Другая миссис
Часть 22 из 53 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Порой, когда Уилл прижимался своими губами к моим, поцелуй выходил волшебным, электрическим — сквозь нас словно струился ток. Его поцелуи обычно были страстными, пылкими, но не всегда, и в такие моменты я думала, что наш роман подходит к концу. Я ошибалась. Потому что в отношениях случаются взлеты и падения.
Однажды я обнаружила себя в кабинете психотерапевта: мне нужно было с кем-то поговорить об этом. Я сидела во вращающемся кресле в высокой комнате с окнами от пола до потолка. Тяжелые шторы серого цвета тоже тянулись от потолка до пола. На разделяющем нас журнальном столике стояла ваза с цветами — такая же огромная, как и все остальное здесь. Рядом — два стакана с водой: один для нее, другой для меня.
Я обежала взглядом комнату в поисках часов, но вместо них обнаружила полки с книгами по психическим расстройствам, эмоциональному интеллекту, психологическим играм и дипломы о высшем образовании.
— Расскажите, что случилось, — попросила психотерапевт.
С этого и начался наш разговор. Я поерзала в кресле, поправила блузку и откашлялась, борясь с предательски охрипшим голосом.
— Всё в порядке? — Психотерапевт наблюдала за моими ерзаниями, будто пытаясь поставить себя на мое место.
Я ответила, что всё в порядке. Я не стеснялась, потому что никогда не стесняюсь. Закинула ноги на диван и сообщила:
— Я сплю с женатым.
Психотерапевт была грузной и невозмутимой. Выражение ее лица ничуть не изменилось, разве что левая бровь слегка приподнялась. Брови у нее были густые и тяжелые.
— Вот как? — спросила она совершенно бесстрастным тоном. — Расскажите о нем. Как вы встретились?
Я рассказала все, что можно было рассказать о Уилле. И заулыбалась, заново переживая каждый миг, один за другим. День, когда мы встретились у монорельса. Его рука на моем запястье. Посиделки в кафе за чашкой кофе. А вот мы стоим у стены какого-то дома: голос Уилла у меня в ухе, его рука на моем бедре…
Но потом настроение испортилось. Я потянулась за платком, вытерла глаза и стала рассказывать, как тяжело быть женщиной номер два. Как одиноко. Я не могла рассчитывать на общение с ним каждый день. Ни звонков «как ты там», ни ночных признаний перед тем, как заснуть вместе в постели. Не с кем поговорить о своих чувствах. Я старалась особо не думать об этом. Но если вас столько раз назовут именем другой женщины, рано или поздно разовьется комплекс.
Психотерапевт посоветовала порвать с ним. Закончить отношения.
— Но он говорит, что любит меня, — возразила я.
— Мужчина, готовый изменять жене, часто дает обещания, которые не может сдержать. Фраза «я люблю тебя» — своего рода ловушка. Изменщики обычно мастера манипуляций. Вполне возможно, что он говорит это для того, чтобы вы не порвали с ним. У него есть и жена, и любовница. Его все устраивает.
И хотя психотерапевт имела в виду совсем другое, ее слова меня утешили. Уиллу незачем расставаться со мной.
Уилл никогда не расстанется со мной.
Сэйди
Я очнулась. Полусонная. Во сне я лежала на чужой кровати, уставившись в чужой потолок. Подвесной потолок, в центре которого висел вентилятор с лопастями в форме пальмовых листьев. Никогда раньше не видела такого. Кровать продавлена посередине. Там образовалась впадина, в которую легко соскользнуло мое тело. Я лежала на странной кровати, застряв в этой щели.
Все произошло так быстро, что не осталось времени ни гадать, где я, ни беспокоиться, — только понять, что я не в своей постели. Я раскинула руки, нащупывая Уилла, но кровать оказалась пуста. Мое собственное тело было завернуто в одеяло и накрыто покрывалом. Я лежала, наблюдая за неподвижным вентилятором вверху. Единственным источником света оказалась полоска проникавшего в окно лунного луча. В постели было жарко. Хотелось, чтобы вентилятор заработал и охладил меня потоком воздуха.
А затем я обнаружила, что уже не лежу в кровати, а стою рядом, глядя на спящую себя. Комната вокруг исказилась, начала тускнеть. Все вдруг стало черно-белым. Стены искривились в какие-то странные фигуры — трапеции, параллелепипеды… Комната перестала быть квадратной.
У меня началась головная боль.
Во сне я заставила себя зажмуриться, чтобы комната перестала менять форму.
Когда я снова открыла глаза, то очутилась в своей постели с мыслями о Морган Бейнс. Мне снилась именно Морган. Подробностей не помню, но она была в моем сне, это точно.
Уилл поцеловал меня перед тем, как выйти из спальни несколько минут или часов назад. Вызвался подвезти мальчишек в школу, чтобы я могла отоспаться.
— Ты плохо спала сегодня ночью, — заявил он. И было непонятно, вопрос это или утверждение. Не то чтобы я с трудом засыпала, но сны оказались такими яркими, что я, видимо, много ворочалась.
Муж поцеловал меня в лоб, пожелал хорошего дня и ушел.
Снизу доносится шум: сначала подают завтрак, затем собирают рюкзаки. Звук открываемой двери — они ушли. Только после этого я сажусь в постели и вижу: ночная рубашка валяется в ногах, а не надета на мне.
Поднимаюсь, одеяло сползает с меня. Обнаруживаю себя голой, и это меня поражает. Невольно прикрываю рукой грудь. Я не прочь поспать обнаженной — мы с Уиллом часто так спали, пока мальчишки не подросли и стали заходить к нам в комнату. Но с тех пор я обычно этого не делала. Одна лишь мысль спать голой, когда в доме дети, смущает. А если б Отто увидел меня такой? Или, того хуже, Имоджен?
При мысли о ней я замираю. Я слышала, как ушли из дома Уилл с мальчишками, но не слышала, как это сделала Имоджен.
Твержу себе, что Уилл не ушел бы раньше нее. Он убедился бы, что она первой отправилась в школу. Имоджен не всегда сообщает о своих приходах и уходах. Что-то подсказывает мне: ее здесь нет. Она тихо выскользнула из дома задолго до Уилла с мальчишками.
Под мышками и между ног — высохший пот: в этом старом доме очень жарко. Помнится, и во сне стояла жара… Видимо, я бессознательно стянула с себя ночнушку.
Нахожу в ящике комода и надеваю беговые тайтсы[29] и рубашку с длинными рукавами. Тут мне приходит еще одна мысль про Имоджен. Что, если Уилл и я только предполагали, что она уходила в школу, благодаря ее умению незаметно появляться и исчезать? Страх перед Имоджен мешал мне рассуждать здраво. Теперь я ломаю голову, а не осталась ли она дома? И, кроме нас двоих, здесь никого? Осторожно выхожу из спальни. Дверь в комнату Имоджен надежно заперта навесным замком, а значит, ее нет: она не могла бы закрыться снаружи, находясь внутри.
Замок ей нужен, чтобы я держалась подальше. На первый взгляд, ничего страшного, но я задумываюсь: можно ли так же легко запереть кого-то, а не запереться самой?
На всякий случай окликаю Имоджен, спускаясь по ступенькам. Внизу нет ее обуви, рюкзака и куртки.
Уилл оставил мне завтрак и пустую кофейную чашку. Наливаю кофе и ставлю вместе с блинчиками на стол. И только тут замечаю книгу — криминальный роман Уилла. Видимо, муж закончил его читать и оставил для меня.
Тянусь за книгой, придвигаю к себе, но думаю вовсе не о ней, а о фотографии бывшей невесты Уилла между страниц. Беру роман в руки, делаю глубокий вдох и перелистываю, ожидая, что оттуда выпадет фото Эрин.
Ничего не выпадает. Перелистываю во второй раз. В третий.
Откладываю роман в сторону, смотрю в потолок и вздыхаю.
Уилл оставил мне книгу и забрал фотографию.
Куда он ее дел?
Я не могу спросить об этом самого Уилла. Было бы бестактно с моей стороны снова заводить разговор об Эрин. Я не имею права постоянно пилить его насчет покойной невесты. Ее не стало задолго до моего появления в его жизни. Но трудно принять тот факт, что муж столько лет бережно хранит ее снимок.
Уилл вырос на Атлантическом побережье, недалеко от того места, где мы живем сейчас. Между вторым и третьим курсами он перевелся в другой колледж, переехав с Восточного побережья в Чикаго. Говорил, что после смертей Эрин и отчима больше не мог оставаться на востоке. Ему нужно было сменить место жительства. Вскоре его мать вышла замуж в третий раз (по мнению Уилла, слишком быстро: она из тех женщин, которые не переносят одиночество) и перебралась на юг. Его брат вступил в Корпус мира[30] и сейчас в Камеруне. А потом умерла Элис. Теперь у Уилла на Восточном побережье не осталось родных.
Эрин с Уиллом влюбились друг в друга в старшей школе, как два голубка. Сам Уилл никогда не произносил это слово — оно для него слишком сентиментальное, слишком ласковое. Но так оно и было: два голубка. Эрин умерла в девятнадцать, Уиллу тогда только исполнилось двадцать. Они встречались с пятнадцати и шестнадцати лет соответственно. Муж рассказывал, что Эрин, вернувшаяся из колледжа на рождественские каникулы — первые два года Уилл учился в местном колледже, — пропала вечером, а на следующий день нашли ее тело. Она должна была заехать за ним в шесть, чтобы вместе отправиться на ужин, но так и не появилась. В половине седьмого он забеспокоился. Около семи начал обзвон ее родителей и друзей. Никто не знал, где она.
Часов в восемь ее родители позвонили в полицию. Но к тому времени девушка отсутствовала всего два часа, и полиция не спешила объявлять розыск. Стояла зима. Шел снег, дороги стали скользкими. Аварий случилось предостаточно, так что полицейские в ту ночь были очень заняты. Они предложили продолжать обзванивать всех в округе, проверяя места, где могла оказаться девушка. Что было весьма нелепо, учитывая недавнее предупреждение об ухудшении погоды, призывающее водителей не садиться за руль.
Дорога, по которой Эрин ездила к Уиллу, была холмистой и извилистой, покрытой тонким слоем льда и снега и огибающей большой пруд. Глухая живописная местность. Этого маршрута лучше было избегать, когда погода скверная, как тем вечером. Но, по словам Уилла, Эрин всегда отличалась безрассудством — она не из тех, кто слушает чьи-то советы.
Температура была всего тридцать два градуса[31]. Пруд, в котором потом нашли тело, не успел толком промерзнуть. Лед не выдержал веса машины, когда Эрин слетела с дороги.
В тот вечер Уилл повсюду искал ее. Спортзал, библиотека, танцевальная студия… Он проехал от ее дома до своего всеми маршрутами, какие только мог придумать. Но кругом была темнота, а пруд выглядел обычной черной бездной.
Только ранним утром какой-то бегун заметил торчащий из-под льда и снега бампер машины. Родителей Эрин известили первыми. Уилл узнал новость через полсуток после того, как она не пришла на свидание. Ее родители и младшая сестренка, которой исполнилось всего девять, были опустошены горем. Уилл — тоже…
Отталкиваю роман. У меня не хватает духу приняться за чтение: не могу смотреть на книгу и не думать о фотографии, когда-то спрятанной внутри.
«Где он хранит фотографию Эрин? — гадаю я. Но тут же приходит другая мысль: — Какое мне дело?»
Уилл женился на мне. У нас дети. Он любит меня.
Оставляю посуду на столе, выхожу из кухни, надеваю толстую куртку, которая висит на вешалке в прихожей. Нужно пробежаться, выпустить пар.
Выхожу на улицу. Небо с утра серое, а земля влажная от раннего дождя, который уже переместился к морю. Вижу его вдалеке: струится из-под туч. Мир выглядит безнадежно унылым. Синоптики прогнозируют, что к вечеру дождь превратится в снегопад.
Бегу трусцой по улице, благо сегодня редкий выходной. После пробежки я рассчитываю на тихое утро в одиночестве. Отто и Тейт отправились в школу, Уилл — на работу. Он, конечно, уже плывет на пароме на материк. Там пересядет на автобус до кампуса и будет полдня рассказывать девятнадцатилеткам об альтернативных источниках энергии и биоремедиации[32], а потом заберет Тейта из школы и вернется домой.
Сбегаю вниз по склону. Выбегаю на улицу, которая огибает остров по периметру. На ней вдоль берега океана стоят дома — не расточительно роскошные особняки, а весьма потрепанные, грубоватого вида коттеджи, спрятанные среди разросшихся деревьев. В них жили и живут целыми поколениями, многим домам по сто с лишним лет. Дорога огибает остров петлей длиной в пять миль. Местность тут выглядит довольно дикой, с протяженными участками глухого леса и общественными пляжами — их изрезанные, покрытые водорослями берега до жути пустынны в это время года.
Я бегу на приличной скорости. В голове роится множество мыслей. Думаю об Имоджен, об Эрин, о прятавшихся в святилище церкви Джеффри Бейнсе и его бывшей. Интересно, о чем они говорили? И где сейчас фото Эрин? Уилл спрятал его подальше от меня или использует в качестве закладки в новой книге, которую сейчас читает? Хороший ли это знак?
Миную скалы в восточной части острова. Опасные, крутые, выступающие над Атлантическим океаном. Стараюсь не думать об Эрин. Вижу, как океанские волны яростно разбиваются о скалы. Внезапно мимо меня беспорядочной массой проносится стая перелетных птиц. Такое часто случается в это время года. Их резкие движения пугают меня, и я кричу. Десятки, если не сотни черных птиц, синхронно взмахивая крыльями, исчезают в небе.
Сегодня утром океан неспокоен. Ветер гонит волны, разбивая их о берег. Сердитые пенистые шапки атакуют каменистую береговую линию, поднимая десяти-двадцатифутовые брызги.
Думаю, в это время вода ледяная, совсем как в глубине океана.
Останавливаюсь сделать разминку. Наклоняюсь, чтобы коснуться пальцев ног, расслабив колени. Вокруг такая тишина, что становится тревожно. Единственный звук — это дуновение ветра рядом, который словно что-то шепчет на ухо.
Внезапно в воздушном потоке звучат слова:
«Ненавижу тебя. Ты неудачница. Умри, умри, умри…»
Резко выпрямляюсь и озираюсь в поисках источника звука, но никого не вижу. И все же меня не отпускает мысль: здесь кто-то есть. Кто-то следит за мной. По спине бежит холодок. Руки начинают трястись.
— Эй, привет? — зову я дрожащим голосом. Никто не откликается.
Оглядываюсь, но нигде ничего не вижу. Никто не прячется за углами домов или стволами деревьев. На пляже безлюдно, а окна и двери домов плотно закрыты, как и следует в такой ветреный день.
Дело только в моем воображении. Здесь никого. Никто со мной не говорит.
Я слышу только шелест ветра.
Мой мозг принял его за слова.
* * *
Однажды я обнаружила себя в кабинете психотерапевта: мне нужно было с кем-то поговорить об этом. Я сидела во вращающемся кресле в высокой комнате с окнами от пола до потолка. Тяжелые шторы серого цвета тоже тянулись от потолка до пола. На разделяющем нас журнальном столике стояла ваза с цветами — такая же огромная, как и все остальное здесь. Рядом — два стакана с водой: один для нее, другой для меня.
Я обежала взглядом комнату в поисках часов, но вместо них обнаружила полки с книгами по психическим расстройствам, эмоциональному интеллекту, психологическим играм и дипломы о высшем образовании.
— Расскажите, что случилось, — попросила психотерапевт.
С этого и начался наш разговор. Я поерзала в кресле, поправила блузку и откашлялась, борясь с предательски охрипшим голосом.
— Всё в порядке? — Психотерапевт наблюдала за моими ерзаниями, будто пытаясь поставить себя на мое место.
Я ответила, что всё в порядке. Я не стеснялась, потому что никогда не стесняюсь. Закинула ноги на диван и сообщила:
— Я сплю с женатым.
Психотерапевт была грузной и невозмутимой. Выражение ее лица ничуть не изменилось, разве что левая бровь слегка приподнялась. Брови у нее были густые и тяжелые.
— Вот как? — спросила она совершенно бесстрастным тоном. — Расскажите о нем. Как вы встретились?
Я рассказала все, что можно было рассказать о Уилле. И заулыбалась, заново переживая каждый миг, один за другим. День, когда мы встретились у монорельса. Его рука на моем запястье. Посиделки в кафе за чашкой кофе. А вот мы стоим у стены какого-то дома: голос Уилла у меня в ухе, его рука на моем бедре…
Но потом настроение испортилось. Я потянулась за платком, вытерла глаза и стала рассказывать, как тяжело быть женщиной номер два. Как одиноко. Я не могла рассчитывать на общение с ним каждый день. Ни звонков «как ты там», ни ночных признаний перед тем, как заснуть вместе в постели. Не с кем поговорить о своих чувствах. Я старалась особо не думать об этом. Но если вас столько раз назовут именем другой женщины, рано или поздно разовьется комплекс.
Психотерапевт посоветовала порвать с ним. Закончить отношения.
— Но он говорит, что любит меня, — возразила я.
— Мужчина, готовый изменять жене, часто дает обещания, которые не может сдержать. Фраза «я люблю тебя» — своего рода ловушка. Изменщики обычно мастера манипуляций. Вполне возможно, что он говорит это для того, чтобы вы не порвали с ним. У него есть и жена, и любовница. Его все устраивает.
И хотя психотерапевт имела в виду совсем другое, ее слова меня утешили. Уиллу незачем расставаться со мной.
Уилл никогда не расстанется со мной.
Сэйди
Я очнулась. Полусонная. Во сне я лежала на чужой кровати, уставившись в чужой потолок. Подвесной потолок, в центре которого висел вентилятор с лопастями в форме пальмовых листьев. Никогда раньше не видела такого. Кровать продавлена посередине. Там образовалась впадина, в которую легко соскользнуло мое тело. Я лежала на странной кровати, застряв в этой щели.
Все произошло так быстро, что не осталось времени ни гадать, где я, ни беспокоиться, — только понять, что я не в своей постели. Я раскинула руки, нащупывая Уилла, но кровать оказалась пуста. Мое собственное тело было завернуто в одеяло и накрыто покрывалом. Я лежала, наблюдая за неподвижным вентилятором вверху. Единственным источником света оказалась полоска проникавшего в окно лунного луча. В постели было жарко. Хотелось, чтобы вентилятор заработал и охладил меня потоком воздуха.
А затем я обнаружила, что уже не лежу в кровати, а стою рядом, глядя на спящую себя. Комната вокруг исказилась, начала тускнеть. Все вдруг стало черно-белым. Стены искривились в какие-то странные фигуры — трапеции, параллелепипеды… Комната перестала быть квадратной.
У меня началась головная боль.
Во сне я заставила себя зажмуриться, чтобы комната перестала менять форму.
Когда я снова открыла глаза, то очутилась в своей постели с мыслями о Морган Бейнс. Мне снилась именно Морган. Подробностей не помню, но она была в моем сне, это точно.
Уилл поцеловал меня перед тем, как выйти из спальни несколько минут или часов назад. Вызвался подвезти мальчишек в школу, чтобы я могла отоспаться.
— Ты плохо спала сегодня ночью, — заявил он. И было непонятно, вопрос это или утверждение. Не то чтобы я с трудом засыпала, но сны оказались такими яркими, что я, видимо, много ворочалась.
Муж поцеловал меня в лоб, пожелал хорошего дня и ушел.
Снизу доносится шум: сначала подают завтрак, затем собирают рюкзаки. Звук открываемой двери — они ушли. Только после этого я сажусь в постели и вижу: ночная рубашка валяется в ногах, а не надета на мне.
Поднимаюсь, одеяло сползает с меня. Обнаруживаю себя голой, и это меня поражает. Невольно прикрываю рукой грудь. Я не прочь поспать обнаженной — мы с Уиллом часто так спали, пока мальчишки не подросли и стали заходить к нам в комнату. Но с тех пор я обычно этого не делала. Одна лишь мысль спать голой, когда в доме дети, смущает. А если б Отто увидел меня такой? Или, того хуже, Имоджен?
При мысли о ней я замираю. Я слышала, как ушли из дома Уилл с мальчишками, но не слышала, как это сделала Имоджен.
Твержу себе, что Уилл не ушел бы раньше нее. Он убедился бы, что она первой отправилась в школу. Имоджен не всегда сообщает о своих приходах и уходах. Что-то подсказывает мне: ее здесь нет. Она тихо выскользнула из дома задолго до Уилла с мальчишками.
Под мышками и между ног — высохший пот: в этом старом доме очень жарко. Помнится, и во сне стояла жара… Видимо, я бессознательно стянула с себя ночнушку.
Нахожу в ящике комода и надеваю беговые тайтсы[29] и рубашку с длинными рукавами. Тут мне приходит еще одна мысль про Имоджен. Что, если Уилл и я только предполагали, что она уходила в школу, благодаря ее умению незаметно появляться и исчезать? Страх перед Имоджен мешал мне рассуждать здраво. Теперь я ломаю голову, а не осталась ли она дома? И, кроме нас двоих, здесь никого? Осторожно выхожу из спальни. Дверь в комнату Имоджен надежно заперта навесным замком, а значит, ее нет: она не могла бы закрыться снаружи, находясь внутри.
Замок ей нужен, чтобы я держалась подальше. На первый взгляд, ничего страшного, но я задумываюсь: можно ли так же легко запереть кого-то, а не запереться самой?
На всякий случай окликаю Имоджен, спускаясь по ступенькам. Внизу нет ее обуви, рюкзака и куртки.
Уилл оставил мне завтрак и пустую кофейную чашку. Наливаю кофе и ставлю вместе с блинчиками на стол. И только тут замечаю книгу — криминальный роман Уилла. Видимо, муж закончил его читать и оставил для меня.
Тянусь за книгой, придвигаю к себе, но думаю вовсе не о ней, а о фотографии бывшей невесты Уилла между страниц. Беру роман в руки, делаю глубокий вдох и перелистываю, ожидая, что оттуда выпадет фото Эрин.
Ничего не выпадает. Перелистываю во второй раз. В третий.
Откладываю роман в сторону, смотрю в потолок и вздыхаю.
Уилл оставил мне книгу и забрал фотографию.
Куда он ее дел?
Я не могу спросить об этом самого Уилла. Было бы бестактно с моей стороны снова заводить разговор об Эрин. Я не имею права постоянно пилить его насчет покойной невесты. Ее не стало задолго до моего появления в его жизни. Но трудно принять тот факт, что муж столько лет бережно хранит ее снимок.
Уилл вырос на Атлантическом побережье, недалеко от того места, где мы живем сейчас. Между вторым и третьим курсами он перевелся в другой колледж, переехав с Восточного побережья в Чикаго. Говорил, что после смертей Эрин и отчима больше не мог оставаться на востоке. Ему нужно было сменить место жительства. Вскоре его мать вышла замуж в третий раз (по мнению Уилла, слишком быстро: она из тех женщин, которые не переносят одиночество) и перебралась на юг. Его брат вступил в Корпус мира[30] и сейчас в Камеруне. А потом умерла Элис. Теперь у Уилла на Восточном побережье не осталось родных.
Эрин с Уиллом влюбились друг в друга в старшей школе, как два голубка. Сам Уилл никогда не произносил это слово — оно для него слишком сентиментальное, слишком ласковое. Но так оно и было: два голубка. Эрин умерла в девятнадцать, Уиллу тогда только исполнилось двадцать. Они встречались с пятнадцати и шестнадцати лет соответственно. Муж рассказывал, что Эрин, вернувшаяся из колледжа на рождественские каникулы — первые два года Уилл учился в местном колледже, — пропала вечером, а на следующий день нашли ее тело. Она должна была заехать за ним в шесть, чтобы вместе отправиться на ужин, но так и не появилась. В половине седьмого он забеспокоился. Около семи начал обзвон ее родителей и друзей. Никто не знал, где она.
Часов в восемь ее родители позвонили в полицию. Но к тому времени девушка отсутствовала всего два часа, и полиция не спешила объявлять розыск. Стояла зима. Шел снег, дороги стали скользкими. Аварий случилось предостаточно, так что полицейские в ту ночь были очень заняты. Они предложили продолжать обзванивать всех в округе, проверяя места, где могла оказаться девушка. Что было весьма нелепо, учитывая недавнее предупреждение об ухудшении погоды, призывающее водителей не садиться за руль.
Дорога, по которой Эрин ездила к Уиллу, была холмистой и извилистой, покрытой тонким слоем льда и снега и огибающей большой пруд. Глухая живописная местность. Этого маршрута лучше было избегать, когда погода скверная, как тем вечером. Но, по словам Уилла, Эрин всегда отличалась безрассудством — она не из тех, кто слушает чьи-то советы.
Температура была всего тридцать два градуса[31]. Пруд, в котором потом нашли тело, не успел толком промерзнуть. Лед не выдержал веса машины, когда Эрин слетела с дороги.
В тот вечер Уилл повсюду искал ее. Спортзал, библиотека, танцевальная студия… Он проехал от ее дома до своего всеми маршрутами, какие только мог придумать. Но кругом была темнота, а пруд выглядел обычной черной бездной.
Только ранним утром какой-то бегун заметил торчащий из-под льда и снега бампер машины. Родителей Эрин известили первыми. Уилл узнал новость через полсуток после того, как она не пришла на свидание. Ее родители и младшая сестренка, которой исполнилось всего девять, были опустошены горем. Уилл — тоже…
Отталкиваю роман. У меня не хватает духу приняться за чтение: не могу смотреть на книгу и не думать о фотографии, когда-то спрятанной внутри.
«Где он хранит фотографию Эрин? — гадаю я. Но тут же приходит другая мысль: — Какое мне дело?»
Уилл женился на мне. У нас дети. Он любит меня.
Оставляю посуду на столе, выхожу из кухни, надеваю толстую куртку, которая висит на вешалке в прихожей. Нужно пробежаться, выпустить пар.
Выхожу на улицу. Небо с утра серое, а земля влажная от раннего дождя, который уже переместился к морю. Вижу его вдалеке: струится из-под туч. Мир выглядит безнадежно унылым. Синоптики прогнозируют, что к вечеру дождь превратится в снегопад.
Бегу трусцой по улице, благо сегодня редкий выходной. После пробежки я рассчитываю на тихое утро в одиночестве. Отто и Тейт отправились в школу, Уилл — на работу. Он, конечно, уже плывет на пароме на материк. Там пересядет на автобус до кампуса и будет полдня рассказывать девятнадцатилеткам об альтернативных источниках энергии и биоремедиации[32], а потом заберет Тейта из школы и вернется домой.
Сбегаю вниз по склону. Выбегаю на улицу, которая огибает остров по периметру. На ней вдоль берега океана стоят дома — не расточительно роскошные особняки, а весьма потрепанные, грубоватого вида коттеджи, спрятанные среди разросшихся деревьев. В них жили и живут целыми поколениями, многим домам по сто с лишним лет. Дорога огибает остров петлей длиной в пять миль. Местность тут выглядит довольно дикой, с протяженными участками глухого леса и общественными пляжами — их изрезанные, покрытые водорослями берега до жути пустынны в это время года.
Я бегу на приличной скорости. В голове роится множество мыслей. Думаю об Имоджен, об Эрин, о прятавшихся в святилище церкви Джеффри Бейнсе и его бывшей. Интересно, о чем они говорили? И где сейчас фото Эрин? Уилл спрятал его подальше от меня или использует в качестве закладки в новой книге, которую сейчас читает? Хороший ли это знак?
Миную скалы в восточной части острова. Опасные, крутые, выступающие над Атлантическим океаном. Стараюсь не думать об Эрин. Вижу, как океанские волны яростно разбиваются о скалы. Внезапно мимо меня беспорядочной массой проносится стая перелетных птиц. Такое часто случается в это время года. Их резкие движения пугают меня, и я кричу. Десятки, если не сотни черных птиц, синхронно взмахивая крыльями, исчезают в небе.
Сегодня утром океан неспокоен. Ветер гонит волны, разбивая их о берег. Сердитые пенистые шапки атакуют каменистую береговую линию, поднимая десяти-двадцатифутовые брызги.
Думаю, в это время вода ледяная, совсем как в глубине океана.
Останавливаюсь сделать разминку. Наклоняюсь, чтобы коснуться пальцев ног, расслабив колени. Вокруг такая тишина, что становится тревожно. Единственный звук — это дуновение ветра рядом, который словно что-то шепчет на ухо.
Внезапно в воздушном потоке звучат слова:
«Ненавижу тебя. Ты неудачница. Умри, умри, умри…»
Резко выпрямляюсь и озираюсь в поисках источника звука, но никого не вижу. И все же меня не отпускает мысль: здесь кто-то есть. Кто-то следит за мной. По спине бежит холодок. Руки начинают трястись.
— Эй, привет? — зову я дрожащим голосом. Никто не откликается.
Оглядываюсь, но нигде ничего не вижу. Никто не прячется за углами домов или стволами деревьев. На пляже безлюдно, а окна и двери домов плотно закрыты, как и следует в такой ветреный день.
Дело только в моем воображении. Здесь никого. Никто со мной не говорит.
Я слышу только шелест ветра.
Мой мозг принял его за слова.
* * *