Дурман для зверя

— Вы мне позволите? — чуть не взвился я, но брат ткнул меня в бок локтем.

— Предупреждаю, — просто продолжила Серафима, если ее и действительно так зовут. — У вас только одна попытка убедить и без того обездоленную и порядком измученную девочку там внутри, что вы способны сделать ее счастливой и больше никогда не причинять боли. В противном случае именно я буду той, кто поможет ей построить свою жизнь без вас.

— Да что вы о себе возомни… — Мой язык вдруг как приморозило, а горло стиснуло невидимой удавкой, и я, опешив, вынужден был смотреть в неестественно мерцающие глаза с вытягивающимися зрачками этой… Да что она такое?

— Переступив мой порог, ты оставишь за ним всю свою гордыню, гнев и властность, метаморф. — Каждое слово пронзало меня, как ледяная игла, добираясь до костей и заставляя их гудеть от ощущения невообразимой, древней силы, окружившей со всех сторон. Силы несоразмерно больше моей, вообще не физической, что не вызывала страха или агрессии, лишь желание преклоняться. — Туда ты войдешь готовый заботиться, беречь и излечивать причиненный тобой ущерб.

Где-то на периферии сознания ругался ошалело Родион, я же только медленно кивнул, прекрасно отдавая себе отчет, что, несмотря на черт-те что творящееся с телом, даю свое обещание, нет, безмолвную клятву, добровольно. Ведь для того сюда и пришел на самом деле. Исправить все, чтобы не потерять безвозвратно.

— Ну, тогда милости прошу.

Невидимые, сковывающие узы пропали, и я практически ввалился в прозрачную дверь, тут же окунаясь в запахи всевозможных благовоний и аромат Аяны.

Она поднялась мне навстречу со стула посреди комнаты, обстановки в которой я уже не замечал. Собственно, я больше уже ничего не замечал. Разве что мельком появившиеся красные пряди в ее черных волосах. Пошел на нее, не в силах остановиться, словно потерявший управление самолет, несущийся к земле под действием гравитации. Огромные глаза — мои мучения — распахнулись, губы — гибельное искушение — приоткрылись, и Аяна выставила вперед руку, тонкую, запястье — веточка, как будто эта слабая преграда могла бы меня остановить… но остановила. Однако отказаться от прикосновения не смог — наклонился и захватил кончики ее пальцев губами, а когда моя кукла резко вдохнула и вздрогнула, но руки не отдернула, прижал ее ладонь своей к губам, поцеловал раз, другой, и еще. Потерся носом, щеками, не стыдясь рвущихся наружу стонов облегчения, ведь каждое это прикосновение снимало с меня груз боли этих дней без нее, слой за слоем, и было их столько, сколько я и не представлял.

— Похудела, — пробормотал, жадно нюхая кожу ее запястья, продолжая пожирать глазами вид ее лица: сияющая смугловатая кожа, глаза, губы, скулы. И снова, и снова. Не насытиться, не насмотреться.

— На себя бы посмотрел, — надломленным голосом почти шепотом ответила Аяна. Не хочу на себя, на тебя хочу. С самого первого раза хотел, никогда достаточно не было и не будет.

Всхлипнув, Аяна сама уже погладила меня по щеке, вырывая новый стон, скользнула пальцами к виску, зарылась ими в волосы, дальше к затылку, сокращая дистанцию между нами, и тут же положила вторую ладонь мне на лоб, слегка упершись. Будто хотела притянуть меня ближе и оттолкнуть одновременно. Меня же окончательно заколотило, колени ослабли, горло зашлось в спазмах, в глазах резь, и сердце грохочет, как булыжник в пустом ведре.

Вот то чувство, что роняет мужика на колени перед его женщиной! По-настоящему, не ради красивого жеста или соблазнения, секса, а ради одной только близости, единения. Обнять, уткнуться лицом в живот, дышать всеми ее запахами, теплом тела, слушать вдохи, терять без малейшего сожаления всю свою природную жесткость под поглаживаниями тонких пальцев, перебирающих волосы. Вот оно. То самое. А вожделение… Оно потом. Никуда не делось. Скрутилось внутри жгучими тугими кольцами и просто ждет своей очереди. И вот так все наконец правильно. Легко. Без метаний и надрыва, вопросов «да с чего», «почему вдруг».

— Эй, сестренка, привет! — вторгся голос Родьки в миг моего парения, и чувствовался он сейчас ревом гребаного Чужого в Эдеме. Я ему врежу. Потом. — Слушай, вот ты, конечно, дала жару с этим побегом! Круто, но, блин, как твоим парням побыть героями и спасителями, если ты и сама все провернула?

— Моим парням? — Аяна, тоже, видимо, опомнившись от накрывшего нас общего наваждения, уже уверенно оттолкнула меня и отняла руку. — Захар, я тебя поговорить позвала, а не… хм-м.

— Твоим! Брату да истинному. Чьи же мы еще, по-твоему? За каким бы я еще в логово волчищ полез бы, если не за тобой?

— Родька! — сипло одернул его я. — Позже.

— А… ну мы, если что, тут у стеночки постоим, — сразу же среагировал брат. — Однако сначала, вы меня простите, но… Обнимашки!

Он стремительно подскочил к Аяне и коротко стиснул ее в объятиях, так что она изумленно охнула, и сразу отпустил, отходя к Людмиле и Серафиме, старательно играющим роль неподвижных декораций. Само собой, я бы предпочел остаться с Аяной наедине, но не мне сейчас выбирать.

— Кхм… — прочистила она горло, покраснев и опустив взгляд в пол, очевидно тоже почувствовав себя неуютно. — Присядь.

Аяна указала на стул, напротив того, на котором сидела, когда я пришел. Они были поставлены посреди помещения, и выглядело это до странности формально, как если бы мы тут собрались на некие официальные переговоры. Хотя, по сути, так и было. Переговоры об установлении, мать их, мирных отношений, отсутствии угроз с моей стороны, плюс для меня и испытание — все в одном.

Моя истинная опустилась на стул в скованной позе, держа спину слишком прямо и сцепив пальцы на коленях. Боже Всемогущий, какая же она у меня! Мелкая, хрупкая, глазищи — карамель сладко-соленая, губы — соблазн и совершенство. Ну как есть кукла, мультяха, с великим мастерством прорисованная. Божество мое. Захочет — благодатью одарит, а нет — покарает так жестоко, как никому не под силу.

— Я… — начала она решительно и тут же запнулась и захлопала глазами, явно растерявшись. — Не знаю, как начать.

Тогда я начну, хоть тоже не все знаю, как сказать, так что о главном.

— Я прошу у тебя прощения, Аяна, за все свое обращение до сих пор. Ничего из этого не было правильным. И никогда не повторится. Предлагаю тебе принять меня обратно, быть со мной как женщина, которую я люблю и к которой отношусь соответственно.

Ба-бах! Главная бомба сброшена, и теперь только в ее власти решить: убьет меня ею или не зацепит никого.

— Ух! — пробормотала девушка и коротко глянула в сторону Серафимы, словно не понимала, что ей дальше делать. — Ну так-то это я собиралась тебе сказать, что не буду с тобой если ты засран… не исправишься. — Она заморгала часто, мотнула головой, глядя в пол между нами, и как с огромным усилием вскинула на меня глаза. — Которую ты любишь?

— Да.

— Ты говорил…

— Ага, говорил. Дураком слепым был. А на дураков не обижаются, Аяна, а слепым по доброте верный путь зрячие указывают. Ты мне указывала и даже руку протянула, а я… опять же дурак, и прости за это.

— Знаешь… — Аяна оборвала себя, сцепила пальцы на коленях до побеления, взгляд ее рассредоточился, как обратившись в глубь себя, она то и дело сглатывала и едва качала головой, будто переживая внутренний спор.

Ради всего святого, кто бы там ни выступал в ее голове за меня, не подкачай давай, поднажми, выложись по полной.

Родька где-то за пределами моей видимости пробурчал тихо: «Ну прощай его уже, сестренка, и целуйтесь».

— Старые обиды я помнить больше не хочу, — наконец начала оглашение приговора моя высшая инстанция, — но и кидаться тебе в объятия не собираюсь. — А вот это не обязательно, я в тебя сам вцеплюсь — не вырвешься. — И никуда отсюда с тобой не поеду.

Обе звериные половины вскинулись во взрыве собственничества с такой мощью, что я аж челюстью клацнул, прикусывая язык, готовый опять качать права, и стиснул кулаки, чтобы не схватить и не начать прорываться с боем.

— А куда поедешь? — прокаркал натужно.

— Найду квартиру. Я хочу жить самостоятельно.

— Вот еще, квартиру, — влез Родька. — В моей живи. Тем более нам нужно лучше друг друга узнать.


Аяна вскочила и обошла стул.

— Слушайте… можно мы дальше сами? Ну… наедине, — попросила она, обращаясь к нашим свидетелям, блин, Иеговы, и тут же указала на меня: — Но ты остаешься где сидишь. Мы сегодня только говорим.

Комната опустела без единого возражения, и испытание моей выдержки стало во сто крат круче, не сказать, что чье-то присутствие сильно его облегчало. Не приблизиться, не касаться, не дышать у самой кожи — вот где пытка.

— Значит так, я не хочу начинать так, как у нас уже было, — затараторила Аяна, как если бы боялась что-то забыть, и я точно знал почему. Аромат ее возбуждения раскрывался в воздухе, как восхитительный и смертельно ядовитый для моего самообладания цветок. — Я не позволю тебе просто затащить меня в постель и все на этом. Я хочу все по-людски, нормально. Чтобы встречались, ходили на свидания, общались и узнавали друг друга. Если для тебя это по-детски и смешно, то…

— Я согласен.

Она склонила голову набок, пристально всмотревшись и ища подвоха. Я глядел ей в глаза прямо — прятать мне нечего. Я всего этого тоже хочу для нас, хотя и сразу в постель было бы неплохо.

— Все по правилам, никакого секса до третьего свидания, — прищурившись, уточнила моя кукла-жестючка, уже откровенно испытывая меня на прочность.

— Я согласен. Хоть до пятого, если тебе так комфортнее. — Господи, кто бы ведал, каких мне сил стоило растянуть губы в улыбке.

— И если ты снова станешь со мной…

— Не стану!

— …я уйду и не вернусь!

А вот это вряд ли.

— Я этим не согласен.

— В смысле?

— Я же не ангел господень, Аяна. Оставь мне крохотное пространство для маневра. Если я вдруг сорвусь на деспотизм, ты с первого раза сделаешь мне выговор.

— С первого раза? Это подразумевает и еще?

— Я реально смотрю на себя и свои не лучшие стороны. Так что тебе стоит дать мне хотя бы три попытки оправдаться.

— А не сто три? — фыркнула она и впервые улыбнулась. Да-а-а! Посмотри на меня, детка! Легкое движение твоих губ превращает меня в фонтан восторга!

— Нет, я дурею от тебя, Аяна, а не тупица от природы, и я легкообучаем. — У меня в уголках глаз и рта закололо в ответной улыбке. — Еще какие-то условия?

— А да… точно, — посерьезнела она. — Я не буду рожать тебе никаких этих идеальных потомков. В смысле, не в ближайшее время. Мне всего двадцать, я хочу учиться, путешествовать. Короче, никакого улучшения вашей оборотнячей демографии еще несколько лет. Будем предохраняться. Ну и почему ты снова лыбишься?

Потому что я хочу тебя до умопомрачения, и упоминание предохранения для моего озабоченного сознания сейчас равно обещанию секса. Жаркого, мокрого, порочно-сладкого, до полного изнеможения.

— И на это согласен.

— Тогда… собственно, все. Можем расходиться, — неуверенно пожала плечами Аяна и прикусила нижнюю губу.

Никакого расходиться. Куда ты, туда и я.

— Договор скрепить надо бы, — мягко сказал я, осторожно делая шаг к ней. Ох, нарываюсь, но была не была.

Внутри все обмерло от страха, что буду послан, обвинен в нарушении только что провозглашенного и наказан, но неожиданно Аяна вскинула голову, глазищи сверкнули азартом.

— Надо! — произнесла она так, будто сделала мне мгновенную инъекцию озверина прямо в пах, шагнула навстречу и, обхватив за шею, приподнялась на цыпочки. — Будем считать этот договор вступившим в силу сразу после завершения этого поцелуя.

— Согласен! — прорычал я уже в ее губы и через секунду вжал спиной в ближайшую стену.

Мы целовались неистово, ошалело, неловко царапая зубами, хватая воздух лишь урывками, только бы не размыкать полностью губ, пока наши руки суматошно шарили по телам друг друга, ища идеального доступа к вожделенному. Аяна рванула мой ремень, и, судя скрежету, пряжке конец. А я только теперь понял, что на ней платье, возблагодарил за это высшие силы и беспардонно расправился с ее бельем. Помедлил, наслаждаясь ощущением горячей влаги на моих пальцах, за что тут же схлопотал укус за нижнюю губу и нетерпеливое ворчание. Обхватил ягодицы моей кукляхи, приподнимая, углубил поцелуй до предела, вжав ее затылком в стену, и ворвался. Вторгался в нее, принимая в себя ее стоны и всхлипы, щедро платя своими ответными. Все так же: губы к губам, не отрываясь, не дыша ничем, кроме друг друга, пока растравленный изнурительным взаимным голоданием слишком скорый оргазм не настиг нас обоих.

— Вот черт! — хапая воздух, выдохнула Аяна, откидывая бессильно голову. — Скрепили знатно. Но с этого момента никаких нарушений.

— Ага. Согласен, — буркнул в изгиб ее шеи, облизывая солоноватую потную кожу, и, не выдержав, заржал, как самый последний из счастливейших идиотов.





Эпилог




Неделю спустя