Драконья кровь

– В егеря подамся.

Тоже мало радости, если драконы не зовут. Если зовут, то дело другое, но случайным людям там не место. И меньше всего мне хочется, чтобы через пару лет Томас понял, как ошибся.

– У меня поживешь. – Я подтянула ноги на кресло и одеяло подняла. – Дом пока не покупай. А то мало ли…

Купить просто, а вот попробуй его продай за нормальные деньги. Хотя… Ник говорил, что институт расширяться решил, значит, больше людей приедет. И где-то жить им тоже будет нужно.

– А что скажут? – В свете луны его лицо казалось слишком уж темным. А вот глаза поблескивали.

– А не плевать, что скажут?

Конечно, плевать. Мою репутацию мужиком в доме не испортишь, но ведь…

– Не знаю. – Томас смотрел на меня. – Мне плевать. Но ты…

– И мне тем более.

Нет, я его все-таки поцелую. Потом. Когда доберусь до ванной комнаты и зубного порошка, того самого, который делает дыхание легким. Я бы вот и сейчас, но он же увяжется, а объясняться как-то и неудобно даже.

– Знаешь, мне всегда хотелось потрогать твои волосы. – Он подвинулся ближе.

Терпеть не могу, когда к волосам лезут. Билли вот норовил ухватить, но… я перекинула косу:

– Трогай.

Потерплю. Он ведь драть не станет. И Томас протянул руку, провел осторожно, точно боялся, что эта коса того и гляди отвалится. И выражение лица такое задумчивое-презадумчивое. С чего бы? Волосы – просто волосы. Потянул за веревку и пообещал:

– Я потом заплету.

Ага. Заплетет. Я себе это представила. И фыркнула.

– Постараюсь, – кажется, Томас слегка покраснел.

– Развязывай уже…

Переплести давно пора. И помыть тоже. Волосы вечно набирают всякие запахи, порой не из самых приятных. Томас старался быть аккуратным.

Он разбирал косу. И расчесывал пальцами пряди. Вытаскивал амулеты, которые устраивал тут же, на подлокотнике кресла. Этот серебряный бубенчик я, помню, купила в соседнем городке, в той лавке, где туристам продавали остатки драконьей шкуры и прочую ерунду. Бубенчик лежал в ящиках распродажи, но стоило его взять, как оказалось, что попал он туда случайно и стоит не десять центов, а два бакса. Хозяин был еще тем жлобом.

Но Дерри сказал, что тогда и шкура драконья других денег стоить будет. Для него. И бубенчик достался мне. А вот кривоватую рыбку Дерри из зуба дракона вырезал. Деревянный дракон – от Гевина.

Странно. Мне не неприятно. Напротив, прикосновения Томаса успокаивают, почти убаюкивают. И сидеть тепло. И молчать уютно. И волосы мои текут сквозь его пальцы черной водой.

– Мне казалось, они жесткие. – Он осторожно вытянул ленту, на которой висел крохотный камень.

Его я нашла в пещерах. Не знаю, что за камень, но красивый. Переливается. И драконы одобрили.

– А они мягкие, как шелк… преступление такие прятать. Ты должна ходить с распущенными.

– Ага… чтоб кто из молодняка в них устроился? У первогодков инстинкт, они норовят забраться повыше. Раньше только так и получалось выжить – зацепиться за взрослого дракона.

– Но ты же не всегда в горах.

– Почти всегда.

– Почему?

Не знаю. Не то чтобы там работы много… нет, много, конечно, но не настолько, чтобы совсем не спускаться в город.

– Наверное, там спокойно. Что бы ни происходило внизу, там спокойно. И ничего никогда не меняется. Когда Вихо не стало, мне дали отпуск. Я уехала и повстречала Билли…

Мне ведь тоже захотелось вдруг той жизни, которую все вокруг называли нормальной.

Чтобы муж. Дом. И ужины вместе. Чтобы на звезды смотреть или хотя бы гулять по городу, как Ник и Зои. Сидеть в кафе с подружкой К матушке заглядывать, убедить ее, что я не совсем и пропащая. А вышло…

– Потом я поняла, что в горы Билли не сунется. И сделает вид, будто верит, что я занята. Главное, чтобы деньги приносила. А я приносила. И он ездил сам продавать. Приезжал обдолбанный и без денег. Смотреть на это радость небольшая, да… потом и он ушел. То есть я думала, что ушел. И порадовалась. Да. Но смысла возвращаться домой совсем не стало.

Как объяснить, что чувствуешь, когда в доме пустота? И нет повода для тревоги, но все равно беспокойно. И беспокойство это заставляет ходить из комнаты в комнату, и на кухню тоже, и с кухни. И обратно. Когда книги больше не радуют. И всех-то занятий – это сидеть у окна и пялиться на пустыню, отсчитывая время до заката. А потом проваливаешься в сон, который тоже сам по себе пуст.

Это можно объяснить. Но я не хотела. Как-то жалко выглядело, получалось, что мне и так плохо, и этак нехорошо, а что мне нужно, я и сама не знаю.

Драконий рев разорвал тишину. И мне подумалось, что скоро и вправду все закончится.


– Надо уходить, – я сползла со стула и вцепилась Томасу в руку. – Предупреди своих…

Его голос вплелся в гул ветра.

Буря все-таки пришла. За драконом ли, за нами, не так уж важно. С каким-то пугающим саму себя спокойствием я поняла, что будет дальше. И не удивилась, когда дом содрогнулся от удара. И пусть защита выдержала первую волну драконьего огня, надолго ее не хватит.

– Надо уходить. – Я облизала пересохшие губы. – Или хотя бы в подвалы спуститься.

Томас молча подхватил меня на руки.

Снова.



Милдред беспокойно кружила по комнате. Она то и дело останавливалась, прижимала руки к вискам, отпускала, опускала плечи, будто разочарованная в себе самой. И продолжала прерванный путь. От золотистого диванчика с резными ножками – к окну. От окна – к столу. От стола – к шкафу. И по ковру, разрисованному желтыми и белыми треугольниками.

– Что-то не так. Неправильно.

– Все неправильно. – Лука не мешал. Кому-то и вправду на ходу думается легче.

А что неправильно…

Ник Эшби словно сквозь землю провалился. И маги вновь разводили руками, мол, никак не возможно найти, даже по крови, даже рядом с источником.

Нестабильное поле. Драконы, чтоб их.

И проклятый хозяин, с которого станется уйти в горы на пару месяцев, а то и лет. И мучают сомнения, не слишком ли беспечен был Лука, позволив Эшби оставаться на свободе. Адвокаты адвокатами, но всегда можно сыграть в самодура.

Поздно.

– Станислав Эшби… пусть не примерный семьянин, но детей любил… и заразил супругу неизвестной болезнью, чтобы получить наследника. Он определенно знал, что делает. И, как врач, должен был бы интересоваться развитием этой болезни. – Она остановилась. – А есть портреты?

– Чьи?

– В старых семьях любят писать портреты. Или снимки делать. Но снимков тех, кто был до Лукреции Эшби, я не нашла. А портреты должны быть. Где?

И сама себе ответила:

– Кажется, Уна упоминала, что их перенесли после ремонта. Идем.

– Сейчас?

Ночь на дворе. Тьма расползлась, и ветер завывает, что стая койотов. И если Николас Эшби где-то там, то Лука ему не завидует. Впрочем, и здесь неспокойно.

Нехорошее ощущение. Опасность близко.

– Почему нет? У тебя фонарик есть?

Фонарик имелся, правда, нужды в нем не было, поскольку в этом доме и на чердаке свет наличествовал. Круглая лампа на длинном шнурке провода заросла грязью, к которой прилипли мелкие и крупные мошки. Стоило ей вспыхнуть, как закружились, застучали по стеклу бестолковые ночные мотыльки.

Пыльно. Грязно. Вещи стоят. Когда-то их укрывали простынями, силясь хоть так защитить от грязи, но обыск добрался и до чердака. Тканевые чехлы лежали в углу серой кучей.

Зеркало. Стол. И старый комод, у которого уцелели медные ручки. И да, в виде драконов. Пузатая ваза. Каменная цветочница с сухой землей. Из земли торчат тощие ветки, на которых пробиваются тощие же листочки.

– Вот она. – Милдред все же не стала касаться листа. – Роза Эшби… смотри, а это герб. Почему он здесь?

– А где ему быть?

– В холле. И на самом доме. На каждой вещи, которая принадлежит этому дому… смотри, здесь есть. – Она провела ладонью по гладкой столешнице, смахнув пыль. – Да. И в кабинете Станислава Эшби тоже были. Маленькие.

Клеймо пряталось на углу, оно и вправду было небольшим, пальцем накрыть можно, но ведь было же.

– Герб – это то, чем гордятся. И его не прячут. Если только… – Она замолчала, задумавшись.

А вой ветра усилился. И казалось, что еще немного – и эта крыша, с которой спускались опорные столбы древних стропил, не выдержит. Что еще немного – и сам дом треснет, уступая стихии.

– Что, если он стремился избавиться от всего, что связано с этим гербом? С семейной историей? И тогда ремонт в доме – это отнюдь не каприз молодой жены, а его попытка изменить этот дом?

– Эшби?

– Да. Именно. И это тоже могло стать поводом… Допустим, он вернулся и узнал, чем занимается отец. Допустим… – Милдред шла мимо столов и стульев, которых здесь собралось множество. Остановилась у пианино. Или рояля? Лука не слишком их различал, отметил лишь, что инструмент выглядел довольно внушительным. Она подняла крышку, провела пальцем по клавишам, на что пианино ответило звенящим, недовольным голосом.

– Допустим, Станислав Эшби решил привлечь и его… родная кровь. Сын. Наследник. У кого еще искать понимания?

Крышка мягко опустилась на место. А Милдред двинулась дальше, разгоняя призраков, что обретались на чердаке.