Дорогая Венди

Тимоти будто вот-вот расплачется.

– Ты можешь пойти со мной, – быстро добавляет Джейн. Слова вырываются изнутри, опасные и неудержимые, но она понимает, что говорит всерьёз. – И Берти, и Руфус тоже. Все вместе можем отправиться куда-нибудь в безопасное место.

Питер украл её саму и украл у неё, в отместку она украдёт у него.

– Берти и Руфус с тобой не пойдут. – Тимоти теребит край гамака, и надежда внутри её слегка меркнет.

– Почему? – Джейн не может представить, что Руфус захотел бы остаться после всего, что с ним здесь произошло.

– Они обычно забывают. – Тимоти выглядит таким измученным, что будто это он старший из них двоих. – Я пытался сказать Руфусу спасибо за то, что он заступился за меня перед Питером, и что мне очень жаль, что его ударили, но он даже не вспомнил, о чём речь.

– Как он мог забыть, что его ударили? – На ум приходит тот синяк на щеке Руфуса. Джейн бросает взгляд в сторону лагеря, думая о том, как Руфус стоял на четвереньках и визжал. Это он тоже забудет?

Может быть, ему в самом деле лучше забыть.

– Это всё чай, который делает Питер. Мы все должны его пить, но если никто не смотрит, я свой выплёвываю. Мне кажется, Руфус тоже иногда так делает, но рано или поздно всё равно выпивает. Я думаю, ему не нравится помнить.

Джейн вспоминает, как несчастный Руфус сидел, сжавшись в комочек, у костра и боролся с собой, желая сохранить и в то же время забыть себя самого. Она видела, что случается с людьми, которые противостоят Питеру. И частично она признаёт: забыть намного безопаснее, намного проще.

Тимоти хмурится ещё сильнее и выпячивает нижнюю губу. Джейн замечает, как озабоченность в его глазах сменяется чем-то другим – страхом, будто краешек луны показался в разрывах туч.

– Когда я не пью чай, то иногда вспоминаю плохие, страшные вещи. – Тимоти шепчет едва слышно, приходится напрягать слух, чтобы разобрать слова. – Но никто больше не помнит то же самое, так что, может быть, я всё придумал. – Тимоти смотрит на неё, зрачки расширены в свете луны. И на миг кажется, будто это вовсе не глаза, а сплошная тьма: Джейн вновь вспоминает о призраках, и сердце спотыкается.

Он мигает, и глаза снова выглядят обычно. Просто малыш.

– Расскажи мне, – говорит Джейн. Она заставляет себя коснуться запястья Тимоти, чтобы подбодрить его и убедить себя, что ей не страшно.

– Давным-давно, – начинает Тимоти, будто в самом деле собирается рассказать сказку, – здесь жили другие мальчики, но их больше нет.

Пульс сбивается с ритма, беспокойство укутывает её, как плащом, но она хранит молчание и не мешает Тимоти рассказывать дальше.

– Одного мальчика звали Эдмунд. Он иногда заступался за меня, как Руфус. Правда, Питер иногда нас переименовывает, так что, может быть, Эдмунд ещё здесь, а я его забыл, но вряд ли.

Тимоти смотрит на свои руки, сплетает и расплетает пальцы, ковыряет ногтями верёвки гамака, будто хочет порвать его. Джейн наблюдает за ним. Может, обнять его? Что полагается делать хорошей старшей сестре? Он кажется таким хрупким, что может сломаться.

– Когда-то давно, когда Эдмунд ещё был здесь, он сказал, что Питер не имеет права командовать, потому что он даже не настоящий. У него нет тени, это и есть доказательство – вот как сказал Эдмунд. Они подрались из-за этого, по-настоящему подрались, но Питер никогда не устаёт и ему не больно, в отличие от Эдмунда. Питер взлетел в воздух, чтобы Эдмунд не мог достать его, и летал по кругу: показывал язык, смеялся и обзывался, как хотел. Никто даже не попытался помочь.

Тимоти моргает и трёт нос тыльной стороной ладони.

– А потом вдруг Питер хлопнул Эдмунда по спине, будто они снова друзья, и сказал, что не в обиде. Но мне всё равно было страшно, потому что у Питера был такой вид, будто он придумал какую-то очень интересную игру. Он сказал, что они с Эдмундом пойдут в одно секретное место и что никому больше нельзя идти следом.

– И что случилось потом? – шепчет Джейн.

Тимоти заметно напряжён, будто что-то большое и ужасное распирает его изнутри.

Она боится, что он расплачется и привлечёт внимание остальных мальчишек. Когда Питеру наскучит мучить Руфуса, он может пойти разыскивать её.

– Всё хорошо. – Она старается говорить мягко и уверенно, будто ему в самом деле нечего бояться.

– Я очень плохо поступил. – Глаза Тимоти наполняются слезами, которые дрожат на ресницах. – Я пошёл за ними, хоть Питер и запретил, потому что хотел посмотреть на секрет и потому что беспокоился за Эдмунда. Я старался идти очень тихо и не бояться, и…

Нижняя губа у него дрожит. Джейн прижимает его к себе, утыкается носом ему в макушку и чувствует, как он трясётся. Но Тимоти не кричит, как она опасалась, а глубоко вздыхает и отодвигается, чтобы взглянуть на неё. Он смотрит твёрдо – заметно, что он снова пытается не бояться и вести себя очень тихо, и сердце сжимается за него.

– Питер привёл Эдмунда к пещере, откуда вытекал маленький ручей и бежал к морю. Я залез на дерево посмотреть. Питер велел Эдмунду ждать снаружи, а сам пошёл в пещеру и вернулся с чем-то в руках, то ли с камнем, то ли с ножом. Я не знаю. – Тимоти снова ковыряет верёвки гамака. – Мне не нравилось смотреть на эту штуку. От этого становилось плохо, будто внутри что-то испортилось. Питер всё смотрел на Эдмунда, прямо в лицо, и, наверное, говорил с ним, но так тихо, что я не слышал… – Тимоти колеблется.

Джейн представляет себе самое худшее, вспоминая, как Питер прыгнул на кабана и брызги крови пролегли среди веснушек, как созвездия среди прочих звёзд.

– Он… Он убил Эдмунда, как того кабана?

Тимоти отрицательно трясёт головой, льются слёзы, и теперь он выглядит одновременно расстроенным и напуганным. Он будто хочет сказать так много, что не может выразить. Точно так же он выглядел, когда Джейн спросила его о маме и папе – будто пытался вспомнить что-то болезненное.

– Питер коснулся Эдмунда этим камнем или ножом, и Эдмунд пропал. – Тимоти хмурит брови и так вцепляется пальцами в верёвки гамака, что те впиваются в кожу.

– В смысле, он так и стоял там, но внутри был пустой. Это был уже не Эдмунд. Питер что-то из него вытащил. Такое тёмное и блестящее, как дым в воде, но как будто живое, и… – он почти кричит, и Джейн прижимает его к себе, заставляя замолчать.

– Ш-ш-ш. Всё хорошо.

Убедившись, что он не завопит, она отпускает его.

– Я убежал. Я не помог Эдмунду, а ведь он мне помогал. – Тимоти невнятно бормочет, бок ночной рубашки Джейн промок от его слёз.

– Ты ничем не мог ему помочь, – говорит она. – Ты не виноват.


Тимоти отстраняется. По глазам видно, что он очень хочет поверить её словам, но он выглядит таким несчастным, что явно не может. Сколько он уже здесь? На вид он маленький мальчик, но может оказаться старше её мамы и папы, или даже дедушки, если его слова верны и всё случилось много лет назад.

– Потом Питер вернулся в лагерь без Эдмунда, – говорит Тимоти. – Он нёс сумку, и я просто знал откуда-то, что внутри – та тёмная штука, которую Питер отобрал у Эдмунда. – Тимоти вновь отодвигается. Он выглядит очень подавленным, рассказ будто иссушил его. – Питер очень гордился собой – он заявил всем, что отправится на поиски мамы для нас, а она сделает так, чтобы у него снова была тень, тогда никто больше не сможет заявить, что он ненастоящий.

Джейн трёт руки. Кожа кажется слишком тугой, она будто натянута на кости неправильно, и хочется стереть это ощущение, но не получается. У Тимоти такие круглые и внимательные глаза на пол-лица, что он похож на сову.

– Никто как будто не заметил, что Эдмунд пропал, а через некоторое время его уже словно и не было никогда. Другие мальчики тоже пропадали: Роджер и Болтун, и я не знаю, что с ними случилось. Иногда я боюсь, что Питер и меня заставит исчезнуть.

Джейн глубоко вдыхает и говорит:

– Я ему не позволю. Мы с тобой будем присматривать друг за другом. Так делают друзья, они заботятся друг о друге.

– Ты не расскажешь никому? – спрашивает Тимоти. – Про чай, и про Эдмунда, и про Роджера, и вообще про всё?

– Конечно, нет. – Джейн чувствует, как быстро и неровно колотится сердце в груди. Кажется, будто не хватает воздуха, и хочется то ли убежать, то ли рассмеяться, то ли заплакать, то ли всё вместе.

– Сколько ты уже здесь, Тимоти? – Джейн ужасно не хочет задавать этот вопрос, но ей кажется важным узнать это. Голова полна кусочков здешней мозаики, но собрать их пока не получается. Она не видит картинку, в которую они должны сложиться, только отдельные детальки, изломанные и разбросанные повсюду.

– Мне кажется, что я был тут всегда. – Тимоти пожимает плечами: он как будто сдаётся.

Можно понять, почему Руфус, да и все остальные мальчики предпочли всё забывать. Было намного проще и безопаснее соглашаться во всём с Питером и жить среди бесконечных игр и веселья. Но она твёрдо намерена помнить. Питер украл её имя. Он украл её саму. Он вредит другим. Джейн не позволит этой правде ускользнуть.

– А ты помнишь… – Джейн медлит, сомневаясь. Есть кусочек этой головоломки, который она почти разгадала, но боится разгадывать до конца. Питер упорно зовёт её маминым именем. А слова Тимоти могут означать, что она совсем ничего не знает о своей маме. – Питер тогда принёс с собой маму для вас, как и обещал?

– Ой! Да! – Просияв, Тимоти кивает, будто он забыл, а после вопроса Джейн вспомнил что-то хорошее, и оно заслонило собой плохие воспоминания.

– А ты… – голос срывается, и Джейн сглатывает, чувствуя ком в горле. – Какой она была?

Тимоти снова морщится, припоминая, а потом его лицо разглаживается; он выглядит младше, чем обычно, и улыбается при этом так, что сердце рвётся.

– Красивая. И добрая. Рассказывала истории – как ты, только лучше.

Его глаза округляются, когда он понимает, что мог обидеть её. Он собирается только сказать, но Джейн качает головой, вытирает щёки тыльной стороной руки и выдыхает.

– Ничего, – говорит она. – Слушай. Если Питер куда-то улетал и принёс с собой… эту маму откуда-то ещё, то, значит, с острова можно куда-то уйти.

Тимоти непонимающе морщится, словно не может осознать, что мир куда больше, чем Неверленд. Джейн, не обращая внимания на его замешательство, вскакивает из гамака. Нет никаких сил сидеть на месте и думать о том, что, возможно, её мама знала Питера, её мама была здесь – и ни разу не обмолвилась ни словечком! Как представить, что Тимоти знал её маму раньше её самой, что Тимоти старше её, несмотря на свой внешний вид? Гамак раскачивается так, что Тимоти едва не вылетает, но потом выбирается вслед за ней.

– Я помогу.

– Но… – Да, она сама предложила Тимоти отправиться домой вместе с ней, но одно дело – это отвечать за саму себя; отвечать за Тимоти – совсем иное.

– Я не боюсь! – Тимоти перебивает её, выпятив грудь и задрав подбородок.

Он такой смелый, забавный и чудесный, что Джейн не может удержаться от смеха. И снова утирает щёки. Может быть, хорошая старшая сестра заставила бы Тимоти остаться, но будет ли ему безопаснее с Питером, а не с ней? А ещё глубоко внутри она рада, что Тимоти с ней: ей не хотелось бы оставаться одной.

– Что ж, лучше идти сейчас, пока остальные нас не нашли.

По ней пробегает ещё одна волна восторга и дрожи, и Джейн взрывается нервным хохотом. Она правда собирается это сделать? В самом деле сбежит от Питера и заберёт с собой Тимоти? Как они попадут домой и что она будет делать с Тимоти, когда они вернутся? Сейчас думать об этом нет сил. Потом будет время всё осмыслить. А для начала нужно сбежать.

Она машет Тимоти, чтобы тот шёл за ней, и идёт быстро, но так, чтобы не шуметь. У опушки леса Тимоти останавливается. Лицо у него серьёзное, глаза широко распахнуты в льющемся сверху лунном свете, и Джейн вдруг пугается, что он передумал.

– Значит, мы друзья, да? – Вопрос застаёт её врасплох, изнутри рвётся полусмешок-полувсхлип, и она кашляет, чтобы скрыть слёзы на глазах. Если Тимоти способен быть таким отважным, сильным и славным, значит, и она может. Что бы ни потребовалось для побега, они сделают это вместе.

– Конечно, мы друзья. – Джейн на миг задумывается, а потом встряхивается и протягивает руку для настоящего официального рукопожатия, которое кажется очень взрослым поступком. – Я Джейн, мне очень приятно быть твоей подругой.

Тимоти сияет и радостно трясёт её руку.

– Привет, Джейн, – говорит он. – Я очень рад, что знаю тебя и что ты моя подруга.





Лондон, 1920


Венди стоит на ступенях лечебницы Святой Бернадетты и старается не вертеться. Она провела столько лет в простой одежде, призванной скрыть силуэт, что теперь юбка на ней кажется слишком тяжёлой, пояс – слишком тугим, каблуки сапожек – слишком высокими. На ней надеты её собственные вещи, но по ощущениям это вовсе не так. Это могла быть и чужая одежда.

Приходится сознательно расслаблять руки, чтобы не оглаживать рукава и юбку, машинально щупая успокоительные кармашки, которых там больше нет. Когда она выберется отсюда, первым делом сошьёт себе новую одежду, в которой будут карманы везде, где только можно.

Эта мысль успокаивает, но только на миг. Майкл и Джон сегодня забирают её домой. Три года она тосковала о свободе, а теперь до свободы рукой подать, а она не готова к ней. Что она будет делать без Мэри? Что она будет делать с этим мужчиной, Недом, которого братья назначили ответственным за неё?

Джон ясно дал понять, что ей нужно стать просто образцом подходящей для женитьбы женщины. Это – шанс на нормальную жизнь не только для неё, но и для него тоже. Венди понимает, что она для него обуза, но она хочет поговорить с ним как сестра с братом до того, как отправится в новую жизнь. С той минуты, как Джон принёс новость о женитьбе, началась такая суета. Она до сих пор не знает точно, почему Джон выбрал для неё именно Неда, а не кого-нибудь другого. А может быть, это был единственный выбор, а брат совсем отчаялся сбыть её с рук.