, на такой же ерунде — бемц, и задумалась. Ну вот как будто рассказывает одно, а в голове что-то другое.

— И ты подумал, не она ли в Шубина стреляла?

— Да нет, что ты! Застрелила, полсуток поразмышляла, и после полицию сама вызвала? Так не бывает. И ведь как аккуратно должна была застрелить-то — чтоб за самоубийство-то сошло. Как ты себе это представляешь? Руслана Алексеевна завладела шубинской «береттой»…

— А с чего ты взял, что это шубинская «беретта»?

— Ч-черт! А действительно…

— Вот и я про то же. Муж тетки ее охранником был, так? Да еще и в девяностые. После него что угодно могло остаться, не то что маленький, почти дамский, скромненький такой пистолетик.

— Могло, — уныло согласился Мишкин, но тут же воспрял. — Да нет, даже если… Ерунда получается. Выходит, около полуночи Руслана Алексеевна к Шубину явилась, они поругались — и хорошо так поругались, если он из «макарова» палить начал. А через четыре часа Руслана Алексеевна уже опять в его квартире, стреляет в него, а он — стоит и ждет?

Арине вдруг стало смешно:

— Не просто стоит и ждет, а еще и записку пишет — с предсмертным, так сказать, признанием.

— Ну я ж и говорю, что соседка не при делах! Только я все равно ничего не понимаю.

— Не расстраивайся, — утешила его Арина. — Я тоже.





* * *


Небо за голым кабинетным окном еще не начало темнеть, но все равно казалось, что вечер — из-за серой осенней дымки, за которой не было ни намека на солнце. Тоскливой такой дымки, печальной, безнадежной. Арина вздохнула. Вздох получился тоже какой-то безнадежный. Ей вдруг стало ужасно жалко всех. Вообще всех. И Егора Степаныча, и семерых — ой, нет, восьмерых жертв из его списка. Впрочем, тоже нет. Сгоревшие в бане «золотые» мальчики сочувствия не вызывали, вот разве что родители их… И продюсер этот… педофилический — туда ему и дорога вместе с его «поставщиком». Ей вспомнилось, как дрогнул голос Морозова, когда он говорил о той несчастной матери… Морозова тоже жалко… И Руслану Алексеевну с ее Джиннечкой. И саму Джиннечку, изо всех собачьих сил — и что, что мелкая? — рвавшуюся защищать хозяйку…

М-да.

Если прищуриться, можно притвориться, что это не вечер подступает, а наоборот — утро. Рассвет… Как будто скоро утро. Надежды, пробуждение и вообще начало.

Рассвет, да. Такой же, как последний рассвет Егора Шубина.

Вот он сидит за столом и пишет странное свое послание. Знает ли он, что жить ему осталось считанные минуты? Или и не ожидает ничего? Вот он, закончив писать, встает перед распахнутой балконной дверью и… что дальше? Замечает мелькнувшую сбоку тень — но ничего уже не успевает?

Арине вдруг вспомнилась давешняя понятая — дворничиха. В каком-нибудь лихо закрученном шпионском триллере вся ее пугливая невзрачность была бы виртуозным актерством, а сама дворничиха оказалась бы современной Матой Хари, суперагентом чьих-нибудь там всесильных спецслужб. Тьфу ты, осадила Арина несущиеся вскачь мысли. Ну Мата Хари, и что? Чем ей помешал отставной опер? Разоблачением? Ну так будь она суперагентом, уколола бы его отравленной иголкой — сердечный приступ, никаких следов. Ну или бомбу подложила бы — тоже в смысле ликвидации возможных следов очень удобно, списали бы на взрыв бытового газа. Да и, в конце-то концов, уж если бы отставной опер заподозрил, что возле него бегает чей-то шпион или хотя бы, правдоподобия ради, пособник террористов — моментально доложил бы «куда следует». С такими вещами не шутят и частных расследований не ведут. А все, что Шубин после себя оставил, больше всего похоже именно на результат частного расследования.

И что? Кто-то почувствовал опасность, прокрался в квартиру и… и, застрелив хозяина, оставил результаты «расследования» на всем виду?

Так, может, и не было никакой зловещей тени?


Может, Шубин и писал-то совсем не в ночь своей смерти? Хотя… все-таки скорее тогда, чем нет. Очень уж демонстративно лежала эта бумага — и авторучка сверху. Как последний жест.

Демонстративно…

И папки эти с делами — ровненькой стопочкой на углу столешницы. Тоже — демонстративно.

Кто и что пытался этим… демонстрировать?

Так… Начнем сначала.

Кто и зачем палил из ПМ? Причем совсем недавно, скорее всего — в ту самую полночь. И куда делась стреляная гильза от него? В квартире нет. Неизвестный злодей с собой унес? А смысл? На пустыре — если ее сразу после выстрела с балкона выбросили — тоже нет. Вроде все там прошарили, пули, которые поменьше будут, и то отыскали, так что гильзу уж не пропустили бы. Так где же она? Наркоманы в качестве сувенира прихватили? Обкололись и… Ну или обкурились. Арина нахмурилась, вспоминая, как называется та штука, которую наркоши используют… Какое-то смешное слово, Виталик, когда их семейная лодка еще летела на всех парах, нередко веселил ее байками про питерских хиппи и растаманов… Бульбулятор! Да, кажется так эта штука называется. Основа простейшего бульбуль-как-его-там как раз на пустыре валялась — пластиковая бутылка с дыркой. То есть любители всякой пакости там точно тусуются. Или Арина что-то перепутала, и Виталик говорил совсем о другом? Или…

Погоди, погоди… Пластиковая бутылка с дыркой?

И слишком малое количество продуктов сгорания на коже и на ладони…

Да еще и подтяжки на полу…

И еще, — шнурок, который наглая ворона пыталась оторвать от балконных перил. Черт побери — конечно, никакой это не шнурок!

Ну и бутылка само собой.

Точно!

Вот оно!





* * *


Мишкинский телефон был недоступен. Молодцовский сразу переключал на голосовую почту. Стационарный, стоявший в их с Мишкиным кабинете, отвечал лишь бесконечными длинными гудками. Черт побери, да чем они там все заняты? Именно сейчас, когда Арине срочно нужно оперативное сопровождение!

В сопровождение удалось раздобыть только молоденького Клюшкина. Зато он выразил такую горячую готовность «сопровождать» и «помогать», что у Арины как-то сразу поднялось настроение. Разбежались, пропали унылые мысли о том, что очередная «гениальная» догадка — всего лишь очередная глупость. Дурацкие мысли, и нечего на такие тратить время. Чего думать, трясти надо — вспомнился Арине старый анекдот. Глупо, но разумно: чего, в самом-то деле, утопать в сомнениях — надо идти и проверять. Да побыстрее, пока не стемнело. День едва за середину перевалил, а кажется, что уже почти вечер. Темнеет теперь рано — и не столько из-за укоротившегося дня, больше из-за плотно затянувших небо сизых туч.

Помимо радостной готовности к любым услугам Клюшкин оказался обладателем старенького «москвичонка», которым, похоже, очень гордился:

— Еще дедушкин, а бегает, как новенький!

Сидеть в раритете было неудобно, в спину все время впивалась какая-то невидимая железка, по ногам тянуло холодом. Впрочем, бегал старичок действительно отлично, без старческих кряхтений и по-молодому шустро. Арине очень хотелось успеть на шубинский пустырь до темноты — а главное, успеть после этого обследовать находку. Если, конечно, будет находка. Она изо всех сил сжала кулаки — на удачу.

В бледных ранних сумерках и заросли бурьяна, и проплешины жухлой травы между ними казались одной сплошной массой.

— Что ищем-то? — радостно осведомился неунывающий Клюшкин.

— Бутылку, — объяснила Арина и, вспомнив о пробке в раковине, уточнила. — Вероятнее всего, зеленую. Пластиковую, маленькую, пузатую такую, но помятую. Без крышки, но с дыркой.

— Не эту? — окликнул он Арину через четверть часа сосредоточенного хождения меж бурьянных кустов.

По правде говоря, затеяв поиск на пустыре, она не слишком надеялась на успех. Хрустнувшую под ногой бутылку мог унести ветер, утащить бродячая собака, растоптать кто-то из двуногих. Шансов на то, что та бутылка еще сохранилась, было немного. И теперь Арина едва поверила своим глазам. Даже дыхание перехватило. Наверное, именно так должен чувствовать себя мусорщик, обнаруживший среди вонючих отбросов бриллиантовое колье. Хотя, пожалуй, нет. Мусорщик вряд ли ожидает найти драгоценности, а она все-таки надеялась… Но чувство было сильное.

Отсняв травяную проплешину с валявшимся посреди нее смятым пластиковым комом со всех сторон, Арина бережно упаковала драгоценную бутылку в пакет. Только бы Зверев был на месте… и в хорошем настроении… если результатов обследования придется дожидаться, у нее сердце не выдержит…

В понятые Клюшкин притащил парочку из заседавшей под ближайшими кустами теплой компании. Один оказался грузчиком соседнего магазина, второй — бывшим, ныне на пенсии, сантехником. Из всей компании только у этих имелись с собой паспорта. Что, кстати, тоже можно было считать удачей почти невероятной. Иначе пришлось бы ходить по квартирам, а это время, время! Арина чувствовала, как оно уходит — стремительно и неудержимо.

— Куда теперь, Арина Марковна?

— К экспертам! — слегка задыхаясь, скомандовала она. Пальцы, сжимавшие драгоценный пакет с бутылкой, слегка дрожали, и в животе было холодно, как когда-то бывало перед особо страшными экзаменами.

К Звереву Арина ворвалась так стремительно, что он едва не выронил колбу, которую сосредоточенно потряхивал, вглядываясь в мутно-зеленое содержимое.

Влетела, плюхнула на стол драгоценный пакет, взмолилась:

— Артем Валерьевич!

— Вершина, я тебя убью, ей-богу! Каждый день ведь! Я вообще-то уходить уже собрался.

— Лерыч, миленький, можешь быстренько глянуть?

— И что ты хочешь, чтобы я тут нашел? — недовольно буркнул криминалист, заглядывая в пакет. — Какие следы? Если пальцы, то… хотя под дождем она не была, но… сомневаюсь.

— Ну… пальцы — это если очень повезет, думаю, вряд ли. Главное — внутренняя поверхность. Сколько сохраняются следы продуктов выстрела? Ну хоть что-то должно же было остаться!