Дорогая Венди

– Но… – Венди показывает на черепа, её рука будто отделена от тела и парит в темноте. – Там кости. Они должны быть чьи-то. Ты сказал, что в Неверленде никто не умирает.

Питер кривит лицо, морщины собираются вокруг созвездий веснушек.

– Они не чьи-то, дурочка. Это просто скелеты. Пошли!

Он хватает её за руку так грубо, что Венди бежит, чтобы не упасть от рывка. Она поворачивается, пытаясь не выпустить кости из виду. Питер в самом деле не понимает, что у людей внутри скелеты? Или он врёт ей и утаивает что-то? Он вообще знает, что значит умирать? Она вспоминает, как мальчишки играли в войну безопасными мечами, получая бескровные раны, которые она весь день перевязывала.

Венди пытается припомнить, сколько именно мальчиков побывало в тот день в палатке и до того, на пляже, когда они только приземлились. Их было одинаковое количество? Числа, имена и лица путаются и размываются в голове, так что вспомнить сложно. Она уверена, что там были она, Питер, Майкл и Джон, но не может точно сказать, сколько именно детей на острове, кроме них четверых.

Её охватывает чувство, обратное тому, что она ощутила, протискиваясь между скалами. Теперь она будто стоит на краю пустоты; в любой миг она может упасть. Впереди маячит рваный силуэт Питера, колеблется в набирающем яркость свете.

– Мы пришли. – Он останавливается, и Венди тоже резко замирает.

– Что… – но она больше ничего не говорит, позабыв и кости, и всё остальное.

Пол пещеры резко идёт вниз, образуя чашу. В центре этой чаши – чудовище.

– Это мой секрет. – Питер сияет.

Оранжевый свет оставляет на его лице резкие тени, делая его совершенно нечеловеческим. Взгляд Венди скользит к существу, что скорчилось перед ними. Оно словно ночь, только ещё темнее. Оранжевое сияние не освещает это существо так, как её саму или Питера. Не разглядеть никаких деталей, только сплошное пятно, будто пролитые чернила, которые образуют изогнутый позвоночник, проступающий сквозь кожу, ноги, согнутые не в ту сторону, зловещие кривые рога.

– Нет! – Венди трясёт головой. Она не хочет смотреть на это, но не может отвернуться. Она делает шаг назад.

Чудовище поворачивается на звук её голоса. У него нет глаз, но он каким-то образом смотрит на неё. Оно пыхтит – принюхивается к ней или выражает недовольство, она не знает. Пахнет жжёными спичками, как старая овчарка Венди, когда приходила с дождя.

Венди отступает ещё на шаг и наступает каблуком на шаткий камень. Падает, сильно ударяется о землю – боль простреливает по спине вверх так, что она сжимает зубы. Чудовище – оно всё смотрит на неё, а Венди смотрит на него. Эта форма. Она узнаёт её. Это невозможно. Это…

Венди чувствует иголку в пальцах, чувствует, как протягивает нить сквозь тьму и кожу, Питер дергается и вскрикивает. Та тень – та, которую она к нему пришила, – истаяла и умерла. А эта штука в яме – это…

– Венди, что случилось? – Питер стоит над ней, закрывая обзор.

Она смотрит на него, сразу освобождаясь от чудовища и возвращая себе способность мыслить. Дышит, распахнув рот – рваные вдохи на грани паники. Угол обзора и освещение делают Питера выше, голова скребёт по потолку пещеры. Он слишком большой. Слишком кошмарный. Язычок оранжевого света остался в его глазах, сверкая, будто пламя.

– Чудовище. – Голос Венди срывается; она закрывает лицо руками.

Неверленд такой прекрасный: русалки с сияющей на солнце чешуёй, с голосами, будто стеклянные флейты; смуглые пальцы Тигровой Лилии рядом с пальцами Венди показывают, как плести короны из камышей. Полёт. У Венди никогда не было таких приключений, никогда она не чувствовала себя так свободно. Всё это не может обернуться такой правдой.

– Посмотри на него. – Питер наклоняется, убирает её ладони от лица и держит её за запястье. Он выглядит серьёзным, как никогда раньше. Вдруг она видит совсем другого мальчика – не того, который влетел в окно их спальни, который командовал в «делай как я». Он кажется куда старше, чем подразумевается его тонкой фигуркой, словно здесь, рядом с чудовищем, он превратился в совсем другого человека.

– Посмотри на меня, Венди. Мой секрет.

Его лицо в дюймах от её лица, он резко дышит. За спиной Питера теневое чудовище вновь пыхтит, раздувая бока, как мехи.

– Нет! – Венди трясёт головой. Горячие слёзы текут по щекам.

Она хочет, чтобы Питер оставался тем мальчиком, который вытащил её из окна. Хочет, чтобы вокруг были те звёзды, и стремительная тьма, и бархатное небо, которое никогда не даст ей упасть.

– Венди! – Питер так трясёт её, что звёзды брызжут из глаз. Она не летит. Падает.

– Мне больно! – Она пытается отодвинуться, но он хватает её ещё крепче.

– Ты должна посмотреть на него, Венди.

– Оно ужасное. – Она не хочет, но поворачивает голову и видит одновременно и мальчика, и чудовище.

Один скорчился перед ней, другой в каменной чаше; они одинаковые. Помнил ли Питер до этой секунды, чем он был, каким ужасным был секрет, который он хотел ей показать? Забудет ли он вновь снаружи пещеры? Тьма опять пятнает кожу Питера, но не так, как тени листьев в лесу, а будто просачивается изнутри. Это чудовище – та же самая рваная тьма, только больше, и она живёт вне Питера, будто он смог отделить всё самое тёмное в себе и остаться просто мальчиком и ничем иным.

– Нет! – Питер повторяет за ней, и существо в яме ревёт в ответ так, что трясутся стены.

– Матери должны любить своих детей! Если ты любишь меня, то и его тоже должна любить. – Его голос срывается.

Венди вырывает руки из его хватки так резко, что ударяется локтем о камень. Шипит от боли, пытается отползти назад, но Питер ловит её за лодыжку. Она пинается второй ногой. Камень царапает кожу, пока она борется с Питером.

– Нет. Нет. Нет! – Питер – капризный малыш, что бьётся в истерике.

Он сморщивается, лицо пятнистое в оранжевом свете. Блестят дорожки от слёз, и Венди на миг замирает – сердце сжимается от жалости. Этого мига хватает Питеру, чтобы схватить её лицо обеими руками. Это больно, словно он впивается пальцами прямо в кости.

– Ты должна любить меня, – это и шёпот, и крик. Мальчик шепчет, чудовище ревёт, или наоборот.

С этими словами, острыми, как ножницы, Венди чувствует, как знание об тени в пещере исчезает из её памяти. Остаётся только рваная дыра, вырезанная неопытной рукой. Болтаются нитки, а боль такая, что ничего больнее она в жизни не испытывала. Она тоже ревёт, и монстр отвечает, а потом Венди захлопывает дверь, запирая за ней и пространство, и звук.

Вот она видит чудовище, а вот уже нет. Питер съежился рядом, как маленький испуганный ребёнок. Венди мигает. В голове глухо гудит, она и пустая, и забитая. Что-то случилось: она никогда раньше не видела, чтобы Питер так пугался. Случилось что-то ужасное, и Венди должна защитить его.


Венди подползает, не обращая внимания на пульсирующую боль в руке и ссадины на голове. Берёт Питера за руку.

Они бегут. Она падает, потом они летят, а потом всё затягивается чернотой. Земля дрожит; небо гневается, будто мир разверзся.

– Питер! – кричит она, но ветер уносит имя, и она задыхается.

Воздух не держит её впервые с момента, когда она шагнула с подоконника детской, – она слишком потрясена, слишком напугана, чтобы верить в такую чистую и хорошую вещь, как полёт. Она падает во тьму, сосновые ветки и иголки хлещут её и ломаются под её весом. Она падает на лесную подстилку и каким-то образом ничего не ломает, но из неё вышибает весь дух. Тишина. В ушах звенит. Откуда-то издалека и очень близко Питер зовёт её по имени.





Неверленд – сейчас


Венди вновь дрожа сгибается пополам. Во рту – привкус горького лекарства и соли, похожий на вкус пепла, и влажной листвы, и дыма, и непрожаренного мяса. Желудок сжимается, но извергать нечего. Она там, в той пещере вместе с тенью. Она вновь в лечебнице Святой Бернадетты, её бросают в ванну со льдом. Она царапается и пытается вырваться и там, и там.

– Венди. – Тигровая Лилия произносит имя так, будто зовёт её уже в третий или четвёртый раз. Она ловит Венди за запястья, и только тогда Венди замечает, как вцепилась в рукава блузы, едва не разрывая ткань.

– Это чудовище… – Венди колеблется, её голос срывается. – Я там была. Я видела его. Я знаю, что оно такое и где оно находится. Он.

Голос выравнивается, но Венди всё ещё ощущает тошноту и головокружение.

Питер. Его тень. Первые же его слова в детской были враньём. Я потерял свою тень. Поможешь мне? Пришьёшь её обратно?

Венди трогает карманы. Касается рукояти сабли Крюка. Руки дрожат. С тех самых пор, как она вернулась из Неверленда, все звали её лгуньей, говорили, что она не знает, чего хочет. Единственным утешением была её собственная правда, твёрдая уверенность в том, что Неверленд – настоящий и зримый. Но Питер изменил это, забрал эту память. Он заставил её забыть.

– Питер показал мне. Он так гордился. Он… Это было ужасно. Но он вырвал это из моей памяти. Будто оторвал кусок от меня самой, так что я не помнила, что нужно бояться его, так долго ничего не помнила.

Венди прерывисто вздыхает. Она вновь чувствует себя маленькой. Раненой. Преданной. Питер обратил против неё её собственный разум. Превратил воспоминания в ложь. Тигровая Лилия обнимает её, и дрожь сотрясает их. Венди не знает, где эта дрожь началась и закончилась. Он ранил их обеих. Мальчик. Чудовище.

– Пойдём. – Тигровая Лилия помогает Венди встать и ведёт её обратно к кострищу и кругу света, льющегося с каменного потолка.

Венди садится, и в груди становится полегче. Самый тёмный угол пещеры с рисунком чудовища на стене пытается притянуть её внимание, но она отказывается смотреть в ту сторону.

Питер. Следовало бы догадаться, разве нет? Не мальчик, а древнее создание, злобная тварь. Венди пытается припомнить, что говорилось в легенде Тигровой Лилии – в той, про невероятно древнее существо, – но даже теперь мысли будто шарахаются от правды. Хочется вновь захлопнуть дверь и забыть.

Мечты о Питере, мечты о Неверленде – эти мысли спасли её в лечебнице. Но эти же мысли и привели её туда в первую очередь. Она причиняла боль своим братьям ради этих мечтаний. Она хранила их в тайне от Джейн, от Неда, и ради чего? Всё это была ложь.

Венди чувствует, что рассыпается на куски, и приходится заставлять себя не впиваться ногтями в тело вместо одежды, расцарапывая её, будто под кожей можно скрыть все те ужасные вещи, которые она совершила. Спрятать, как тень.

Мысль, острая, как игла, прошивает её, и она громко ахает. Нужно сорвать дверь в сознании с петель и никогда не позволять себе забыть.

Какая версия легенды Тигровой Лилии настоящая? Та, где Питер берёт ответственность за свои поступки, или та, где всё произошло не по его воле? То, что он всё забыл, – это проявленное милосердие или намеренная ложь? Или правда где-то посредине? Неудивительно, что он ненавидит взросление – это напоминает ему о том, кем он когда-то был, или о том, кем однажды может стать.

– Расскажи мне, – мягко просит Тигровая Лилия. – Ты что-то увидела – вот здесь.

Она касается кончиком пальца лба Венди, пристально смотря на неё.

Венди открывает рот, но не может найти слов для ответа. Она видит, как Питер нависает над ней, черты лица заострились, глаза полны боли и ярости. Ты должна любить меня.

Маленький мальчик. Чудовище. И то и другое – и ничего. Питер отчаянно хотел, чтобы Венди увидела его целиком – но это словно посмотреть на две стороны монетки одновременно. Джон и Майкл видели только мальчика, только приключения. Но он показал Венди и всю свою тьму вместе со светом, и он ожидал, что она будет бесконечно великой, чтобы вместить всё это. Мать, достаточно сильная, чтобы отпугнуть чудовище, достаточно сильная, чтобы любить чудовище, даже если оно само не может себя любить.

– Питер показал мне правду, а потом забрал память об этом. – Венди качает головой. – То чудовище из твоих легенд – это на самом деле он.

На лице Тигровой Лилии отражается, как думает Венди, выражение её собственного лица. Они обе проиграли. Они должны были каким-то образом понять, кто такой Питер, и спасти от него остальных. Но как только эта мысль приходит в голову Венди, в ней поднимается гнев. Хочется закричать на Тигровую Лилию: как она посмела считать, что хоть самую капельку виновата в том, что натворил Питер? И хочется рассмеяться над собой горьким, пустым смехом.

Без толку говорить Тигровой Лилии, что во всём виноват только Питер. Если сама Венди не может себя простить, даже понимая умом всю правду, то разве способна на это Тигровая Лилия?

– Теперь мы его остановим, – говорит она вместо этого, сжимая руку подруги.

Тигровая Лилия вздрагивет едва заметно – можно решить, что показалось. Она слишком глубоко задумалась о Питере или что? Время так течёт в Неверленде, что они с Питером могли быть знакомы сотню лет – или тысячу. Насколько понимает Венди, это, наверное, были годы бесконечного узнавания и забывания. Это самый лучший секрет, Венди. Я раньше никому не рассказывал. Но можно ли верить его словам? А если это ложь, знал ли об этом сам Питер?

Хочется найти слова утешения для Тигровой Лилии. Хочется, чтобы они обе могли служить опорой друг другу. Тигровая Лилия встряхивается, глаза жёстко смотрят на Венди. В них – какая-то безжалостность, голод.

Движение у входа в пещеру привлекает внимание Венди. Входит один из индейцев, но не выпрямляется, даже пройдя внутрь, будто проклятие Питера заставило его кости навсегда застыть в таком положении. Венди представляет, что когда-то его лицо было острым и чётким, но теперь оно исчезло в голодной худобе.

– Та девочка снова на тропе, – говорит он. Говорит он так же натужно, как и Тигровая Лилия, и Венди сперва не может разобрать слова.

– Но… – Тигровая Лилия округляет глаза и смотрит на Венди. – Тогда это была не ты.

Венди переводит взгляд с подруги на мужчину у входа в пещеру. Его слова наконец доходят до неё, и на какое-то время она забывает, как дышать. Та девочка. Джейн.

– Где она? – Венди вскакивает на ноги и дико озирается, будто мужчина мог взять Джейн с собой.