Другая миссис

Мышка




В тот вечер Фальшивая Мама не покормила Мышку ужином, хотя девочка слышала, как она что-то готовит на кухне, и чуяла, как запах еды поднимается на второй этаж через вентиляцию и просачивается в щель под дверь ее комнаты. Мышка не знала, что это, но от одного только запаха у нее заурчало в животе. Ей хотелось есть. Но она не могла, потому что Фальшивая Мама не стала с ней делиться.

Девочка осталась голодной. Она понимала, что лучше не спрашивать об ужине, потому что Фальшивая Мама прямо приказала не показываться на глаза без разрешения. И пока не разрешила.

Солнце село, небо потемнело. Мышка пыталась не обращать внимания на урчание в животе. Она слышала, как Фальшивая Мама шумно возится внизу. Это продолжалось довольно долго даже после ужина: женщина мыла посуду, смотрела телевизор…

А потом стало тихо.

Хлопнула дверь. Мышка решила, что Фальшивая Мама легла спать.

Девочка приоткрыла на дюйм дверь своей комнаты, затаив дыхание и стараясь действовать бесшумно. Надо убедиться, что Фальшивая Мама не выйдет в любой момент и что это не ловушка.

Мышка знала, что ей пора спать. Она пыталась заснуть. Хотела заснуть.

Но голод не давал покоя.

И, что еще хуже, хотелось в туалет, очень-очень хотелось. Ванная комната находилась внизу. Мышка долго терпела, но вряд ли смогла бы терпеть и дальше. Уж до утра точно не продержалась бы. Но и делать дела прямо в комнате тоже не хотелось, потому что ей уже шесть — слишком взрослая для такого.

Однако Мышке запретили покидать комнату без разрешения. Поэтому девочка прижала ноги друг к другу, стараясь удержать мочу внутри, и вдобавок сжала рукой между ногами, думая, что это поможет.

Но вскоре в животе стало слишком больно: Мышка была голодна и хотела в туалет.

Девочка уговорила себя спуститься вниз, что оказалось нелегко: она была не из тех, кто любит нарушать запреты. Она старалась всегда быть послушной и никогда не попадать в неприятности.

Но затем Мышка вспомнила, что Фальшивая Мама не приказывала ей сидеть в спальне — девочка сама так решила. Ей только сказали: «Убирайся с глаз моих». Значит, если Фальшивая Мама спит, то не увидит спустившуюся вниз Мышку (если, конечно, не умеет видеть с закрытыми глазами), так что никакие запреты нарушены не будут.

Она распахнула дверь своей комнаты. Раздался скрип. Мышка замерла в страхе: не проснется ли от этого шума Фальшивая Мама? Сосчитала про себя до пятидесяти. В доме по-прежнему стояла тишина: никаких признаков пробуждения. Тогда девочка выскользнула из комнаты. Крадучись спустилась по ступенькам. Пересекла гостиную. На цыпочках пробралась в сторону кухни. Сразу за кухней начинался коридор, который сворачивал в сторону спальни, где находилась Фальшивая Мама. Мышка заглянула за угол и с облегчением убедилась, что дверь плотно закрыта. Никакой щелочки.

Желание сходить в туалет пересилило голод, и девочка первым делом направилась в ванную. От ванной до спальни было всего несколько футов, и Мышка ужасно трусила. Она осторожно приблизилась к двери ванной, стараясь не отрывать ног от пола.

В доме было темно. Не кромешная темнота, но приходилось ощупывать стены кончиками пальцев, чтобы ни на что не наткнуться. Мышка не боялась темноты. Она была из тех детей, которые почти ничего не боятся, потому что дома всегда чувствовала себя в безопасности. Во всяком случае, до появления Фальшивой Мамы: теперь все было по-другому. Тем не менее ее тревожила совсем не темнота.

Она вошла в ванную комнату и осторожно закрыла дверь. Свет включать не стала, так что внутри стоял кромешный мрак: ни окна, через которое проник бы лунный лучик, ни ночника в комнате не было.

Мышка на ощупь добралась до унитаза. К счастью, крышка была уже поднята и ей не пришлось шуметь. Девочка приспустила штанишки до колен и села так медленно, что у нее стало жечь в ногах. Она пыталась сдерживаться: делать всё небыстро и бесшумно. Но она слишком долго терпела. Так что, едва открылись «шлюзы», хлынул поток — бурный и громкий. Мышка была уверена, что ее услышали все соседи. А самое главное — услышала Фальшивая Мама, которая была совсем рядом — через коридор, в спальне отца.

Сердце бешено заколотилось. Ладони вспотели. Колени дрожали так, что, когда девочка закончила и натянула штаны на худые бедра, ей оказалось трудно стоять. Ноги тряслись, угрожая подломиться, словно ножки стола, когда Мышка лазила по нему, спасаясь от извергающейся в комнату горячей лавы.

Облегчившись и надев штаны, Мышка еще долго стояла в ванной без света, даже не вымыв руки. Она хотела убедиться, что не разбудила Фальшивую Маму. Иначе та вышла бы в коридор и увидела Мышку.

Девочка сосчитала про себя до трехсот. И еще раз до трехсот. И только потом вышла из ванной. Даже не смыла за собой, боясь шума. Так и оставила плавать в унитазе мочу и туалетную бумагу.

Выскользнула в коридор, с радостью отметив, что дверь спальни Фальшивой Мамы по-прежнему плотно закрыта.

На кухне она взяла несколько печенюшек «Салерно» из шкафчика и стакан молока из холодильника. Поев и попив, сполоснула стакан и поставила сушиться на полку. Собрала крошки печенья в ладонь и выбросила в мусорное ведро, потому что Фальшивая Мама говорила: «Убирай за собой, мелкий грызун». Мышка старалась делать то, что ей велели.

У нее все получилось почти бесшумно.

Затем она стала карабкаться вверх по лестнице, но на полпути у нее защекотало в носу.

Бедняжка изо всех сил старалась вести себя тихо. Но чихание — это рефлекс, от него никуда не деться. Как не деться от дыхания, радуг и полнолуний. Когда процесс пошел, остановить его уже нельзя, хоть Мышка и старалась. Отчаянно старалась. Она прижала ладони к носу, ущипнула себя за переносицу, дотянулась языком до нёба, задержала дыхание и взмолилась Богу, чтобы это прекратилось. В общем, сделала все, чтобы не чихнуть.

И все равно чихнула.





Сэйди




Еду по узкой гравийной дорожке и останавливаюсь у часовни. Меня сразу приветствует ворвавшийся в салон порыв ветра. Выхожу и иду, лавируя между надгробиями и деревьями. Обычное кладбище.

Участок, где похоронена Элис, еще не зарос. Это свежая могила, засыпанная землей и снегом. Памятника нет — пока нет. Его поставят потом, когда земля осядет. Сейчас же могилу Элис можно отыскать только по секции и номеру.


Имоджен стоит на заснеженной земле на коленях. Слышит мои шаги и оборачивается. Заметно, что она плакала. Старательно нанесенная черная тушь размазалась по щекам. Глаза красные, опухшие. Нижняя губа дрожит. Девушка прикусывает ее, чтобы унять дрожь. Не хочет, чтобы я видела ее слабость.

Сейчас Имоджен выглядит младше своих шестнадцати, но она по-прежнему травмирована и озлоблена.

— Долго же ты добиралась, черт побери…

Честно говоря, я подумывала вообще никуда не ездить. Позвонила Уиллу — рассказать о присланных Имоджен фотографиях, — но он опять не ответил. Я уже возвращалась к парому, когда поддалась уговорам совести и все-таки решила приехать. Баночка с рецептурными таблетками валяется рядом с Имоджен с закрытой крышкой.

— Зачем они тебе?

Она небрежно передергивает плечами.

— Подумала, пригодятся. Матери ни хрена не помогли, но вдруг мне помогут…

— Сколько ты выпила?

— Пока ни одной.

Не уверена, что она говорит правду. Осторожно приближаюсь, наклоняюсь и хватаю баночку. Открываю крышечку и заглядываю — внутри действительно таблетки, но я не знаю, сколько их было всего.

На улице в лучшем случае градусов тридцать[45]. Ветер пронизывает насквозь. Натягиваю на голову капюшон и засовываю руки в карманы.

— Ты же замерзнешь насмерть.

Неудачно выбранное слово, учитывая обстоятельства.

На девушке ни куртки, ни шапки, ни пальто. Нос сильно покраснел. Щеки от холода пошли розовыми пятнами. Сопли стекают с кончика носа на нижнюю губу. Она слизывает их языком, и я вспоминаю, что Имоджен еще ребенок.

— Вряд ли мне так повезет.

— Ты же не всерьез…

Но Имоджен вправду считает, что лучше было бы умереть.

— Звонили из школы, — говорю ей. — Сказали, опять прогуливаешь.

Девушка закатывает глаза:

— Ну надо же…

— Имоджен, что ты здесь делаешь? — спрашиваю я, хотя вопрос этот чисто риторический. — Ты сейчас должна быть в школе.

Имоджен пожимает плечами.

— Мне не хотелось. И ты мне не мать, чтобы указывать, что делать.

Она вытирает глаза рукавом рубашки. На ней черные рваные джинсы. Красно-черная рубашка расстегнута, из-под нее выглядывает черная футболка.

— Ты рассказала Уиллу про фотографию, — продолжает Имоджен. — Зря.

Она поднимается на ноги. Я снова невольно удивляюсь ее росту: девушка такая высокая, что смотрит на меня сверху вниз.

— Это почему?

— Он мне не отец, черт побери. К тому же я показывала ее только тебе.

— Не знала, что это секрет, — я делаю шаг назад, оберегая личное пространство. — Ты не просила ничего не говорить ему, иначе я промолчала бы.

Она закатывает глаза. Поскольку знает, что это вранье.

Ненадолго наступает тишина. Имоджен задумчиво молчит. Интересно, зачем она позвала меня сюда? Я по-прежнему настороже и не доверяю ей.

— А ты знала своего отца? — Отступаю еще на шаг и упираюсь спиной в дерево. Имоджен впивается в меня взглядом. — Я вот думаю, что ты очень высокая. Твоя мать не вышла ростом, верно? Уилл тоже. Видимо, у тебя отцовские гены.

Теперь я начала запинаться, что не укрылось ни от меня, ни от нее.

Имоджен уверяет, что не знает отца, но знает, как зовут его, его жену и что у них трое детей. Она рассказывает, как выглядит его дом. Что он оптометрист[46] и носит очки. Что его старшей дочери Элизабет пятнадцать — она всего на семь месяцев младше Имоджен. И у Имоджен хватает ума понять, что это значит.

— Он сказал моей матери, что не готов к отцовству.

Очевидно, это не так. Просто он не хотел становиться отцом Имоджен.

Я вижу по выражению лица девушки: ей по-прежнему больно от мысли, что отец отказался от нее.