Драма в Гриффин-холле, или Отравленный уикенд

Старший Крэббс поморщился, словно оскорблённый участливым тоном полицейского.

– Не вправе вас задерживать, инспектор. Надеюсь, завтра вы сможете узнать об этом деле больше, – суховато ответил он, и Оливер отметил про себя, что тот относится к тем крепким джентльменам, которые не приемлют жалости.

***

Пока Оливер беседовал с Матиасом Крэббсом, тётушка Розмари дошла до крайней точки возмущения.

– Нет, вы слышали?! – громко вопрошала пожилая леди, ничуть не стесняясь присутствия в комнате младшего констебля О’Нила. – Мой брат только что заявил, что мы тут все – убийцы! И с чего бы, интересно, нам убивать эту несчастную девочку? Мы её даже не знали.

– А вы считаете, тётушка, что убивают исключительно близких знакомых? – с сарказмом поинтересовался Майкл Хоггарт, глядя на неё без улыбки.

«До чего всё-таки неприятный муж у бедняжки Грейс. И как её угораздило за него выйти?» – в который раз подумала с раздражением Розмари Сатклифф и повернулась к Себастьяну.

Тот сидел в стороне от всех, и вид у него был какой-то жалкий, почти запуганный. Крупными руками в чернильных пятнах он перебирал истёртые бусины чёток – его пальцы обстоятельно ощупывали каждую из них, словно принадлежали слепцу, беззвучно перекидывали в сторону и, дойдя до окончания замкнутого круга, вновь принимались за работу. Поникшие плечи и устремлённый в одну точку взгляд производили гнетущее впечатление.

Близнецы тоже не участвовали в общей беседе. Как только констебль О’Нил проводил их в гостиную и замер в почтительной позе возле дверей, они сразу же отошли от остальных гостей. Встав у окна, за которым моросил мелкий дождь, Оливия принялась бездумно рисовать на стёклах. Эта привычка осталась у неё с детства и сигнализировала о сильном смятении. Забавная рожица королевского шута с вампирскими клыками, гигантская крыса с надписью «кэб», фантастические цветы с хищными зазубренными листьями и заколдованные замки с насаженными на острые шпили облаками – Филипп с тревогой наблюдал за тем, как появляются на запотевшем стекле восхитительные и пугающие фантасмагории.

– Как думаешь, это правда? – тихо спросила Оливия, и он сразу понял, о чём она.

– Думаю, да.

– Но разве это не может быть сердечный приступ? Или припадок? Как у мистера Райли из двадцать третьей комнаты?

– Боюсь, что нет, – Филипп покачал головой. – Ты же видела сама: она отпила из кружки с шоколадом и почти сразу же принялась задыхаться. Это была агония, а не припадок. И её глаза…Они почти что вывалились из орбит.

– О, Филипп, прекрати сейчас же! – взмолилась Оливия и повернулась к брату. – У тебя опять кровь идёт.

Он приложил ладонь к щеке. Ровная, словно по линейке процарапанная линия на два дюйма ниже правого глаза снова кровоточила.

Оглядевшись в поисках тётушки Розмари, в чьей мягкой гобеленовой сумке могли обнаружиться и салфетки, и кровоостанавливающие капли, и что там ещё носят в своих сумках пожилые леди, Филипп заметил, что напряжение в комнате дошло до пика.

У Вивиан окончательно сдали нервы. Сидя в глубоком кресле, девушка, согнувшись и прикрыв лицо руками, истерически рыдала и всхлипывала. Джереми Эштон, наверняка проклинавший себя за то, что принял от Матиаса Крэббса приглашение на ужин и оказался втянут в историю с убийством, с жалостью смотрел, как сотрясаются худенькие плечи, и по очереди протягивал ей то клетчатый носовой платок, то бокал с плескавшимся на самом дне виски.

Супруги Хоггарт вполголоса переругивались, не глядя друг на друга. Себастьян Крэббс, прикрыв глаза, раскачивался, словно в забытьи. Тётушка Розмари требовала от констебля О’Нила выпустить её, приводя в качестве аргумента необходимость начать собирать вещи, чтобы выехать в Йоркшир самым ранним утренним поездом.

Поток препирательств прервался с появлением инспектора Оливера. Невозмутимый и собранный, будто бы бронзовые викторианские часы и не пробили минуту назад три четверти второго, детектив замер на пороге, мгновенно оценив ситуацию.

– Сожалею, но вынужден просить всех отложить своё отбытие из Гриффин-холла, – не терпящим возражений тоном произнёс он. – Никто никуда не едет, мисс Сатклифф, пока на это не будет моего разрешения. Можно с уверенностью утверждать, что здесь произошло убийство, и во время расследования мне и моим коллегам понадобится присутствие каждого свидетеля.

Последнее слово он произнёс с нажимом, как будто имел в виду нечто совсем иное. Строго посмотрев сверху вниз на тётушку Розмари, инспектор заставил её капитулировать и присесть на кресло, стоявшее в нише между книжными шкафами. Прижимая к груди сумочку и округлив маленький бледный рот, та с ужасом взирала на инспектора, будто он нанёс ей тяжкое оскорбление.

– Неужели вы думаете, юноша, – дрожащим голосом начала она, часто моргая, – что обладаете правом ограничивать свободу моих передвижений? Вы чрезвычайно дурно воспитаны, но это не оправдывает…

Не дав ей договорить, что было крайне неучтиво с его стороны, инспектор Оливер произнёс громко и отчётливо:

– Повторяю, в Гриффин-холле произошло убийство. Насильственная смерть. Расследование веду я, инспектор Оливер, и я требую беспрекословного подчинения мне и моим людям. Никто, повторяю, никто не вправе покидать поместье до окончания расследования. Если кто-либо из вас связан обязательствами, то я распоряжусь подготовить официальные документы, объясняющие ваше отсутствие…

Тут в гостиную, громко топая, торопливо вошёл взволнованный старший констебль Лэмб. Отведя детектива в сторону, он что-то неслышно ему сказал, и оба вышли из гостиной, плотно притворив за собой двери.

– Как вы её обнаружили? – отрывисто спросил инспектор, аккуратно разворачивая небольшой тетрадный лист, свёрнутый наподобие фунтика с аптечным снадобьем.

– Была спрятана в рукаве убитой, сэр. Ткань непрозрачная, мы бы её сразу и не заметили, если бы она не выпала, когда мы укладывали девушку на носилки.

– Благодарю, Лэмб. Доставьте тело в участок и ждите меня.

Когда Лэмб скрылся за углом, инспектор Оливер ещё раз перечитал послание, найденное в рукаве мёртвой Айрис Белфорт. В записке говорилось: «Не радуйся, что смогла всех провести. Тебе это так просто с рук не сойдёт. Откажись от своих планов или пожалеешь!»





Глава вторая, в которой инспектор допрашивает экономку миссис Уоттс и узнаёт много интересного о гостях Матиаса Крэббса




Прошлой ночью детектив так и не смог добиться от свидетелей, которых про себя без обиняков называл подозреваемыми, ничего вразумительного. Розмари Сатклифф, показавшаяся ему на первый взгляд хрупкой и бестелесной, продемонстрировала такую силу характера, что инспектор Оливер невольно проникся уважением к несгибаемой воле пожилой леди. Викторианское воспитание не позволяло ей вступать в перепалку с мужчиной, тем более что он был представителем власти, но и позволять командовать собой она вовсе не собиралась. В этом противостоянии умов свою роль играло и её предубеждение против низших классов, к каковым она по старой памяти относила полицейских любых чинов.

С восхитительным холодным презрением, чрезвычайно забавлявшим инспектора, Розмари Сатклифф чинила препоны на каждом шагу. Противоречивые факты и не относящиеся к расследованию детали, а также в высшей степени бездарная попытка упасть в обморок делали тщетными все усилия детектива провести предварительный допрос свидетеля. Выругавшись про себя: «Вот же мстительная старая кошка!» – инспектор Оливер отпустил пожилую даму, и она удалилась с выражением мрачного удовлетворения на лице.

С остальными гостями Матиаса Крэббса дело тоже не заладилось. Прехорошенькая Вивиан Крэббс, вызвавшая восхищённый блеск в глазах у флегматичного констебля О’Нила, похоже, испытала настоящий шок и была не в состоянии беседовать о произошедшем. От неё ощутимо пахло виски, но расширенные зрачки и тело, сотрясающееся от озноба, сообщали о том, что алкоголь лишь притупил восприятие трагедии, но оправиться от потрясения не помог.

Вызвав близнецов в библиотеку по очереди, детектив получил от них абсолютно одинаковые ответы на свои вопросы. Ничего нового он от них не узнал. Хмурый неспокойный мужчина, подволакивающий при ходьбе ногу, оказался сыном хозяина усадьбы, и на вопросы отвечал скупо и неохотно. Взбудораженная то ли убийством, то ли семейным конфликтом, супружеская чета Хоггарт только запутала инспектора своими противоречивыми показаниями. И развязный Майкл Хоггарт, и его молчаливая жена, в которой угадывалось некое внутреннее горение, будто её терзали невысказанные эмоции и мысли, вызывали безотчётную неприязнь. Полезными оказались только наблюдения гостя хозяина поместья, живущего по соседству, Джереми Эштона.


Когда он закончил, часы пробили половину пятого. Напряжённая деятельность лишила инспектора Оливера последних сил. Объявив, что появится с помощником после ланча, и оставив О’Нила следить за порядком до его возвращения, он собрал все записи и щёлкнул замком портфеля. Впереди был краткий сон, ледяной душ и сбор информации о каждом участнике трагедии.

Пока детектив добирался до дома, он мысленно систематизировал полученную от свидетелей информацию. Мозг его, хотя и был утомлён интенсивной работой, продолжал трудиться над предложенной загадкой. Именно в такие моменты он со всей остротой ощущал свою власть над фактами и обстоятельствами, до поры неизвестными ему. Решимость отыскать истину вызывала у него привычную щекотку в кончиках пальцев и ещё где-то глубоко за грудиной, словно в самой сердцевине его тела находился механизм, помогающий сбросить шелуху лжи с людских слов и поступков, обнажить правду.

Этот зуд детектив Оливер считал предвестником погони. Погони, которая придавала его существованию и смысл, и остроту.





***


Ровно в два часа пополудни детектив Оливер и его помощник в звании сержанта, Дэниел Киркби, были проведены дворецким Симмонсом в библиотеку. Здесь, согласно недавним распоряжениям инспектора, было подготовлено всё для допроса свидетелей.

Бюро красного дерева переставили ближе к окну так, чтобы сидевший за ним находился точно на одной линии со своим визави. Обитое плюшем кресло развернули, и из гостиной принесли ещё один стол, не такой большой и высокий, как для инспектора, но вполне подходящий для предназначенных ему целей. Правда, из-за его недостаточной высоты коренастый и низенький Киркби, расположившийся за ним, походил на крупного ребёнка, сидящего во время трапезы взрослых за детский столом.

Подобное положение дел не могло не уязвить сержанта, отличающегося болезненным самолюбием. Своё недовольство он выразил привычным способом – шумное сопение достигло ушей инспектора, сигнализируя о том, что Дэниэлу Киркби в очередной раз приходится терпеть несовершенство этого мира.

В полицейском отделении недолюбливали сержанта, и охотников вести с ним дела было немного. Плотно сбитый, широкоплечий и мускулистый, он тем не менее производил отталкивающее впечатление. Виной тому была и довольно экзотическая для англичанина внешность – смуглая кожа, тёмные глаза и светлые, почти белые волосы, стриженные очень коротко, – и черты характера, которые никак не могли снискать Киркби уважение и любовь коллег. Надменность по отношению к нижестоящим и заискивание перед теми, кто состоял в превосходящих чинах; придирчивое внимание к знакам почтения, которые полагались ему по статусу; азартное собирательство слухов и сплетен – ничто из этого не вызывало симпатии к коротышке сержанту.

Манера выражаться выдавала в нём простолюдина, и на этом фоне потуги на элегантность, выражающиеся в ношении штатских костюмов броских расцветок и экстравагантных шляп, выглядели просто смехотворными. В участке ему дали прозвище Маленький Мук, и многие терялись в догадках, каким образом сержант прошёл отбор, да ещё и умудрился получить следующее звание.

Единственным, кто не возражал против совместной работы, был инспектор Оливер. Не обращая внимания на характерные черты Киркби, он ценил профессионализм сержанта, обращающий каждый его недостаток в тактическое преимущество.

Так, любовь к сплетням обеспечивала прозорливую въедливость в детали биографии каждого свидетеля или подозреваемого. Умение зарыться в такие дебри биографических сведений, что любое досье становилось компроматом, представляло собой уникальную способность, восхищавшую и вместе с тем несколько пугавшую инспектора.

Чинопочитание, хоть и исполненное излишнего рвения, также не находило осуждения у детектива Оливера. Работая с Киркби над тем или иным делом, он был уверен, что все его распоряжения будут исполнены в полной мере и с соблюдением указанных сроков. Ну а что до мук уязвлённого самолюбия, то, по мнению инспектора, амбиции не повредили ещё ни одному молодому человеку, желающему добиться успеха в жизни.

Детектив Оливер решил допросить в числе первых экономку, миссис Уоттс. Опыт позволял ему заключить, что перед беседой с хозяином дома крайне полезно выслушать мнение старшей прислуги. Как правило, экономки знают всё, что происходит в поместье как внизу, так и наверху. Именно под их неусыпным надзором случаются те неприметные мелочи, что приводят к трагедии.

Судя по тому, в каком образцовом порядке содержался Гриффин-холл, инспектор ожидал увидеть здравомыслящую и крепкую духом женщину, а потому приготовился к схватке с достойным противником. Восемь из десяти экономок встречали полицию насторожённо, не собираясь делиться ни своими соображениями по поводу случившегося, ни фактами, бросающими тень на кого-либо из домочадцев. Поэтому детектив придал своему лицу самое располагающее выражение и отдал Киркби распоряжение не сверлить, по обыкновению, свидетеля тяжёлым взглядом.

Миссис Уоттс вошла в библиотеку и сдержанно поздоровалась. Присев на краешек кресла, она расправила на коленях форменное платье и устремила на инспектора тревожный взгляд серьёзных серых глаз.

– Ваше имя? – мягко спросил детектив, делая знак сержанту начинать записи.

– Юджиния Эмили Уоттс.

– Как долго вы служите экономкой в Гриффин-холле?

– В октябре будет шестнадцать лет, сэр.

– Когда вы в первый раз увидели Айрис Белфорт?

Экономка честно задумалась. Шевеля губами, она произвела подсчёт и уверенно произнесла:

– В конце мая. Можно свериться с записями в хозяйственной книге, но я уверена, что это было двадцать пятого мая.

– В каком качестве мисс Белфорт попала в Гриффин-холл? Она была гостьей мистера Крэббса?

Миссис Уоттс категорически помотала головой, напрочь отвергая такое предположение.

– Нет, сэр, совсем нет. Айрис… Мисс Белфорт была нанята им в качестве библиотекаря. Мистер Крэббс много лет собирает редкие издания. Раньше он занимался ими сам, но с течением лет, – тут экономка деликатно поджала губы, намекая на возрастные немощи хозяина, – мистеру Крэббсу становилось всё сложнее управляться с книжными шкафами и лестницей.

По видимому, миссис Уоттс представляла себе работу с редкими изданиями исключительно как перестановку книг с места на место и кульбиты на библиотечной лестнице.

– Какое жалованье она получала? И где жила?

– Жалованье её было не сказать что большое, – обстоятельно начала миссис Уоттс с лёгкими осуждающими нотками в голосе, – но ведь ещё и полный пансион. И жила она наверху, одна, как леди, в комнате с двумя окнами. И два выходных в неделю у неё было, и ещё вечер среды свободный, сразу после чая. И работа-то, не сказать, чтобы уж очень утомительная.

– Вы о том, что мисс Белфорт была не слишком довольна своим положением? – прервал экономку инспектор, догадавшись, куда она клонит.

– Да, сэр. Не слишком. И даже позволяла себе высказывания разные. Ничего такого, но будь на её месте кто-то из моих девочек, то я бы не стерпела.

– И что это за высказывания? Чего они касались?

– Разного, – уклончиво ответила миссис Уоттс. – Всего и не упомнишь. Да и девушка, как-никак, мертва, нехорошо это. Но держала она себя заносчиво. Ни с кем из нас близко не сошлась. Девочкам моим головы морочила.

– Головы морочила? – переспросил инспектор с нарочитым недоверием?

Экономка поджала губы, слегка обиженная, что этот приятный мужчина в отлично сшитом костюме, совсем не похожий на грубых мужланов-полицейских, не очень-то ей верит.

– Да, морочила, – повторила она уверенно. – Рассказывала им, что на самом деле у неё очень знатная родня. И что они уговаривали её пожить у них этим летом, но она выбрала работу, потому что вся из себя такая самостоятельная. А у самой туфли потрёпанные, и у сумочки уголки облупились. И ещё болтала, что осенью или зимой она должна получить солидное наследство, и после этого поедет в Каир раскапывать чего-то там древнее.